Оживленно переговариваясь, вся группа направилась к размеченному участку; лишь несколько человек предпочли остаться зрителями. Кроме Петрония, который, как настоящий борец, уже приступил к разминке, Гай насчитал еще семерых.

– Какие правила? – спросил он, делая наклоны.

Петроний жестом подозвал остальных.

– Не бить кулаком! Кто упал на спину – выходит. Согласны?

Все закивали. Настроение изменилось, атмосфера накалялась, и участники уже поглядывали друг на друга неприязненно.

– Я подам знак начинать, – раздался голос Лавии. – Готовы?

Все снова молча закивали. Гай заметил, что к участку подтягиваются любопытные из числа тех, кто всегда готов поглазеть и сделать ставку.

Пахло свежей травой, и Гай, глубоко вдохнув, ощутил прилив сил. На память пришли слова Тубрука о земле Рима, напитанной кровью и прахом предков. Он принял борцовскую стойку. Время словно остановилось. На другом участке дискобол Тани раскрутился и метнул диск, взлетевший по высокой дуге над Марсовым полем. Покрасневшее на закате солнце коснулось теплыми лучами застывших в напряженных позах мальчиков.

– Начали! – крикнула Лавия.

Гай мгновенно упал на колено, уклоняясь от удара в голову, и тут же вскочил, сбив с ног ближайшего противника, который растянулся на пыльной траве. Кто-то врезался Гаю в бок, но он отступил в сторону, и нападавший грохнулся на землю, ловя ртом воздух.

Марк сошелся с Петронием. Схватив один другого за плечи, они упорно мерились силой. В их поединок вмешался третий – он с разбега влепился в Петрония, и все трое свалились в кучу-малу. Пока Гай, на мгновение расслабившись, наблюдал за этой сценой, чья-то рука обхватила его сзади за шею и сдавила горло. Гай лягнул ногой, проехав сандалией по голени, и с силой двинул назад локтем. Хватка ослабла, и тут их снесла с ног налетевшая кутерьма. Гай больно ударился о землю и попытался откатиться в сторону, но чья-то нога прошлась по его щеке, ободрав кожу.

Волна злости всколыхнулась и тут же опала – он понял, что обидчик даже не заметил, что случилось.

Отойдя за границу площадки, Гай переключил внимание на Марка, сумевшего остаться на ногах. Петроний лежал, распластавшись, и не проявлял к происходящему ни малейшего интереса. Компанию Марку составляли двое парней. Собравшаяся толпа шумно поддерживала участников и делала ставки. Схватив одного из соперников двумя руками, Марк попытался оторвать его от земли и бросить, но мальчишка, потеряв опору, отчаянно задергался, и Марк потерял равновесие. Третий парнишка мгновенно увидел свой шанс и, обхватив Марка сзади, завалил его на спину.

Вскинув руки и восторженно вопя, победитель вскочил и побежал по периметру площадки. Марк рассмеялся и, поднимаясь, отряхнулся от пыли.

Гай втянул в легкие вечерний летний воздух.

За Марсовым полем – не близко, но и не далеко – виднелся город, построенный много веков назад на семи древних холмах. Вокруг шумел его народ, а под ногами была его земля.

В жаркой темноте, рассеять которую тщился блеклый свет убывающей луны, двое мальчишек молча возвращались домой по полям и тропинкам поместья. В воздухе витал аромат цветов, в кустах пели сверчки. Мальчики шли к углу размеченного днем поля, туда, где стояли с Тубруком и где бывший гладиатор разрыхлил колышком землю.

Худеющий полумесяц не мог разогнать тьму, так что Гай держался поближе к натянутой бечевке. Достигнув цели, он остановился, достал из-за пояса тонкий нож, который позаимствовал на кухне, и, переведя дух, провел острым лезвием по подушечке большого пальца. Порез получился глубже, чем хотелось бы, и по руке потекла кровь. Гай передал нож другу и поднял руку повыше, чтобы остановить кровотечение.

Марк проявил бо́льшую осторожность и со второй попытки получил царапину, из которой удалось выдавить несколько капель крови.

– Ну вот, а я едва палец не отрезал! – недовольно пожаловался Гай.

