Он сидел в саду, попивая холодное пиво, и глядел на мотыльков, бьющихся о фонарь. Через какое-то время он заснул прямо в шезлонге, а когда проснулся, было уже пять минут двенадцатого. Дельфин так и не вернулась домой. Он пошел внутрь, проверил телефон, посмотрел, стоит ли ее мопед под навесом. Его там не оказалось. Он позвонил в кафе, но попал на автоответчик.

Он обнаружил ее сидящей на опрокинувшемся мопеде у обочины, в миле от дома. Его фары выхватили ее из темноты. Она согнулась вдвое, упершись головой в колени.

Переднее колесо мотоцикла помялось, крыла вообще не было. Он лежал на боку, и Ричард сперва оттащил его к забору, а затем помог Дельфин забраться к себе в машину. Ее лицо и руки были в крови, но она была в сознании и, насколько он мог видеть в полутьме, ничего не сломала и не ушибла. Кровь текла из ее носа и глубокого пореза на руке.

– По встречке очень быстро ехала машина.

– Идиот.

– Желтая машина.

– Ты ее узнала?

– Кажется, нет. Все произошло моментально, я улетела на обочину, и он уехал.

– Идиот и сволочь. Но давай сначала как следует тебя осмотрим. Возможно, тебе нужно в больницу.

– Нет, нет, я в порядке.

Опухший нос выглядел очень болезненно, но сломан не был. Дома Ричард умыл и обработал ей лицо и руки и забинтовал порез, который оказался очень серьезным, и Ричард даже подумал, что, возможно, понадобится наложить швы. Но сегодня он решил ей ничего не говорить, просто дал большую дозу снотворного и уложил в кровать в комнате, выглядывающей окнами во двор; там деревья не позволят солнцу ее потревожить.

– Ой, а что с мопедом?

– Разберусь с ним утром. А ты ложись и попытайся уснуть. Зови, если боль станет сильнее или замучает голова. Вот тупой идиот этот водитель. Когда уезжаешь из Англии в страну, где ездят по правой стороне, нужно и мозги переключать. Постоянно напоминать себе – на правую, на правую. Видимо, он слишком быстро срезал на том повороте, рядом с мусорными контейнерами.

– Да, – Дельфин отвернулась в другую сторону. – Спасибо, – проговорила она.

Что-то не так было с ее голосом. Он присел на кровать и взял ее за руку.

– Что такое?

– Ничего, ничего, не волнуйся. Я просто немного в шоке, наверное.

– Конечно, ты в шоке – но дело же не в этом, да?

– В этом, в этом. Больше ни в чем. Со мной все будет в порядке, когда я посплю.

– У тебя все будет ныть и болеть, особенно нос и рука. Не рассчитывай завтра просто встать и пойти на работу, Дельфин.

– Со мной все будет…

– Нет, не будет с тобой все в порядке. Обезболивающие начали действовать?

– Да, спасибо огромное, уже гораздо лучше. Спасибо, mon chéri. Уверена, ты был очень хорошим доктором.

Он тихо закрыл дверь и пошел налить себе бокал вина. На улице все еще было очень тепло. Тепло. Тихо. В вечерней тьме порхали белые, как призраки, мотыльки. Ночная сова. Копошащиеся козодои.

Он не чувствовал себя уставшим и размышлял о том, что сказала ему Дельфин об аварии, пытаясь выстроить в голове четкую картину. Ему было не по себе.

У него зажужжал телефон и зажегся экран.

«Привет, пап».

Кэт. В Англии сейчас на час меньше.

«Только закончили ужинать. Час назад позвонила Ханна, сказала, что ее взяли в новый мюзикл – она разделит главную роль с двумя другими девочками. Она просто в диком восторге. Видела, у вас там жара. У нас нет. Надеюсь, у тебя все хорошо. Целую, Кэт».

Он перечитал сообщение дважды. Кэт, ее семья, ее загородный дом. Лаффертон. Другая планета. О возвращении не могло быть и речи. Ему нравилась его жизнь здесь. У него была Дельфин. Но он ощущал какую-то странную оторванность от реальности, как будто его подлинное «я» и его подлинное существование остались там, где были всегда, – дома, в Галлам Хаузе, сначала с Мэриэл, потом с Джудит.

