Гнев всколыхнулся, но Гай сдержал себя, представив, как, должно быть, выглядит со стороны. Он еще не успел умыться и переодеться после того, как Луций и Кабера заново зашили и перевязали рану. Он стоял перед центурионом весь в грязи и крови, неестественно бледный, даже не зная, что глаза покраснели от маслянистого дыма и слез, и только что-то в манере держаться не давало такому закаленному солдату, как Тит, надрать уши наглому мальчишке. Что именно, Тит определить не мог, но чувствовал – этого парня лучше не злить.

– Сейчас позову управляющего, если лекарь с ним закончил.

Не сказав больше ни слова, Гай отвернулся и ушел.

Вежливый хозяин предложил бы солдатам освежиться, но Гая раздражало, что ему приходится звать Тубрука для подтверждения своих полномочий. Так что солдаты остались за воротами.

Тубрук успел вымыться и надеть чистую темную одежду. Перевязанные раны скрывала шерстяная туника. Увидев легионеров, он улыбнулся: мир возвращался к порядку.

– Вы здесь одни? – спросил он без вступлений и объяснений.

– Э, нет, но… – начал Тит.

– Хорошо. Сообщи товарищам, что вам придется задержаться. Нам нужна помощь, чтобы привести поместье в порядок.

Не обращая внимания на молчаливые протесты Тита, Гай с невозмутимым видом поддержал управляющего.

– Ты прав, Тубрук. Собственно, Сулла и послал их с таким поручением. А работы у нас хватает.

Тит предпринял вторую попытку.

– Послушайте, мы…

Тубрук наконец услышал его.

– Почему бы тебе самому не отправиться с сообщением? Остальные – парни крепкие, и поработать пару часов им будет в удовольствие. Думаю, Сулла не хотел бы, чтобы вы оставили нас в таком бедственном положении.

Мужчины посмотрели друг на друга. Тит вздохнул и поднял руку, чтобы снять шлем.

– Я от работы не отлыниваю, – проворчал он и, выбрав одного из легионеров, кивком указал на дорогу. – Возвращайся к нашим, присоединись к кому-нибудь. Передай, что я задержусь здесь на несколько часов. Если поймают беглых рабов, скажи, каждого третьего, понял?

Солдат с готовностью кивнул и отправился исполнять поручение.

Тит начал отстегивать нагрудник.

– Так откуда нам начинать?

– Займись ими, Тубрук. Я проверю, как остальные.

Уходя, Гай благодарно тронул Тубрука за плечо. Сейчас ему хотелось прогуляться по лесу или посидеть в одиночестве у реки, разобраться в своих мыслях. Но все это потом, а сначала нужно поговорить со всеми, кто прошлой ночью защищал его семью. Так поступил бы отец.

Гай проходил мимо конюшни, когда услышал в темноте чей-то приглушенный плач. Он замедлил шаг, не зная, стоит ли нарушать чье-то уединение. Горе коснулось не его одного. У погибших остались друзья и родные, которые не ждали, что встретят утро без них. Гай постоял еще немного, чувствуя маслянистую вонь от сожженных трупов, и шагнул в прохладную тень между стойлами. Кто бы это ни был, теперь ответственность за его горе лежала на нем, и его долг заключался в том, чтобы облегчить чужое бремя. Отец понимал это, и именно потому поместье процветало так долго.

Глаза не сразу привыкли к полутьме после яркого утреннего солнца. Ему пришлось заглянуть в каждое стойло, чтобы определить, откуда доносятся звуки. В конюшне было всего две лошади, и когда он погладил их по мягким мордам, животные отозвались тихим ржанием. Под ногой хрустнул камешек, и плач мгновенно прекратился, словно кто-то задержал дыхание. Гай замер на месте, как учил Рений, и наконец услышал тихий выдох.

На грязной соломе, подтянув к подбородку колени и прислонившись спиной к каменной стене, сидела Александрия. Услышав его, она подняла глаза, и Гай, подойдя ближе, заметил дорожки от слез на грязном лице. Он подумал, что она почти его сверстница, может на год старше. Вспомнив, как ее отхлестал плетью Рений, Гай ощутил укол вины.

