Стась, услышав такие слова от Василя, беззлобно рассмеялся. Улыбнулись даже трое молчаливых и мрачных его спутников.

– Я тоже так считаю, – смеясь, сказал Стась. – Со мной – это быстро. Так что скоро победим. А потому – давай-ка мы присядем вот на эту лавку и побеседуем.

– Нам что же, есть о чем беседовать? – все так же мрачно поинтересовался Василь.

– Ну, у умных людей всегда найдутся общие темы для разговора! – махнул рукой Стась. – Так вот, родственничек. Значит, говоришь, покойный Пилипчук уговаривал тебя перебраться в Березичи? Предлагал хорошую работу… Хлебную работенку прямо-таки во всех смыслах. Москалей нашим хлебушком кормить. Ну и себя с твоей панночкой заодно. Себя и ее – это, конечно, правильно: времена нынче голодные. А вот кормить москалей – это, наоборот, неправильно. За такое нехорошее дело рано или поздно придется отвечать. Вот, скажем, Пилипчук – он уже ответил…

– А ты откуда знаешь, что мне предлагал Пилипчук? – удивленно спросил Василь.

– Ну что за вопрос? – С губ Стася не сходила усмешка. – Знаю вот… Мы всё знаем. И даже чуть-чуть больше, чем всё. Не в этом дело. А в том, что когда мы об этом узнали, то у нас возник по поводу тебя спор. Образовалась проблема, как говорят москали. Одни из наших сказали, что тебя, а заодно и твою кралю нужно немедленно убить, а хутор – сжечь. Потому что разве это дело – кормить москалей нашим хлебушком? Правильный украинец, дорогой ты мой родственничек, так не поступает. Ну а коль он неправильный, как, скажем, тот же покойный Пилипчук – так о чем и говорить? Пиф-паф, и все дела…

Василь слушал эти слова молча, с каменным выражением лица. Горпина, наоборот, испуганно вскрикнула.

– Да-да, именно так, – покосившись на Горпину, сказал Стась. – А иначе как? Иначе никак. Москали – наши враги, и тот, кто их кормит хлебушком, тоже наш враг. А врагов мы убиваем.

Он помолчал, явно выдерживая психологическую паузу, а затем продолжил:

– И убили бы тебя! Точно – убили бы! Как того же Пилипчука и еще многих… Не случись тут я. Это какой же, спрашиваю, Василь Гнатюк? А такой-то и такой то, отвечают мне. Э, говорю я, так он вроде мне дальний родственник! И что с того, отвечают мне? Родственник или не родственник, а коль продался москалям, то награда одна! И это, говорят, даже не наши слова, а так говорит Перемога! А Перемога наш командир! Он наш отец! А, значит, напрасно не скажет. Так-то оно так, отвечаю, а только вы все равно погодите. Убить – это дело простое, это мы завсегда успеем. А вот я прежде поговорю с ним по-родственному. Это о чем же, спрашивают меня мои браты-друзья? А вот о чем, отвечаю… И – изложил им свой план. А что, говорят, это дело! Попробуй. А только если он не согласится, тогда, конечно, поступай так, как оно и полагается. И как велит наш командир Перемога. А еще, говорят они, жинка у того Василя Гнатюка очень пригожая! Так что прежде чем их порешить… Ну, тут и без моих объяснений все понятно. И вот я здесь, и со мной – мои браты-товарищи. И все будет зависеть от нашего разговора.

– И о чем разговор? – после молчания спросил Василь.

– О твоей хлебной должности, – сказал Стась. – Той, которую предлагал тебе покойный Пилипчук.

– Так я же не согласился! – с отчаяньем в голосе произнес Василь. – Я сказал, что подумаю! Подумать – это не значит согласиться!

– А ты не думай, – спокойно сказал Стась. – Ты соглашайся.

– Это как же так? – не понял Василь.

– А вот так, – дурашливая ребячья улыбка не сходила с лица Стася. – Соглашайся, и все тут. Без промедления. Бери свою кралечку в охапку и беги с нею в Березичи. И начинай кормить москалей хлебушком. Да хорошо начинай, усердно! Так, чтобы они были рады-радехоньки и не захотели тебя оттуда выгнать!

– Это почему же так? – не мог понять Василь, чего от него хотят незваные гости.

– А потому, что ты нам еще понадобишься, – пояснил Стась. – Именно как заведующий пекарней.

– Что, красть хлеб и переправлять его вам? – спросил Василь.