Он часто пытался снова представить себя дома. Дом все еще стоял на месте, хоть сейчас был в распоряжении других жильцов. Он мог вернуться туда буквально через пару месяцев, если бы захотел. Семья была на месте. Ничего не изменилось, не считая естественного хода событий, – жизнь продолжалась, люди росли, старели, женились, умирали. Новые дома строили, а старые сносили. Прокладывали новые дороги, меняли привычные маршруты. Не более того. И не менее.

Он не мог вернуться. Может быть, через год или два, но точно не сейчас (от этих воспоминаний он отмахивался в редких случаях, когда те грозили всплыть на поверхность), не когда его чуть не обвинили в изнасиловании. Чуть не обвинили. Потому что, естественно, он не насиловал Шелли, она сама на него вешалась, а он проявил слабость и глупость в те несколько секунд помутнения. Вот и все. Остальное – просто высосанные из пальца обвинения и обычная мстительность. Он знал это. И другие тоже знали. Тем не менее на нем все равно осталось черное клеймо насильника. Таким он был в глазах всех, кто его знал, – а у людей долгая память. Обманчивая, но долгая.

Он понятия не имел, живут ли до сих пор Шелли с мужем в Лаффертоне. А теперь задумался, не стоит ли разузнать. Если они переехали, он мог бы навещать дом время от времени, хотя сомневался, что когда-нибудь захочет снова жить в Лаффертоне.

Он проверил Дельфин, прежде чем пойти в постель. Она спала, ее лицо опухло и покраснело, дыхание было затруднено из-за спекшейся в носу крови. Рука с порезом лежала на одеяле, и кровь до сих пор немного просачивалась сквозь бинты. Он нежно дотронулся до ее руки и почувствовал желание защитить ее и позаботиться о ней, как о поранившемся ребенке. Она немного поворочалась, но не проснулась.

Он полежал недолго с открытыми глазами; его смутили чувства, проснувшиеся из-за аварии, особенно после того, как он только что посмотрел на Дельфин. Это было чувство огромной нежности и…

И он не знал – чего. Он знал только, что чувство это незнакомое, новое и тревожное.

Семь

Вуки зарычал – низким утробным рыком, который как будто шел из живота, а не из пасти, – но не пошевелился и не открыл глаза.

Через тридцать секунд машина Кирона свернула к дому. Вуки снова зарычал.

– Глупая собака. – Кэт с ногами залезла на диван. Она дочитывала «Попугая Флобера» – роман, который они выбрали для обсуждения в книжном клубе на следующей неделе.

– Приехал бы ты на пять минут позже, все мое внимание было бы полностью в твоем распоряжении, но теперь придется подождать, потому что я на предпоследней странице.

Он подошел к ней и поцеловал в лоб.

– Я ничего не говорю. Выпьешь?

Она кивнула, переворачивая страницу.

Вуки не прекращал рычать. Кирон принес два бокала вина, поставил их на низкий столик и присел рядом с Кэт. Терьер поднялся и перебрался в дальний конец дивана, по-прежнему ворча.

– Когда ты уже ко мне привыкнешь и перестанешь рычать, Вукс?

Кэт читала еще ровно минуту, а потом закрыла книгу.

– Просто не обращай на него внимания.

– Я живу здесь целых четыре месяца, а он продолжает реагировать на меня, как на грабителя.

– Грабителя, боюсь, он бы не впечатлил.

– Стоит мне щелкнуть пальцами у него перед носом, он скалит зубы.

– Тогда не делай так. Ну, здравствуй. Хорошо провел день?

Кирон вздохнул.

– Очень много бумажек, затянувшаяся встреча с комиссаром и одна безумная женщина. Нет, не так – одержимая женщина. На самом деле мне ее очень жаль – ее дочь исчезла несколько лет назад. Скорее всего, была похищена. И она уверена, что знает, кто это сделал. Как и мы, ведь он и так в тюрьме за два других убийства – он признался в них, но уверяет, что к этому не имеет никакого отношения. Она хочет справедливости, это понятно – хочет довести дело до конца. Это тупик.

