Я последовал за ней в гостиную. Шторы были немного спущены, чтобы затемнить комнату, и миссис Стриклэнд сидела спиной к окну. Ее зять, полковник Мак-Эндрью, стоял, греясь у камина, в котором не было огня. Мое вторжение казалось неловким. Я представил себе, что мой приход захватил их врасплох и что миссис Стриклэнд приняла меня только потому, что забыла ответить на мое письмо. Полковник, как мне казалось, был возмущен моим неуместным появлением.

– Я не совсем уверен, ожидали ли вы меня, – сказал я, стараясь быть непринужденным.

– Разумеется, я вас ждала. Анни через минуту подаст чай.

Даже в полутемной комнате я не мог не заметить, что лицо миссис Стриклэнд опухло от слез. Цвет кожи, бывший и раньше болезненным, принял землистый оттенок.

– Вы помните моего зятя? Вы встретились у меня на обеде как раз перед каникулами.

Мы обменялись рукопожатием. Я так сконфузился, что ничего не мог сказать, но миссис Стриклэнд, пришла мне на помощь. Она спросила меня, как я провел лето, и с этой поддержкой я завязал кое-как разговор, пока горничная не принесла чая. Полковник попросил себе содовой воды и виски.

– Вам тоже, Элен, не лучше ли выпить виски, – сказал он.

– Нет, я предпочитаю чай.

Это был первый намек на то, что случилось нечто неблагополучное.

Я не подал вида, что понял, и старался изо всех сил вовлечь в разговор миссис Стриклэнд. Полковник продолжал стоять у камина, не принимая участия в нашей беседе. Я соображал, когда прилично будет уйти, и ломал себе голову, чего ради миссис Стриклэнд позволила мне явиться к ней. В комнате не было цветов, и различные безделушки, убранные на лето, еще не были расставлены. Чувствовались какая-то печаль и какая-то принужденность в этой гостиной, обычно такой приветливой и уютной. Было странное ощущение, будто за стеной лежал покойник. Я кончил чай.

– Не хотите ли папиросу? – предложила миссис Стриклэнд.

Она поискала глазами ящик с папиросами, но его не было видно.

– Боюсь, что папирос нет.

Внезапно она разразилась рыданиями и выбежала из комнаты.

Я был напуган. Очевидно, отсутствие папирос, которые обычно приносил муж, снова напомнило ей о нем, и острое ощущение, что даже это маленькое удобство, к которому она привыкла, исчезло, – вызвало внезапный припадок тоски. Она осознала вдруг, что старая жизнь кончилась. Невозможно было продолжать наше светское притворство.

– Пожалуй, мне лучше уйти, – сказал я полковнику, вставая.

– Вы, вероятно, слышали, что этот негодяй бросил ее, – воскликнул он с негодованием. Я помялся нерешительно.

– Вы знаете привычку людей сплетничать, – ответил я. – Мне говорили неопределенно, что в семье что-то неблагополучно.

– Удрал. Бежал в Париж с какой-то девчонкой. Оставил Эми без единого пенни.

– Все это ужасно печально, – сказал я, не зная, что еще прибавить.

Полковник выпил залпом виски. Он был высок, худ, бледно-голубые глаза с повисшими усами и седыми волосами. У него были бледно-голубые глаза и дряблый рот. Вероятно, ему было за пятьдесят. Я помнил, по моей первой встрече с ним, его глуповатое лицо, помнил, как он хвастался тем, что десять лет назад, когда он служил в армии, он три раза в неделю играл в поло.

– Мне не хотелось бы затруднять миссис Стриклэнд своим присутствием, – сказал я. – Вы не откажетесь передать ей мои сожаления. Если я смогу что-нибудь сделать для нее, я буду очень рад помочь.

Полковник не обратил никакого внимания на мои слова.

– Не знаю, что с ней будет, – сказал он. – Двое детей… семнадцать лет…

– Что семнадцать лет?

– Женаты, – фыркнул он. – Я никогда не любил его. Конечно, он был мой зять, и я старался примириться с этим. Вы считаете его джентльменом? Ей не следовало выходить за него замуж.

– И это совершенно непоправимо?