Он вздохнул, не зная, что сказать. Потом подошел и сел рядом, но не слишком близко, и тоже прислонился спиной к стене, чтобы девушка поняла – бояться нечего. Тишина успокаивала, и в самой конюшне, с ее запахами, ему всегда было уютно. В детстве он убегал сюда, прячась от неприятностей или наказаний. Гай погрузился в воспоминания, и молчание вовсе не казалось неловким. Тишину прерывали только лошадиный храп и редкие всхлипы, сдержать которые Александрии удавалось не всегда.

– Твой отец был хорошим человеком, – наконец прошептала она.

Сколько еще раз он услышит эту фразу до конца дня? Как это выдержать?

Гай кивнул.

– Мне так жаль. – Он скорее почувствовал, чем увидел, как она подняла голову и посмотрела на него.

Гай знал, что Александрия тоже убивала, видел ее в крови во дворе, когда выходил прошлой ночью, и думал, что понимает, почему она плачет. Он хотел утешить ее, но три произнесенных слова прорвали плотину, и хлынувший поток горя заполнил глаза слезами. Лицо его исказилось от боли, и голова упала на грудь.

Александрия изумленно посмотрела на него, а потом, не задумываясь и неожиданно для себя, потянулась к нему. Обнявшись и уединившись в темном мирке своего горя, они нашли друг в друге поддержку, тогда как снаружи, в солнечном мире, жизнь шла своим чередом. Александрия гладила его по волосам и шептала слова утешения, а Гай снова и снова просил прощения у нее, у своего отца, у мертвых, у тех, кого он сжег.

Когда слезы иссякли, девушка разжала объятия, но в последний момент, пока он еще был рядом, легко коснулась губами его губ и почувствовала, как он вздрогнул. Александрия тут же отстранилась, снова обхватила колени, и лицо ее вспыхнуло, хотя в темноте этого не было видно. Чувствуя его взгляд, она не могла заставить себя поднять глаза.

– Зачем ты?.. – пробормотал он сиплым от слез голосом.

– Не знаю. Просто стало интересно, как это будет.

– И как это было? – уже окрепшим голосом спросил Гай.

– Ужасно. Кто-то должен научить тебя целоваться.

Гай ошеломленно уставился на нее. Только что он захлебывался от горя, а теперь разглядел под коркой грязи и запекшейся крови – и за ее собственной печалью – удивительную девушку.

– Я готов учиться до самого вечера, – сказал он тихо, с трудом проталкивая слова по сжавшемуся от волнения горлу.

Она покачала головой:

– Меня ждет работа. Мне нужно быть на кухне.

Одним плавным движением Александрия поднялась и шагнула из стойла, словно собиралась уйти, не сказав больше ни слова. Но потом задержалась и, обернувшись, посмотрела на него.

– Спасибо, что нашел меня, – сказала она и вышла из полумрака на солнечный свет.

Гай проводил ее взглядом. Догадалась ли она, что он еще никогда не целовался? Его губы еще помнили прикосновение ее губ, словно оставленную на них печать. Нет, не может быть, чтобы это было ужасно. В ее осанке и походке, когда она выходила из конюшни, была какая-то скованность. Александрия напомнила ему птицу со сломанным крылом. Но крыло со временем заживет – нужны только время, покой и друзья. Гай вдруг понял, что заживут и его раны.

Марк и Тубрук смеялись над какой-то шуткой Каберы, но замолчали, когда Гай вошел в комнату.

– Я хочу… поблагодарить тебя. За все, что ты сделал, – начал Гай.

Марк прервал его, схватив за руку:

– Не благодари меня! Я в неоплатном долгу перед твоим отцом. Мне очень жаль, что он погиб.

– Мы выстояли. Моя мать жива, я тоже. Случись такое снова, он поступил бы так же. Тебя ранили?

– Да, ближе к концу. Но ничего серьезного. Я был словно заговоренный! Кабера сказал, что я буду великим воином.

Марк ухмыльнулся.

– Если, конечно, сам не будешь искать смерти, – пробормотал Кабера, натирая воском лук.

– Как Рений? – спросил Гай.

Ответ последовал не сразу. Оба замялись, особенно Марк, что показалось Гаю странным.

– Будет жить, но на поправку пойдет еще не скоро, – сказал наконец Марк. – В его возрасте заражение смертельно опасно. Хотя Кабера говорит, что он выкарабкается.

– Выкарабкается, – подтвердил Кабера.

Гай вздохнул и сел.