– Мэрион Стилл.

– Ты знаешь ее?

– Наша пациентка. Как и Кимберли. И как она?

– Зациклена. Но без эмоций.

– И что ты ей сказал? «Мы ничего не можем поделать»?

– Примерно. Но я думал об этом по пути домой…

– Рассон виноват, ведь так?

– Очень похоже на то, но я не знаю всех деталей. Это произошло до того, как я оказался здесь. Я хочу поднять файлы и посмотреть на них.

– Утром мне пришел имейл от старого друга из медицинской школы. Люк Ренфрю. Я по нему страшно сохла.

– Так, я на это не клюну. Только не говори, что он переезжает в Лаффертон.

– На самом деле в Старли, и не волнуйся, он гей.

– Ну, люди переобуваются.

– Не Люк. Его партнер – очень богатый итальянец, который только что купил там отель. Он хочет поговорить со мной о проекте… Все, что я могу, – это согласиться на его приглашение пообедать. Вспомним старые добрые времена и все такое.

Кэт изобразила испуганный вид, когда Кирон кинулся ее душить. Но Вуки совсем не понял, что это шутка.

– Черт возьми!

Собака сильно укусила его за руку, спрыгнула с дивана и убежала.

– От такого можно и умереть!

– Нет, нельзя, если тебе делали прививку от столбняка. Если начнет ныть или воспалится, дам тебе пенициллина, а пока давай наклеим пластырь. – Кэт обработала укус дезинфицирующим средством.

– Это подпадает под закон об опасных собаках, ты знаешь?

– Вуки не опасная собака.

Он показал ей свою руку.

– Он просто не привык, что ты здесь живешь. Я пойду готовить ужин.

Кирон поплелся за ней.

– И я тебя умоляю, хватит так сжимать кулак.

– Он болит!

– Нет, просто чуть-чуть щиплет.

Кирон сел и с несчастным видом посмотрел на пластырь.

– Ладно, так что там говорит этот Люк, который тебе нравился?

– Да ничего… Хочет поинтересоваться моим мнением насчет чего-то.

– Думает присоединиться к вашей практике?

– Сомневаюсь, и в любом случае я уже не при делах, я же теперь не партнер. Вот, отрежь хвостики у фасоли.

– Не думаю, что могу двигать правой рукой.

– Ты можешь двигать правой рукой. – Она бросила кастрюлю, нож и фасоль на стол перед его носом. – Да, ты говорил, что у тебя есть какие-то мысли по поводу убийства Кимберли Стилл?

– Не очень содержательные. Мне нужно сначала посмотреть материалы, как найдется время.

– И когда это будет, можно уточнить?

Он закатил глаза.

– Я уверена, есть люди, у которых времени точно побольше, чем у тебя.

Кирон взял горсть фасоли. Снова опустил ее на стол.

– Теперь, когда ты это сказала…

– Саймон?

– Саймон.

Восемь

Гроза собиралась весь день, и к тому времени, как последний паром покинул гавань, судно ныряло и взлетало на огромных волнах, а нос обдувал штормовой ветер, так что им пришлось разворачиваться и возвращаться в док три раза. Когда они пришвартовались, только команда твердо стояла на ногах и сохраняла бодрость духа.

У Сэма никогда не было морской болезни, но эта поездка оказалась для него проверкой на прочность. Он с трудом удержал равновесие, ступив на причал, и земля, казалось, покачивалась у него под ногами. Он взвалил на плечи рюкзак и посмотрел наверх, где все еще горели огни паба. Он не планировал приплывать так поздно. По идее, он должен был сесть на паром в первой половине дня, но в силу самых разных обстоятельств, включая то, что он проспал, не смог поймать машину, а потом заскочил в поезд, когда тот уже уходил с платформы, и уехал в противоположном направлении, он успел только перед самым закрытием переправы.

– Тебе повезло. Скорее всего, завтра утром они вообще не поплывут, если прогноз верный.