– Красть – слово неправильное, – наставительно произнес Стась. – Это – наш хлебушек. Разве можно красть у самого себя? А в остальном ты прав. Нас – много, и нам нужен хлеб.

– Но ведь меня поймают! – тоскливо произнес Василь.

– Ну, когда это еще будет! – беспечно махнул рукой Стась. – А то, может, и вовсе не поймают. Если все будешь делать с умом. Да ты не опасайся, мы всему, что нужно, научим!

– Значит, снабжать вас хлебом… – в раздумье проговорил Василь.

– Им, родимым! – подтвердил Стась. – До поры до времени…

– Это как же? – глянул на него Василь.

– А вот это ты узнаешь в свое время! – Голос Стася стал отчетливым и жестким, хотя усмешка все так же не сходила с его лица. – Для начала тебе хватит и того, что я сказал. Ну, так как же, дорогой родственничек? Ты согласен помочь нашей борьбе за самостийную Украину?

– Мне надо подумать, – после молчания сказал Василь.

– Э, нет! – решительно произнес Стась. – Тут – никаких раздумий. Или «да», или «нет». Лучше, конечно, тебе сказать «да». Потому что если «нет»… – Стась встал со скамьи и вновь подошел к Горпине. – Нет, и вправду жинка у тебя чудо как хороша! Какие плечи! А грудь! Ух! Да и жизнь у тебя, родственничек, как ни думай, а одна. Равно как и у твоей жинки. Так что не до размышлений.

– Черт вас принес! – в сердцах сказал Василь. – Жил себе и жил… Нате вам, приперлись!

– Так ведь – святая битва! – спокойно возразил Стась. – А ты хочешь остаться в стороне… Так нельзя! Сегодня долг каждого честного украинца… – он не договорил и в упор глянул на Василя: – Ну, так как?

– И что мне делать? – спросил Василь.

– Вот это уже похоже на слова честного украинца! – Улыбка Стася вновь стала дурашливой и ребячьей. – К чему сомнения и терзания, когда перед нами – святая цель? Ты спрашиваешь, что тебе делать? Перво-наперво – вот тебе бумажка и карандаш. – Стась полез за пазуху и вытащил оттуда клок серой бумаги и огрызок карандаша. – Я буду диктовать, а ты пиши.

– Что писать? – не понял Василь.

– Пиши. Я, Василь Семенович Гнатюк, обязуюсь добровольно помогать украинской повстанческой армии в ее борьбе против москалей и коммунистов за самостийную Украину… Пиши, что ты на меня уставился? А ты думал как? Мы, конечно, поверим тебе на слово, но бумажка – она тоже имеет свою цену. Еще какую! Если ты будешь знать, что на свете существует такая бумажка, то, я так думаю, к москалям ты не переметнешься. Потому что если ты побежишь к москалям, то мы им эту бумажку покажем!.. И знаешь, что они с тобой сделают, когда прочитают эту бумажку? С тобой, а заодно и с твоей жинкой? Вижу, догадываешься… Написал? Пиши дальше. В целях конспирации избираю себе прозвище… придумай сам какое-нибудь прозвище…

– Это еще зачем? – удивился Василь.

– Так полагается, – пояснил Стась. – У нас у всех прозвища. Мы-то и по именам друг друга не знаем, а только по прозвищам.

– И у тебя тоже есть прозвище? – спросил Василь.

– И у меня.

– Какое?

– Не твое дело. Ты думай над своим.

– Косарь, – после короткого размышления сказал Василь. – Люблю косить сено по болотам.

– Ну, пускай будет Косарь… Значит, пиши: в целях конспирации избираю себе прозвище Косарь. Написал? А теперь – поставь сегодняшнее число и год. Какое сегодня число?

– Уже первое августа, – припомнил Василь.

– Вот так и пиши: первое августа, тысяча девятьсот сорок пятого года. И поставь свою подпись. Все написал?

Стась взял исписанную бумажку, подошел ближе к лампе и стал ее внимательно читать.

– Вроде все правильно, – сказал он. – Молодец, родственничек. Теперь ты – наш человек. Значит, так. Завтра же перебираешься в Березичи. Послезавтра – устраиваешься на работу. Через неделю к тебе придет наш человек. Он передаст привет от Перемоги. Поступишь в его распоряжение. Он научит тебя, что и как делать. Все понял или есть вопросы?