– И что теперь? Я слишком молод, чтобы занять место отца в Риме. По правде говоря, я бы не хотел заниматься только поместьем, но в остальные его дела я так толком и не вник. Я не знаю, кто распоряжался его деньгами и где лежат бумаги на землю. – Он повернулся к Тубруку. – Ты в курсе всех дел, и я надеюсь, ты и дальше будешь управлять поместьем, пока я не повзрослею, но что мне делать сейчас? Нанять новых учителей для себя и Марка? Все в тумане, все неясно, и я не знаю, куда идти.

– Рано или поздно такое бывает с каждым, – заговорил, откладывая лук, Кабера. – Думаешь, я мальчишкой рассчитывал оказаться здесь? В жизни случаются самые крутые, самые неожиданные повороты. И пусть это не всегда приятно, а иногда и больно, другого я бы никому не пожелал. Будущее и так во многом предопределено. И хорошо, что мы не знаем всех подробностей, иначе жизнь стала бы серой, скучной, вроде смерти.

– Тебе просто нужно поскорее всему научиться, – живо подхватил Марк.

– Когда в Риме такое творится? Кто будет меня учить? Возможно, во времена обильные и спокойные на мою неопытность еще закрыли бы глаза, но сейчас дело совсем другое. Отец всегда говорил об этом прямо. По его словам, Рим полон волков.

Тубрук мрачно кивнул:

– Я сделаю что смогу, но наверняка найдутся такие, кто будет искать разоренные поместья и пытаться купить их за бесценок. Сейчас нельзя оставаться без защиты.

– Но я не могу нас защитить! – продолжал Гай. – Например, у нас могут отнять все, чем мы владеем, если не заплатить налоги, но как их платить? Где деньги, где их взять и сколько полагается заплатить? Мне неизвестны имена отцовских клиентов. Понимаете?

– Успокойся. – Кабера снова принялся полировать лук. – Лучше подумай. Давай начнем с того, что у тебя есть, а не с того, чего ты не знаешь.

Гай сделал глубокий вдох и снова пожалел, что рядом нет отца, который был таким надежным оплотом.

– У меня есть ты, Тубрук. Ты знаешь поместье, но больше ничего. Мы все ничего не знаем о политике, о том, как обстоят дела в сенате.

Он снова посмотрел на Каберу и Марка.

– У меня есть вы двое, у меня на руках Рений, но никто из нас не бывал на заседаниях сената, а сторонники моего отца – чужие для меня люди.

– Сосредоточься на том, что у нас есть, а иначе впадешь в отчаяние. Ты уже назвал несколько человек, которые могут быть полезны. Даже некоторые армии начинались с меньшего. Кто еще?

– Моя мать и ее брат Марий, хотя отец всегда говорил, что из всех волков он самый опасный.

– Как раз такой, самый опасный, нам сейчас и нужен. Тот, кто разбирается в политике. Вы с ним кровные родственники, и тебе нужно пойти к нему, – негромко сказал Марк.

– Не знаю, можно ли ему доверять, – с унылым видом ответил Гай.

– Твою мать он в беде не оставит и тебе должен помочь. Он ведь и сам заинтересован в сохранении поместья, – сказал Тубрук.

Гай задумчиво кивнул:

– И то верно. У него дом в Риме, и я могу поехать к нему. Больше помощи ждать неоткуда, так что без Мария ничего не получится. Вот только мне он все равно что чужой. С тех пор как заболела мать, он редко сюда приезжал.

– Это не важно, он тебя не прогонит, – заметил Кабера, придирчиво оглядывая отполированный лук.

Марк внимательно посмотрел на старика:

– Больно уж ты уверен.

Кабера пожал плечами:

– В этом мире уверенным быть нельзя ни в чем.

– Тогда решено. Пошлю вперед гонца и навещу дядю, – заметно повеселев, сказал Гай.

– Я с тобой, – быстро добавил Марк. – Ты еще не вполне окреп, а Рим сейчас, знаешь ли, не самое безопасное место.

Впервые за весь день Гай улыбнулся по-настоящему.

– А я же и пришел-то в эту страну Рим посмотреть, – пробурчал Кабера, словно бы ни к кому не обращаясь. – Жил когда-то в горах, видел в своих странствиях племена, которые еще в древности считались исчезнувшими. Думал, что повидал все, но, где бы ни оказался, люди всегда говорили, что до смерти надо побывать в Риме. Бывало, хвалю какое-нибудь озеро – мол, какое красивое, – а они в ответ: «Видел бы ты Рим!» Удивительное место, средина мира, а моя нога так и не ступила ни разу за его стены.