– Определенно не благоприятствует, – согласился он наконец. – По крайней мере, в той степени, как мне хотелось бы. – Он опустил руки на стол и откинулся на спинку стула. – Я не вижу смысла конфликтовать с вами по этому поводу. И я еще ни разу не пожалел, когда позволял вам избавить меня от врага.

– Я делал это не из любезности к вам.

Он пожал плечами:

– Ваши мотивации несущественны. Важны результаты.

– Вы только не забывайте, что включены в мой список, Марконе. Как только я избавлю город от остального зла, вы отправитесь вслед.

Марконе посмотрел на меня из-под полуприкрытых век:

– Хи.

– По-вашему, это смешно?

– Видите ли, Дрезден, меня мало беспокоят покойники.

Я ощетинился:

– Это угроза?

– Вряд ли. Рано или поздно – скорее рано – вы дождетесь того, что вас убьют в связи с тем набором иррациональных побуждений, который вы называете своей совестью. Полагаю, это произойдет задолго до того, как мое имя возглавит ваш список. Мне и пальцем шевельнуть не потребуется. – Он пожал плечами. – Кстати, передача вам информации представляется мне отличным способом ускорить этот процесс. И разумеется, нанести ущерб ресурсам моих врагов. – Он помолчал, размышляя. – И еще… полагаю, у меня нет никаких возражений против того, чтобы поучаствовать в наказании любой организации, обращающейся с детьми подобным образом.

Я испепелил его взглядом. Отчасти потому, что он, возможно, говорил дело, а отчасти потому, что он в очередной раз продемонстрировал проблеск человечности, не позволяя мне причислять его к другим носителям зла, рыскающим в этом мире. По причинам личного характера Марконе прилагал изрядные усилия, помогая детям. Любой взрослый житель Чикаго мог стать дичью, мишенью его бизнеса. Но не ребенок. Поговаривали, что немногие служащие его империи, переступившие эту черту, исчезли его стараниями.

Вернулась Гард и, нахмурившись, стала пробираться к нашему столику.

Марконе покосился на нее:

– Ну?

Гард ответила не сразу.

– Он не хочет обсуждать это по телефону. Он говорит, что вы, разумеется, в любом случае расплатитесь с ним за ответы на вопросы. Он согласен говорить только с Дрезденом. Лично.

Марконе приподнял бровь:

– Любопытно.

– Мне тоже так кажется, – согласилась Гард.

– Гм, – произнес я. – Кто хочет со мной поговорить?

– Мой… работодатель, – ответила Гард. – Донар Ваддерунг, генеральный директор «Монок секьюритис».

Глава 21

Мы с Гард отправились в Осло.

Это звучит так, словно путешествие заняло много времени, однако, поверьте, все произошло очень быстро. Все вообще происходит быстрее в случае, когда вам не нужно беспокоиться о регистрации, таможенном и паспортном контроле и вообще преодолении реальных земных расстояний.

Гард отворила портал в Небывальщину по соседству с зоопарком, вспоров ткань реальности кинжалом с выгравированными рунами. Тропа провела нас по темному, полному мертвых деревьев лесу к местности, которую она назвала Исландией. Так это или нет, но холод там и впрямь царил изрядный. Вторая Тропа пролегала по льду замерзшего озера и заканчивалась, упираясь в корни исполинского дерева, в стволе которого без труда уместилась бы вся моя квартира и еще осталось бы место для гаража.

Оттуда мы вышли в некое пространство, более всего напоминавшее промозглый, сырой подвал, где я оказался лицом к лицу с парой десятков людей в бронежилетах, с автоматическим оружием в руках, направленным на меня.

Я не предпринимал решительно ничего. Очень старательно не предпринимал.

Один из мужчин произнес что-то на незнакомом мне языке. Гард ответила, насколько я понял, на том же языке и махнула рукой в мою сторону.

Старший группы еще пару секунд подозрительно всматривался в нас, потом вполголоса скомандовал что-то, и нацеленные на меня автоматные стволы опустились. Двое часовых вернулись на свои места у дверей. Двое других встали перед нами с Гард лицом к порталу – явно на случай, если тем же путем, что использовали мы, надумает пожаловать кто-нибудь еще. Остальные расселись за парой столов с игральными картами; кто-то завалился спать на койки.

