Софа отрезала хлеба, взяла кусок колбасы, наложила скупо заправленного майонезом салата и принялась есть. Проглотив всё в мгновение ока, секунду подумала и положила ещё. Казалось, что от каждого съеденного куска голод только разрастается. Софка ела и ела, жевала, кусала, глотала, пытаясь заглушить пустоту внутри, – пока не поняла, что на самом деле это вовсе не голод. Это страх.

Мама так и не перезвонила.

Минут через десять стало плохо; затошнило. Софа пыталась справиться, массировала виски, сжимала зубы, в конце концов уронила голову на руки и уткнулась в стол, но в нос шибанул сложный, приторный дух клеёнки, впитавшей десятки запахов, и Софа рванула к раковине.

Всё случилось быстро и мерзко. Дрожащей рукой Софка вытерла губы, открыла кран, умылась. Кое-как прибралась за собой, набрала воды в пригоршню и принялась жадно, мелкими глотками пить. Напала икота. В ногах и во всём теле обосновалась жуткая слабость; Софа едва добралась до стула, рухнула, навалившись на стену, и едва не спутала потолок и пол – так сильно закружилась голова.

Чувствуя, что ещё чуть-чуть, и она приляжет прямо на пол, Софа по липкому полу пробралась к балкону. К счастью, щеколду задвинули неплотно, балкон ещё не задраили на зиму, и дверь поддалась сразу. Свежий ледяной воздух дунул в лицо. Софа выскользнула на балкон и ощупью пошла вперёд – в Настиной квартире балкон соединял обе комнаты и кухню, Софка планировала пробраться до конца и выбраться в спальню. Идти через комнату в таком состоянии было бы сумасшествием, и Софа с упорством помирающего пробиралась через баррикады стеклянных банок, ржавые санки и груды половиков. Почти у цели она запнулась об обледеневшее ведро и пропахала бы носом землю, если бы прямо перед ней не случилась дверь в Настину комнату. Софа стукнулась о стекло лбом, схватилась за что-то и наконец, поймав равновесие, уставилась прямо внутрь.

На углу дома светил фиолетовый фонарь. В его мутных, мягких лучах было совсем легко различить очертания предметов, а лёгкий тюль не мешал обзору. Где ж тут ремонт? Всё вполне жилое…

Софка разглядела Настин стол, за которым они сиживали за домашкой в куда лучшие времена. Шкаф, плюшевого котяру Фантика, развороченную кровать…

Даже в фиолетовом свете перепутать цвет было невозможно. Пронзительно-красные всклокоченные кудри, бледное лицо. Голые плечи, голая спина. Ещё одни плечи, ещё одна спина – темнее, матовей. Ещё одна встрёпанная шевелюра…

Жанна повернулась и уставилась прямо на Софку. Софа пялилась на неё сквозь стекло, раскрыв рот, совершенно не соображая. В голове, как водоросли в полосе прибоя, мотались мысли.

Жанка узнала её; губы растянулись в широкую, змеиную ухмылку. Сверкнули белые, как жемчужинки, зубы. Она подвинулась, отклонилась, что-то проговорила – Софа никогда не умела читать по губам, – и тот, кто был в кровати рядом с ней, сел, натягивая на грудь одеяло.

Макс.

Вот тут мир окончательно перевернулся. Софа поскользнулась на примёрзшей к кафелю тряпке, упала, долбануло в спину, всё съехало, и где-то над головой, через пыльное стекло, вспыхнули и погасли колючие звёзды.

Глава 5. Я иду, но мне кажется, я падаю

В тёплые подъезды заходи —

С запахом рассольника и кошек,

С россыпью светящихся окошек,

С пятачками воробьиных крошек,

С долгим капремонтом впереди.

В тёплые подъезды заходи.

Я живой, пока ещё живой —

Голубиный, тополиный, нежный,

Солнечный, дождливый и прибрежный,

По весне звенящий, как скворечник,

Город Глазов. Ласковый и твой.

Я живой пока ещё, живой.

Тихий, замурованный листвой,

Я стою, во времени застывший,

Над рекой осенней и остывшей,

К снегопадам подготовив крыши,

Настоящий, всё ещё живой,

Тихий, замурованный листвой.

Заходи ко мне на огонёк —

Хоть на две минуты на вокзале!

Обо мне так малое сказали;

Оглянись с раскрытыми глазами!..

