Чистые психоактивные препараты и непосредственные способы введения их в организм – эволюционно новые явления нашей среды обитания. Эти вещества патогенны по своей сути, поскольку обходят адаптивные системы обработки информации и действуют напрямую на древние механизмы в головном мозге, управляющие эмоциями и поведением. Препараты, вызывающие положительные эмоции, подают ложный сигнал об эволюционной полезности. Этот сигнал захватывает стимулирующие механизмы «симпатии» и «желания», что может приводить к постоянному приему наркотических средств, уже не приносящему удовольствия… Наркотики, вызывающие привыкание, создают в мозге сигнал, ложно указывающий на громадное преимущество с точки зрения эволюционной годности^{40}.

Эволюционный психолог Стивен Пинкер также считает современное потребление опьяняющих веществ результатом соединения двух особенностей человеческого ума: любви к химическим вознаграждениям и способности решать проблемы. Вещество, которому удалось, пусть и случайно, вскрыть замок удовольствия у нас в мозге, оказывается объектом нашей целеустремленности и инновационности, даже если поиск этого вещества имеет в чисто адаптивном смысле нейтральные или отрицательные последствия^{41}. Как мы отмечали, наше сексуальное влечение – также отличный пример действия подобных механизмов. Эволюция дает нам мощную систему стимулов в виде сексуального удовольствия и оргазма, после чего умывает руки и, удовлетворенная, удаляется в наивном убеждении, будто гарантировала, что отныне мы будем стремиться исключительно к гетеросексуальному вагинальному соитию, передавая таким образом свои гены следующему поколению. Она явно не имеет понятия, на что способны люди. В качестве примера дезадаптации, вызванной захватом систем вознаграждения, Пинкер приводит тот факт, что «люди смотрят порнографию, тогда как могли бы искать сексуального партнера». Разумеется, это лишь одна из нитей в многоцветном гобелене нерепродуктивных сексуальных уловок, к которым мы склонны, подсказывающая, однако, почему эволюции следовало бы со всей серьезностью относиться к отклонениям от ее замыслов.

Это соображение подтверждается исследованием плодовых мушек, подвергнутых сексуальной депривации. Плодовые мушки (Drosophila) – крохотные и очевидно совершенно непохожие на нас существа – поразительно удачная замена людей во многих отношениях, в том числе в наблюдениях за тем, как их организм перерабатывает алкоголь^{42}. Плодовые мушки любят спиртное, они напиваются, и это стимулирует их системы вознаграждения так же, как это происходит у нас. Они могут стать алкоголиками: мушки начинают предпочитать пищу с большим содержанием алкоголя нормальным продуктам и со временем это желание усиливается. Если лишить их спиртного, а затем вернуть доступ к нему, они уходят в запой^{43}. Все это, очевидно, дезадаптивные формы поведения, по крайней мере при уровнях потребления алкоголя в лаборатории, где проспиртованная пища часто доводится до крепости сильно ударяющего в голову австралийского шираза (около 15–16 %). Напившимся шираза плодовым мушкам трудно лететь прямо, а значит, и обнаруживать пищу и партнеров для спаривания. Кроме того, исследование лишенных секса плодовых мушек обнаружило, что, в сущности, оставшись без половой жизни, они обращаются к бутылке^{44}. Потребление алкоголя искусственно вызывает тот же сигнал вознаграждения, что и успешное спаривание, из чего следует, что у пьяных плодовых мушек падает стремление к ухаживанию, ведь они получают удовольствие иным путем. Возможно, самих мушек это не беспокоит, но для их генов это плохо^{45}.

Эволюционные пережитки: Пьяные обезьяны, жидкое кимчи и грязная вода

Теории захвата отчасти пересекаются с теориями пережитков, описанными во введении, и согласно им наше стремление к токсическим веществам считается эволюционной проблемой Нового времени. Однако теории пережитков видят в некоторых особенностях психологии человека не сугубо случайные захваты наших систем вознаграждения, а рассматривают их как изначально полезные с точки зрения адаптации, но со временем теряющие это свойство. Классическим примером является фастфуд. Эволюция запрограммировала нас получать маленькие порции вознаграждения за потребление высокопитательных продуктов, особенно содержащих жир или сахар. Слепая и относительно неповоротливая, она проморгала появление супермаркетов, переполненных дешевыми переработанными продуктами, сладостями, картофельными чипсами и мясными полуфабрикатами.

Что касается объяснения нашей тяги к алкоголю, пожалуй, самой заметной теорией эволюционного пережитка является гипотеза «пьяной обезьяны», выдвинутая биологом Робертом Дадли^{46}. В непролазных тропических лесах, где началась эволюция человека, алкоголь вырабатывается в спелых фруктах дрожжевыми клетками в их извечной битве с бактериями, которые хуже переносят алкоголь и конкурируют с дрожжевыми грибами за питательные вещества, содержащиеся в фруктах. Таким образом, алкоголь обязан самим своим появлением безжалостной войне между грибами и бактериями. Дадли утверждает, что случайный признак молекулы, которую мы называем молекулой спирта (если точно, этанола), – причина появления у приматов страсти к алкоголю. Этанол чрезвычайно летуч, это маленькая легкая молекула, способная переноситься на большие расстояния по воздуху. Соответственно, он идеально подходит для того, чтобы служить приглашением к обеду для обонятельных рецепторов великого множества биологических видов. Безусловно, к ним относятся плодовые мушки, тяга которых к спиртному, вероятно, связана с тем, что его запах приводит мушек к фруктам.