– Эйнхерии, – пробормотала Гард, недовольно тряхнув головой. – Дай им хоть небольшой глоток возрожденной смертности, – и четыре тысячи лет обучения псу под хвост.

– Я узнал некоторых, – заметил я, мотнув головой в сторону тройки картежников. – Вон те трое. Они были в рядах тех наемников, которых Марконе привел на вечеринку в Провале Рейтов.

Гард покосилась на них и закатила глаза:

– Допустим. И что?

– И их услуги доступны другим нанимателям?

– Тем, кто в состоянии такое позволить, – улыбнулась, блеснув зубами, Гард. – Хотя должна вас предупредить, Дрезден, шкала оплаты у них гибкая. Нам сюда.

Следуя за ней, я миновал коридор и несколько помещений, заполненных достаточным количеством оружия, чтобы победить в локальной войне средней интенсивности в любой из выбранных вами эпох. Пирамиды деревянных копий соседствовали с древними маузерами, а те, в свою очередь, – с современными автоматами. Восточные мечи-катаны хранились в одном помещении с кремневыми ружьями и пулеметами Максима. Один стеллаж привлек мое внимание экзотическим набором ручных гранат – от начиненных дымным порохом бомб с торчавшими из запального отверстия фитилями до современных светошумовых зарядов. В общем, по разнообразию содержимого эти помещения напоминали скорее музей, однако количество оружия не оставляло сомнений, что мы идем по арсеналу.

Потом мы поднимались в лифте с решетчатыми стенками, сквозь которые я мог разглядеть этажи. Насчитав семь уровней с почти одинаковыми оружейными складами, я бросил это занятие.

– Похоже, ваш босс предпочитает быть готовым ко всему, – заметил я.

Гард улыбнулась:

– Да, это его конек. Один из.

– Вам не кажется, что с этим у него небольшой перебор?

Она внимательно посмотрела на меня, подняв бровь.

– Готовятся, как правило, к тому, чего могут ожидать, – сказала она.

Обдумав эту реплику, я решил, что при всей своей недосказанности сие означает скорее ожидание чего-то плохого, причем во всех возможных разновидностях.

Лифт тем временем продолжал подниматься. Оружейные склады сменились другими этажами. Один показался мне огромным тренажерным залом, заполненным мужчинами и женщинами, занимающимися спортом до пота. Другой производил впечатление дорогой юридической конторы. Еще один, выкрашенный в стерильно-белый цвет, даже пах антисептиком. На четвертом горели свечи и хор невидимых голосов тянул псалом. Пятый представлял собой огромную химическую лабораторию. Очередной этаж сплошь заполняли клетки, чьих обитателей я не смог разглядеть по причине их призрачности. И так далее.

Я покачал головой:

– Адские погремушки, ни дать ни взять, съехавший с катушек парк аттракционов.

– С той только разницей, – поправила меня Гард, – что ничего из того, что вы видите, не предназначено для развлечения. И не утруждайте себя расспросами. Я все равно не отвечу. О, мы поднялись на первый этаж.

Лифт продолжал подниматься в огромном атриуме высотой десять или двенадцать этажей. В атриум открывались дорогие офисы с обилием деревьев в кадках, декоративной зелени, искусственных водопадов, что в сочетании с окнами – обычными и мансардными далеко наверху – создавало впечатление большого сада. Звуки офиса, жужжание оборудования, чириканье птиц и журчание водопада сливались в белый шум, полный жизни и движения. Мы миновали атриум, и лифт снова нырнул в шахту.

Мгновение спустя дверь отворилась, и мы вышли в новенькую, с иголочки, приемную.

Здесь было все, чему положено быть в подобных помещениях: письменный стол дежурного секретаря, кресла для ожидающих, кофейный автомат и столик с глянцевыми журналами. С одной лишь разницей: все предметы здесь были сделаны из нержавеющей стали. Как и полы. Как и стены. Как и потолок. Даже люстры и кофейник. Разве что журналы оставались контрастными пятнами крикливых красок.