– Одно остается – развестись с ним. Я eй так и говорил, когда вы вошли. «Подавайте прошение о разводе, дорогая Эми, – сказал я. – Вы должны это сделать ради себя самой и ради детей». И пусть он не попадается мне на глаза. Я изобью его до последнего дыхания.

Я подумал невольно, что полковнику Мак-Эндрью, пожалуй, трудненько будет выполнить свою угрозу: Стриклэнд произвел на меня впечатление очень сильного человека, но я ничего не сказал. Прискорбно видеть, когда оскорбленная нравственность не обладает силой немедленно наказать виновного. Я обдумывал новую попытку уйти, когда миссис Стриклэнд вернулась. Она вытерла слезы и напудрила нос.

– Простите, что я не сдержалась, – сказала она. – Я рада, что вы не ушли.

Она села.

Я решительно не знал, что сказать. Мне казалось неловким заговорить о делах, меня не касавшихся. В то время я не знал еще присущей женщинам слабости обсуждать свои личные дела со всеми, кто пожелает их слушать. Миссис Стриклэнд, видимо, сделала над собой усилие.

– Об этом уже говорят? – спросила она.

Предположение, что я знаю о ее несчастье, снова смутило меня.

– Я только что приехал и видел одну Розу Уотерфорд.

Миссис Стриклэнд стиснула руки.

– Скажите мне, что она говорила.

Я колебался, но миссис Стриклэнд настаивала.

– Я хочу знать.

– Вы знаете, как люди болтливы. Вы знаете Розу Уотерфорд и знаете, что ей нельзя особенно верить. Она сказала, что ваш муж оставил вас.

– Это все?

Я не мог повторить прощальный намек. Розы Уотерфорд на девицу, на кафе. Я солгал.

– Она ничего не говорила о том, что он уехал… не один?

– Нет.

– Это все, что я хотела знать.

Я немного растерялся, но все же сообразил, что теперь мне можно уйти. Пожимая руку миссис Стриклэнд, я сказал, что буду рад, если смогу быть ей чем-нибудь полезен. Она слабо улыбнулась.

– Благодарю вас. Вряд ли кто-либо может помочь мне.

Слишком застенчивый, чтобы выразить ей свое сочувствие, я повернулся к полковнику. Он не подал мне руки, сказав:

– Я тоже иду. Если вы идете к Виктория-стрит, пойдемте вместе.

– Хорошо, – ответил я. – Пойдемте.

Глава IX

– Ужасное положение, сказал полковник, когда мы вышли на улицу.

Я понял, что он вышел со мной, чтобы еще раз поговорить о том, о чем уже говорил со свояченицей в течение нескольких часов.

– Понимаете, мы не знаем до сих пор, кто эта женщина, с которой он уехал, – прибавил он, – мы знаем только, что негодяй в Париже.

– Я думал, что они жили счастливо.

– Они жили счастливо. Только что перед вашим приходом Эми сказала, что в течение всей их семейной жизни не произошло ни одной ссоры. Вы знаете Эми. Вряд ли есть другая такая женщина в мире.

Эти откровенности ободряли меня. Я счел возможным задать несколько вопросов.

– Вы хотите сказать, что она ничего не подозревала?

– Ничего. Он провел с ней и детьми август в Норфолке. Был такой же, как всегда. Мы с женой приезжали к ним на два-три дня. Я играл с ним в гольф. Он вернулся в город в сентябре, чтобы сменить своего компаньона, уезжавшего в отпуск. Эми осталась в Норфолке, потому что они взяли дачу на полтора месяца. Затем она написала ему, в какой день возвращается в Лондон. Ответил он из Парижа. Он написал, что решил больше не жить с семьей.

– Какие же объяснения он привел?

– Дорогой мой, он не привел никаких объяснений. Я читал письмо. Не более десяти строк. Странно в высшей степени.

Мы переходили через улицу, и гул движения прервал нашу беседу. То, что рассказал мне полковник, казалось совершенно невероятным, и я подозревал, что миссис Стриклэнд скрыла от него по каким-то своим соображениям некоторые факты. Было ясно, что муж после семнадцати лет счастливой совместной жизни не может оставить свою жену без каких-нибудь предварительных событий, которые должны были бы навести ее на подозрения, что в ее отношениях с мужем не все благополучно. Полковник точно угадал мою мысль.