На недельку, на спор, на денёк —

Заходи ко мне на огонёк.

Софа не знала, сколько прошло времени, засыпала она или просыпалась, бодрствовала или проваливалась в небытие. В себя её привёл звонок телефона, и она резко села. Не глядя, поднесла к уху, совершенно уверенная:

– Мама!

– Софа! Соф, ты где?

Голос был совершенно не мамин. Голос был Настин.

– Ты где, Софыч?

Софа разом вспомнила всё и, всхлипнув, ответила:

– У тебя на балконе лежу.

– Ду-ура, – вздохнули в трубке, раздались гудки, а секунду спустя кто-то уже мчался к ней, сметая коробки и банки.

– Ты что тут делаешь?! – испуганно позвала Настя. – Холодина же! Совсем сдурела? Застудишь же всё, не май месяц! Что ты тут забыла?

– Ты прям как мама говоришь, – прошептала Софка, опираясь на Настину руку и кое-как поднимаясь. – Я прилечь хотела. Устала.

– Ну ты и… Я ж сказала, сиди на кухне!

– Настя… Настя, а кто…

«А кто у тебя в комнате был?»

Не сумела договорить.

– Что – кто?

– Кто эти девчонки, в гостиной?

– Да всякие. Из Жанкиной компании. Некоторые из Ижа. Ну, из ИжГТУ. Я их хотела порасспросить насчёт поступления.

Софа потрясла головой; внутри было легко и звонко. Случайно взглянув в сторону окна в комнату, в панике зажмурилась.

– Ты чего?

– Да голова болит… Настя. Насть…

– Давай я тебе в кухню принесу пуфик. Как-нибудь расположись, пока не разойдутся.

– А родители у тебя где?

– Уехали до завтра. На свадьбу чью-то. Ты вообще как? Как будто не в себе, честно говоря.

– Так и есть. Не в себе, – засмеялась Софа, чувствуя во рту страшную кислятину и горечь. Что-то когтями скреблось внутри, пониже груди; как будто опять изжога. – Я не знаю, что делать. Вообще.

– Потерпи чуть-чуть, потом поговорим. Я ж не могу их выгнать, – извиняющимся тоном произнесла Настя.

– Да, конечно, – едва ворочая языком, ответила Софа. – Конечно. Только свет не включай…

Настя довела её до кухни, прислонила к стене, и в следующий раз Софа пришла в себя, когда подруга втащила в тёмную кухню громадный пуфик-грушу. Забулькала вода, зашуршал блистер.

– На́. Цитрамон. Запивай как следует.

Софа благодарно кивнула, проглотила таблетку и повалилась на пуф. О галлюцинации за дверью балкона она не думала. Галлюцинация – она и есть галлюцинация. Нечего о ней думать.

Настя уже скрылась за занавеской из бусин, уже притворяла за собой кухонную дверь, когда Софа приподнялась и позвала шёпотом:

– Настя! Макс тут?

Настя притормозила. Неопределённо повела головой. Исчезла.

***

Рваные сны мелькали, как вагоны товарняка: с грохотом, вонью, грязные, в разводах нефти, покрытые чёрной сажей. Софа не могла бы сказать, проспала она минуту, час или день. Лица – мама, разносчица пирожков, Дуболом, Макс, Жанна, Настя, сосед в электричке – смазывались, накладывались друг друга. Соединялись в уродливые сочетания – как в вертящемся калейдоскопе. Вымотанная чередой диких реплик, Софка вцепилась в руку, трясшую её за плечо, как в спасительную соломинку.

– Эй! Эй, чокнутая, что ли? – разобрала она встревоженный шёпот. – Когти, как у кошки! Пусти!

Софа растерянно разжала пальцы, приподнялась. Во сне она как-то странно разлеглась на пуфике, поперёк и по диагонали, устроилась головой где-то в районе стула; ноги оказались почти под столом.

– Ты кто? – спросила она, сглатывая слюну.

– Будешь? – послышалось в темноте.

– Что?

– Дура, – засмеялись совсем рядом. – Бери. Настька сказала, ты паришься. Давай, пробуй. Сразу пройдёт.

– Что… что это? – пролепетала Софка. А потом поняла. Догадалась. Вскочила и бросилась к дверям, но разбудивший её парень перехватил за руку, зашептал:

– Бери, когда дают! Чё ты там устроила крики на балконе? Как раз успокоишься…

– Уйди! – завизжала Софка, перепрыгивая через чужие руки и ноги («Откуда? Откуда они тут?!»), вылетая в коридор и врезаясь в кого-то. – Настя! Настя-а!