– Вроде бы понял, – неохотно ответил Василь. – Вот только завтра перебраться в Березичи не смогу.

– Это почему же?

– Так ведь – хозяйство, – сказал Василь. – Пока упакую пожитки, пока то-се… Да и скотину надо перегнать в Березичи. А это дело хлопотное.

– Хозяйство, пожитки, скотина… – Жадный ты, я гляжу, до всякого добра. А это плохо.

– Не всем же шастать по лесам да болотам, – не удержался Василь. – Надо кому-то и хлеб растить.

– И кормить им москалей… – презрительно и вместе с тем задумчиво произнес Стась. – Ладно, родственничек. Дискуссии отменяются, как любят выражаться москали. Потому как – мне некогда. У меня еще этой ночью дела… Даю тебе на все про все три дня. И на скотину, и на пожитки… Но чтобы через три дня ты уже был в Березичах! Понятно тебе? И смотри у меня! Ох, Василь Гнатюк, смотри же! Помни, что твоя жизнь в моих руках! И твоей кралечки-жинки – тоже.

– Я запомню… – глядя в стену, произнес Василь.

– Хотелось бы… Ну, браты, пойдем отсюда. Делать нам здесь больше нечего, потому как мой родственник Василь Гнатюк – отныне наш человек. Да, и не Василь Гнатюк он отныне, а Косарь. Так и запомните.

Один из спутников вполголоса сказал Стасю несколько слов.

– И харчей мы у них отбирать тоже не будем! – решительно произнес Стась. – Свои у своих хлебушек не отнимают. Разживемся в другом месте. У чужих… Да, родственничек, а собачку мы твою того… Пришибли колом. А то что же она гавкает? Нам лишний шум ни к чему. Так что ты уж извини – за собачку…

* * *

Когда шаги Стася и его спутников затихли в темноте, Василь выдохнул, в изнеможении опустился на скамью и долго сидел, неподвижно глядя в стену. Керосиновая лампа чадила, мигала и трещала, но Василь лишь коротко и бездумно поглядывал на нее, а затем опять упорно начинал смотреть в стену. У него просто не было сил, чтобы встать и поправить лампу.

Горпина понимала его состояние и не мешала Василю ни действием, ни словом. Хотя и, в отличие от мужа, она сейчас была как-то по-особенному беспокойна и деятельна. Ей мучительно хотелось что-то делать, двигаться, куда-то идти – невзирая на то что сейчас была темная ночь, впрочем, и идти-то было некуда. Чтобы хоть как-то унять распиравшую ее нездоровую, необъяснимую энергию, она вышла во двор, в темноте наткнулась на неподвижно лежащую собаку, вздрогнула, вернулась в дом, заперла дверь, прислонилась к холодной печи и закрыла глаза.

– Ушли, – наконец сказал Василь.

– Да, ушли, – отозвалась Горпина. – Но они вернутся.

– Если мы не уедем в Березичи, то вернутся, – согласился Василь.

– Ты хочешь ехать в Березичи?

– А разве у нас есть выбор?

– Но…

– Разве они оставили нам выбор? – повторил Василь.

Горпина ничего не ответила, лишь вздохнула.

– Вот видишь, – сказал Василь. – Нет у нас выбора… – Он помолчал и добавил: – Пускай бы они меня убили. Мне не страшно. Я боялся за тебя. Этот Стась… Он будет убивать и улыбаться. Улыбаться и убивать… Люди, которые убивают и улыбаются – это не люди. Это нелюди. Нелюдей надо бояться. Потому я и боялся. За тебя.

– Но, может, он и не улыбается, – не согласилась Горпина. – А просто у него такое лицо…

– Да, лицо… к которому намертво приросла усмешка. Я в детстве видел похожую картинку. Мне ее показывала бабушка. Я спросил: «Бабушка, почему он все время улыбается? Кто это?» – «Это – нежить», – сказала мне бабушка. «Почему», – спросил я? «Потому что человек не может всегда улыбаться, – сказала мне бабушка. – Человек хоть иногда должен плакать».

– И что же мы будем делать? – спросила Горпина.

– Дождемся утра, похороним собаку, погрузим барахло в бричку, привяжем к бричке нашу корову, запряжем в бричку нашего Сивка, да и поедем в Березичи. Что же еще?

– А наши гуси и куры?

– Вернусь из Березичей и заберу курей и гусей. В одну бричку всего не поместишь. Придется делать две ходки. Ничего, тут не так и далеко.