Марк постарался сдержать улыбку, но у него не получилось. Прижав один к другому два порезанных пальца, они подождали, пока кровь смешается. Гай сунул палец во взрыхленную днем землю. Марк, хотя и с большей опаской, последовал его примеру.

– Теперь ты тоже часть поместья, а мы – братья, – сказал Гай.

Марк кивнул, и они молча направились к белеющим в темноте постройкам. В какой-то момент Марк почувствовал, как на глаза навернулись слезы, и торопливо вытер их рукой, размазав по щеке.

Гай забрался на ворота и, заслонив ладонью глаза от яркого солнца, наблюдал за дорогой, уходящей в сторону Рима. О приезде хозяина поместья сообщил Тубрук, и Гай хотел увидеть отца первым. Он даже поплевал на ладонь и провел по своим растрепанным темным космам.

Что ни говори, приятно отвертеться от рутинных домашних обязанностей. Ходившие по поместью рабы редко поднимали голову, и Гай испытывал необычное чувство: он наблюдал за людьми, а они его не видели. Наконец-то можно насладиться уединением и покоем. Где-то внизу его наверняка искала мать, чтобы вручить корзину и потащить с собой собирать фрукты, или, может быть, Тубруку требовался помощник, чтобы смазать воском и маслом кожаную упряжь, или нашлась бы еще тысяча мелких дел. Представляя, сколько всего он мог бы делать, но не делает, Гай развеселился. Они там ищут его, а он здесь, спрятался в своем укрытии.

Над дорогой появилось облачко пыли, и Гай поднялся и вытянулся в полный рост. Всадник был пока еще далеко, но эта дорога вела лишь к их поместью и нескольким соседним, и шансы, что это отец, были довольно велики.

Картина прояснилась через несколько минут, и Гай, издав вопль, кубарем скатился на землю. Ворота были тяжелые, но он налег на них всем своим весом, и они со скрипом подались. Гай протиснулся в щель и побежал навстречу отцу, шлепая детскими сандалиями по утоптанной дороге и работая руками.

Отец отсутствовал целый месяц, и мальчик хотел похвастать тем, как вырос за это время. Ему все так говорили.

– Папа!

Отец услышал его и остановился. Вид у него был усталый, одежда запылилась, но в уголках голубых глаз уже проступила морщинками улыбка.

– И кого же это я здесь вижу, бездомного попрошайку или маленького бандита? – Он протянул руку, Гай ухватился за нее, взлетел в воздух и, приземлившись на круп лошади, прижался к отцовской спине.

– А ты подрос с тех пор, как мы виделись в прошлый раз, – добродушно заметил отец, направляя лошадь к воротам.

– Немножко! Тубрук говорит, я расту как овес!

Отец кивнул в ответ, и остаток пути они проделали в дружелюбном молчании. У ворот Гай соскользнул с лошади и открыл их пошире – так, чтобы хозяин мог въехать в поместье.

– Ты сейчас надолго?

Отец спешился и потрепал сына по голове, взъерошив волосы и одним движением сведя на нет все старания мальчика.

– На несколько дней. Может быть, на неделю. Хотел бы остаться подольше, но моя работа нужна республике. – Он передал сыну поводья. – Отведи старину Меркурия в конюшню и почисти как следует. Увидимся потом – сначала мне надо проверить, как идут дела, и поговорить с твоей матерью.

При упоминании Аврелии лицо Гая напряглось, что не осталось незамеченным. Отец вздохнул и положил руку на плечо сына, заставив его поднять глаза.

– Я бы хотел больше времени проводить за городом, но у меня есть важное дело. Ты понимаешь, что такое республика?

Гай кивнул, но отцу его кивок убедительным не показался.

– Сомневаюсь. Боюсь, и далеко не все сенаторы это понимают. Мы стараемся претворить в жизнь идею такого государственного устройства, при котором право голоса будет иметь каждый, даже самый простой человек. Понимаешь, насколько редко такое встречается? Всеми странами, которые я знаю, правят цари или вожди. Они раздают землю приближенным и разоряют тех, кто с ними не в ладах. Это то же самое, что выпустить на улицу ребенка с мечом. У нас в Риме правит закон. Он еще несовершенен и не так справедлив, как мне бы хотелось, но мы стремимся его улучшить. Это дело стоит того, чтобы посвятить ему жизнь, как сделал я и как сделаешь ты, когда придет время.