– Чего тебе? – лениво отозвался кто-то Настиным голосом. Софа рванула на звук. Свет по всей квартире был выключен; только по потолку гуляли пятна крутящегося цветного шара.

– Насть… Настя, – звала Софка, лавируя между тел на диванах, на стульях и на полу, между выступающих из ниоткуда локтей и коленей.

– Да не вопи ты, – прошелестела Настя. – Чего?

– Настя, что с ними? Ко мне какой-то парень подходил… Он на кухне… Он мне предлагал… Настя!

Настя вдруг оказалась прямо перед ней – прислонившись к стене, покачивалась, глядела куда-то сквозь Софку расширившимися, потемневшими глазами. По её лицу пролетело оранжевое пятно, и Софа заметила, что зрачок почти поглотил радужку.

– Насть? – неверяще, в ужасе прошептала Софка, пятясь. – Ты что? Это же…

– Мы играли. В «Кока-колу», – стеклянным смехом засмеялась Настя и потянула к ней руки, закинула на плечи, привлекая к себе.

Софке показалось, что она попала в замедленный ужастик. Она скинула Настины руки, попятилась, пятилась, не отрывая от Насти глаз, до тех пор, пока не уткнулась во что-то, а потом обернулась, побежала, схватила куртку, рюкзак, ботинки, толкнула незапертую дверь и босиком выскочила на лестничную клетку. В груди кололо, ноги гудели, а в голове будто грохотали эскадрильи. В Москве они с мамой гуляли в музее Политеха – там был стенд, имитирующий падение атомной бомбы на расстоянии в десять километров. Грохот, нарастающий шум, вибрация, от которой немели пальцы и закладывало уши, жуткий свист… Что-то такое же творилось сейчас; бомбы падали на неё с неба весь день.

Софа выбежала из подъезда, на ходу натягивая куртку. Ботинки она надела уже на лавочке; носки снова промокли, ноги замёрзли моментально. Хорошо хоть не напоролась ни на что острое на лестнице…

Холод продирал, не давая опомниться, отдышаться; Софка закинула на плечо рюкзак и, хромая – во сне затекла нога, а она только сейчас почувствовала, – побрела прочь. Куда идти – она не представляла. Телефон разрядился. В горле и в пищеводе жгло.

Судя по тому, что народу на улицах почти не было, а магазины ещё работали, времени было между девятью и десятью. Не глядя, не думая, Софа добрела до своего района. Ей казалось, что она плывёт в пустоте: без света, без жизни. Мелькали знакомые лавочки, заборы, грузовики у ЖЭКа… Валил, всё густея, снег. Софа и не заметила, как ноги привели к школе.

Она остановилась на краю двора, задрала голову, пытаясь поймать снежинку ртом. Сверху, в луче фонаря, неслась особенно пушистая, крупная снежинка. Софка загадала, что если поймает – всё будет хорошо.

Кто-то крикнул издалека:

– Соня?

Софка вздрогнула, обернулась и не поймала. По тропинке от школы шагала её бывшая классная, Алина Алексеевна.

Глава 6. Мне бы немного света, немного любви

Я сошла со ступеней давно

И иду под осенней луною.

Впереди ещё слишком темно,

Но я знаю, что там, за спиною,

В синих сумерках светит окно.

Нет, нет. Ну не может быть. Это же смешно. Не может быть, чтобы этот день, с такой тьмой и жестью, кончился так. Чтобы появилась именно Алина.

Но это была именно она.

– Соня? Ты что тут делаешь? Что случилось? Сонь?..

И столько было в голосе тревоги и ласки, что Софка уткнулась в грудь подбежавшей классной, даже не пытаясь что-то сказать.

– Соня… Ты как здесь оказалась? – мягко повторила Алина, гладя её по спине.

Если бы она не подошла, если бы не окликнула этим своим спокойным, сдержанным тоном, которого они ещё с пятого класса привыкли безоговорочно слушаться… Софа судорожно вздохнула, зажимая рот. Всё вокруг показалось сном: начиная с вечера, когда Дуболом впервые пришёл к ним в квартиру, и заканчивая этим днём, этой тряской электричке, этой вечеринкой у Насти, Максом, Жанной, школьным двором…