Дадли заявляет, что то же самое произошло и с древними людьми, а также с нашими предками и родичами – приматами. Ориентируясь по запаху спирта, они находили и опознавали редкостное угощение, спелый плод, и стали ассоциировать малые дозы алкоголя с высококачественным питанием. Возможно, самые чуткие к вкусу или фармакологическим эффектам алкоголя особи находили его чаще, что обеспечивало им больше калорий, чем получали их сородичи-трезвенники. Это адаптивное преимущество способствовало развитию у нас склонности к алкоголю, а также способности его перерабатывать. Таким образом, Дадли утверждает, что алкоголь дарит нам приятное чувство, поскольку в условиях, где протекала наша эволюция, это давало большой выигрыш в плане калорий и питательных веществ. Современные горожане только вследствие эволюционного пережитка получают удовольствие от спиртного, приносящего нам теперь лишь болезни печени, ожирение и преждевременную смерть. В этой связи Дадли пишет: «То, что когда-то было безопасным и эффективным в джунглях, где фрукты содержали лишь малое количество алкоголя, может быть опасным, когда мы отправляемся за пропитанием в супермаркет, где покупаем пиво, вино и напитки из дистиллированного спирта»^{47}.

Другие теории эволюционного пережитка утверждают, что ферментация зерна и плодов сыграла полезную роль, поскольку перевела содержащиеся в них калории в лучше хранящуюся и транспортабельную форму и позволила сохранить ресурсы, которые в противном случае были бы утрачены в условиях, когда еще не было холодильников^{48}. Согласно этой точке зрения, алкоголь традиционно являлся доставляющей больше веселья версией кимчи или маринадов. Это, безусловно, важное преимущество брожения. Даже сегодня предприниматели из северной Танзании изготавливают методом брожения банановые и ананасовые вина, чтобы сохранить фрукты, которые иначе сгнили бы вскоре после сбора урожая, а также, конечно, чтобы получить вкусный спиртной напиток^{49}. Еще одно преимущество брожения, по крайней мере если речь идет о превращении зерна в пиво, британский нутрициолог Б. С. Платт назвал «биологическим облагораживанием»^{50}, подметив, что сбраживание кукурузы в пиво почти удваивает содержание в ней основных микроэлементов и витаминов. Эта трансформация питательности, обеспечиваемая воздействием дрожжевых грибков на ферментированное зерно, могла быть особенно важной в досовременных аграрных обществах. Археолог Адельхайд Отто утверждает, что по крайней мере в Месопотамии питательная ценность пива сыграла важнейшую роль в улучшении некогда «угнетающе скверного рациона» людей, который без пива почти полностью состоял из крахмалистых продуктов с дополнениями малого количества ценных свежих овощей, фруктов или мяса^{51}. Считается, что еще в Англии довикторианской эпохи пиво обеспечивало существенную часть калорий в типичном рационе^{52}.

Это указывает на еще одно преимущество алкоголя для людей досовременной эпохи – его высокую и доступную калорийность. Грамм чистого алкоголя содержит семь калорий, для сравнения: в грамме жира девять калорий, а в грамме белка – четыре. Отметим тревожный факт: скромная доза в 200 мл красного вина содержит столько же калорий (около 130), сколько брауни размером 5×5 см или небольшая порция мороженого. По оценкам ученых, в некоторых древних и даже современных культурах на пиво могло (и может) приходиться до трети и даже больше потребляемых калорий^{53}. Любому человеку, соблюдающему диету, известен удручающий факт: спиртные напитки настолько калорийны, что в лозунге знаменитого крепкого портера «Гиннесс» «Выпил кружку – считай, поел»^[5] есть доля правды. Как и в случае многих других составляющих нашей биологии, то, что является проблемой для современных выпивох, могло приносить огромную пользу нашим вечно голодным, недополучающим питательные вещества предкам.

Другая группа теорий эволюционного пережитка обращает внимание не на летучесть спирта и способность сохранять калории или обогащать рацион витаминами, а на его антимикробные свойства. Как мы отмечали, алкоголь предназначен для уничтожения бактерий – дрожжевые грибки производят его как оружие борьбы с бактериями, чтобы занять главное место в разложении плодов и зерна. Поэтому чистый спирт – превосходное дезинфицирующее средство. Даже в своих менее концентрированных вариантах, которые обычно потребляются людьми, он отчасти сохраняет антимикробные и антипаразитарные свойства. Так что совсем нелишне выпивать, когда ешь суши: запивая сырую рыбу саке, можно надеяться убить вредные микроорганизмы, которые ей сопутствуют.

Даже плодовые мушки пользуются этим преимуществом спиртного. Как было сказано, они могут быть заядлыми выпивохами, а благодаря рациону на основе фруктов очень неплохо переносят алкоголь, как и дрожжевые грибки. Плодовые мушки проворачивают очень умный эволюционный фокус, когда чувствуют присутствие ос-паразитов. Эти осы – ужасные хищники, безо всякой жалости откладывающие яйца внутрь яиц плодовых мушек. В обычных условиях из них выводятся маленькие личинки осы, которые затем поедают личинок плодовой мушки и, полностью сожрав их изнутри, выходят наружу искать новых жертв. Там, где существует эта угроза, самки плодовой мушки ищут фрукт с высоким содержанием спирта, чтобы отложить в него яйца. Спирт не полезен их собственным личинкам, он замедляет их развитие, но маленькие плодовые мушки намного лучше переносят его, чем чувствительные личинки осы, обычно гибнущие от спирта. Потеря одной части потомства из-за спирта – небольшая плата за выживание другой. Таким образом, относительная переносимость алкоголя плодовыми мушками, изначально возникшая из-за того, что основным источником питания для них являются фрукты, превращается в действенное оружие против ненавистного противника^{54}.