На одной из стен виднелась рельефная эмблема «Монок секьюритис», показавшаяся мне скорее гербом на щите, чем корпоративным логотипом: массивное кольцо, рассеченное вертикальной линией. Она вполне могла бы сойти за упрощенное, условное изображение глаза, выбитого из глазницы каким-то острым лезвием; собственно, подобное изображение имеется и у меня на лице: я заполучил этот шрам, когда мне нанесли порез от брови до скулы, на долю дюйма промахнувшись мимо глаза. А может, это был просто абстрактный символ – ну, например, обозначение округлых мужчины и женщины, поддерживающих друг друга в неустойчивом равновесии. Или – ба! – наложенные друг на друга буквы греческого алфавита «йота» и «омега». «До последней йоты омега»? Последняя деталь? Может, это означало «все до последней мельчайшей детали»?

А может, это объединяло все вышесказанное – всевидящий слепой глаз.

Угу. Очень похоже на правду.

За стойкой сидели две женщины. Мониторы их компьютеров представляли собой маленькие полупрозрачные облачка, в которых плавали светящиеся знаки и символы. Какая-то ультрасовременная технология, решил я.

Женщины, судя по внешности, были однояйцовыми близнецами. Одинаковые короткие стрижки черных, как вороново крыло, волос, одинаковые черные костюмы. Одинаковые темные глаза, светившиеся умом и наблюдательностью. Одинаково бледная кожа и примечательные, пусть и не идеально красивые, черты. Обе не затерялись бы в толпе, но и на супермоделей с глянцевой обложки, пожалуй, не тянули.

Стоило дверям лифта отвориться, как обе встали со своих мест, внимательно глядя на нас. Мне приходилось прежде смотреть в зрачок ружейного дула. На этот раз мне показалось, что в меня целятся сразу четыре. Они стояли неестественно неподвижно. У обеих на голове имелись наушники для связи, но только одна из двух пробормотала что-то в свой микрофон.

Я сделал попытку шагнуть из лифта, но Гард предупредительно выставила руку, преграждая мне выход.

– Не шевелитесь, пока вас не пригласят, – посоветовала она. – Они вас убьют. Возможно, и меня заодно.

– В этих краях так любят крутых секретарш? – поинтересовался я.

– Я бы рекомендовала вам поменьше шутить, – чуть слышно шепнула Гард. – Они ничего не оставляют без внимания – и никогда ничего не забывают.

Секретарша, что говорила в микрофон, сжала и разжала пальцы лежавшей на столе руки. Из-под ногтей со столешницы из нержавеющей стали поползли тонкие завитки серебристой стружки.

Я подумал, не отпустить ли шуточку насчет маникюра… и решил, что не стоит, пожалуй. Вот какой я мудрец.

– А вы апельсины тоже так чистите? – спросил мой рот, не посоветовавшись с остальной частью меня. – А кухонные ножи, всякие ножницы и садовый инвентарь не точите? А то у моей домовладелицы есть газонокосилка, так ей не помешала бы помощь девушки вроде ва…

– Дрезден! – прошипела Гард; глаза ее расширились от ярости и ужаса, близкого к паническому.

Теперь обе секретарши целились в меня своими зрачками еще пристальнее. Та, что до сих пор молчала, чуть сменила позу, словно готовясь шагнуть вперед.

– Ну же, Сигрун, – повернулся я к своей спутнице. – Я пытаюсь налаживать дипломатию. Моя хитрозадость известна всему миру. Если я буду обращаться к ним не так, как в свое время к Королевам фэйри или вампирским Коллегиям – Коллегиям, во множественном числе, – полубогам и повелителям демонов, как знать, вдруг они почувствуют себя оскорбленными?

Гард внимательно посмотрела на меня, а потом в ее голубых глазах мелькнула этакая бесшабашная дерзость. Надо сказать, это шло ей гораздо больше и выглядело естественнее, чем страх.

– Не уверена, что ваши наглость и бесцеремонность являются достоинствами, каковыми вы их полагаете.

– Эх, – хмыкнул я, – ценное замечание.

Вторая двойняшка чуть склонила голову набок, прислушиваясь, потом снова выпрямила шею.

– Сию минуту, сэр, – произнесла она и ткнула указательным пальцем в мою сторону. – Вы. Пройдите в дверь за моей спиной. – Палец нацелился в сторону Гард. – Вы. Пройдете следом за ним и представите его.