– Я скучаю по тебе! – пожаловался Гай, понимая, что ведет себя как капризный ребенок.

Взгляд отца посуровел, но, помолчав, он снова потрепал сына по голове.

– И я скучаю по тебе. У тебя грязные колени, а туника больше подошла бы городскому побирушке. Иди и вымойся, но только сначала почисти Меркурия.

Провожая взглядом сына, он тепло улыбнулся. Гай действительно подрос, Тубрук прав.

В конюшне, соскребая грязь с боков коня и стирая пот и пыль, Гай обдумывал слова отца. Да, республика – это, может, и очень хорошо, но быть царем наверняка куда интереснее.

Каждый раз, когда Юлий, отец Гая, возвращался из города после долгого отсутствия, Аврелия настаивала на трапезе в триклинии.Оба мальчика сидели на детских табуретках рядом с длинными ложами, на которых полулежали Аврелия и ее муж. Прислуживающие домашние рабы ставили блюда на низкие столы.

Гай и Марк терпеть не могли эти трапезы. Разговаривать им не дозволялось, и каждое кушанье поглощалось в томительной тишине. В перерывах между переменами блюд рабы-прислужники успевали вытереть им пальцы, которые тут же снова погружались в пищу. Мальчики знали, что сердить Аврелию, спешить, себе дороже, и поэтому жевали и глотали мучительно медленно, как взрослые.

Вечер тянулся невыносимо долго, тени становились длиннее. Умытый, одетый в чистое, Гай томился от жары и чувствовал себя в компании родителей не в своей тарелке. Отец как будто забыл об их непринужденной беседе на дороге и разговаривал только с женой, не замечая присутствия мальчиков.

При этом Гай незаметно наблюдал за матерью: не начнется ли дрожь, обычно предшествовавшая припадку. Раньше ее приступы очень пугали его, доводили до слез, и мальчик долго не мог успокоиться, но с годами эмоции остыли, душа очерствела, и Гай иногда даже надеялся, что у матери случится приступ и им с Марком разрешат уйти.

Гай пытался вникать в разговоры взрослых, однако отец рассказывал об изменениях в законах и городских статутах. Почему-то он никогда не привозил домой историй о казнях или о знаменитых уличных бандитах.

– Ты слишком веришь в людей, Юлий, – говорила Аврелия. – За ними нужно присматривать, как родитель присматривает за ребенком. Некоторые не лишены ума и сообразительности, я согласна, но о большинстве нужно заботиться, их нужно защищать…

Она замолчала, как будто недоговорила.

Юлий поднял голову. Гай увидел печаль в его глазах и смущенно отвернулся, словно стал свидетелем какой-то интимной сцены.

– Релия?

Услышав голос отца, Гай посмотрел на мать. Аврелия лежала, будто статуя, устремив взгляд в некую невидимую даль. Рука ее задрожала, лицо вдруг сморщилось, как у ребенка. Дрожь распространилась с руки на все тело, и она скорчилась в судорогах, непроизвольно махнув рукой, так что со стола полетела посуда. Из ее горла вырвался глухой, животный крик, звук которого заставил мальчиков отшатнуться.

Юлий быстро поднялся и обнял жену.

– Уйдите! – бросил он.

Гай с Марком вышли из триклиния вместе с рабами, оставив в комнате Юлия с бьющейся в припадке Аврелией на руках.

На следующее утро Гай проснулся оттого, что Тубрук тряс его за плечо.

– Вставай, парень! Мать хочет тебя видеть.

Гай пробурчал что-то себе под нос, но Тубрук услышал и добавил:

– Она всегда тихая после… плохой ночи.

Гай уже начал одеваться, но остановился и посмотрел на старого гладиатора:

– Иногда я видеть ее не могу.

Тубрук тихо вздохнул:

– Жаль, ты не помнишь ее до болезни. Постоянно что-то напевала, весь дом наполнялся счастьем. Ты же знаешь, она тебя любит.

Гай кивнул и небрежно пригладил волосы.

– Отец уже уехал в город? – спросил он, заранее зная ответ.

Юлию не нравилось чувствовать себя беспомощным.

– Да, на рассвете, – ответил Тубрук.