– Разумеется, есть только одно объяснение: сбежал с женщиной. Но он не написал об этом. Очевидно, предпочел, чтобы Эми сама догадалась. Хороший тип!

– Как же поступит миссис Стриклэнд?

– Ну, сначала надо добыть доказательства. Я поеду в Париж.

– А как его дела в конторе?

– Тут он оказался хитер: он постепенно устраивал свои делишки за последний год.

– И не сказал своему компаньону об отъезде?

– Ни слова.

У полковника Мак-Эндрью было слабое представление о коммерческих операциях, а у меня никакого, – поэтому я совершенно не мог понять, в каком положении Стриклэнд оставил свои дела. Я уяснил только, что покинутый компаньон был очень сердит и грозил судом. Кажется, он терял на этом 400 или 500 фунтов стерлингов.

– Хорошо еще, что мебель в квартире записана на имя Эми. Хоть что-нибудь на первое время. Вы упоминали, что Стриклэнд не оставил ей ничего.

– Ну, да, конечно. Она случайно сберегла двести или триста фунтов стерлингов и мебель.

– Как же она будет жить?

– Бог знает.

История становилась все более запутанной, и полковник с его ругательствами и негодованием больше сбивал меня с толку, чем выяснял дело. Я был рад, когда он, взглянув на часы на магазине «Армии и Флота», вспомнил, что ему пора идти в клуб играть в карты. Распростившись со мной, он пошел через Сент-Джеймсский парк.

Глава Χ

Два дня спустя я получил записку от миссис Стриклэнд; она приглашала меня зайти к ней вечером после обеда. Я застал ее одну. Черное платье, простое и строгое, намекало на понесенную потерю, и я в своей невинности был удивлен, что, несмотря на искреннее волнение, она была способна одеться сообразно той роли, которую должна была играть по требованиям приличия.

– Вы сказали, что если я попрошу вас что-нибудь сделать для меня, вы охотно исполните, – обратилась она ко мне.

– Да, совершенно верно.

– Не съездите ли вы в Париж и не поговорите ли с Чарли?

– Я?!.

Я был поражен. Я соображал, что видел Стриклэнда всего один раз. Я не понимал, чего она хотела от меня.

– Фред хочет ехать, – сказала она (Фред – это полковник Мак-Эндрью). Но я думаю, что его нельзя пускать. Он только ухудшит положение. Кроме вас мне некого попросить.

Ее голос немного задрожал, и я почувствовал, как груб я в моей нерешительности.

– Но я не сказал с вашим мужем и десяти слов. Он, наверное, пошлет меня к черту.

– Это вас не очень огорчит, – сказала Миссис Стриклэнд, улыбаясь.

– Скажите точнее, что же я должен сделать?

Она не ответила прямо на вопрос.

– Я думаю, что это даже удобнее, если он вас не знает. Видите ли, он никогда не любил Фреда и считал его дураком; он не понимает военных. Фред, конечно, вспыхнет, и в результате произойдет ссора, будет хуже, а не лучше. Если вы скажете ему, что приехали от моего имени, он не откажется вас выслушать.

– Но я знаю вас так недавно, – ответил я. – Не представляю себе, как может кто-нибудь помочь в таком деле, не зная всех подробностей. Я не хочу, разумеется, спрашивать о том, что меня не касается. Но почему бы не поехать вам самой?

– Вы забываете, что он не один.

Я прикусил язык. Мне представилось уже, как я приду к Стриклэнду и пошлю ему свою карточку. Я видел его в воображении, как он войдет в комнату, держа карточку между указательным и большим пальцем.

– Чему я обязан такой честью? – спросит он.

– Я приехал поговорить с вами о вашей жене.

– Вот как? Когда вы будете немного постарше, вы, вероятно, узнаете, что полезнее всего заниматься своими делами. Если вы будете добры слегка повернуть голову налево, вы увидите дверь. Желаю вам всего хорошего.

Я предвидел, как трудно мне будет выйти из комнаты с достоинством, и я весьма сожалел, зачем я вернулся в Лондон раньше, чем миссис Стриклэнд не покончила со всеми своими затруднениями. Я украдкой взглянул на нее. Она сидела погруженная в задумчивость. Затем посмотрела на меня, глубоко вздохнула и улыбнулась.

– Все это вышло так неожиданно, – сказала она. Мы были женаты семнадцать лет.