Я, отбросив всяческое стеснение, разглядывала Паукова-старшего. Богатая, похожая на львиную гриву, седая шевелюра откинута назад, открывая высокий лоб. За стеклами очков в тонкой золотой оправе посверкивали поросячьи глазки, которые портили впечатление от всего остального лица. Довольно крупный нос, пухлые губы, брови с капризным изломом, которые подошли бы больше какой-нибудь красавице. Неглубокие морщины на лбу и возле глаз нисколько его не портили, твердый подбородок, говорил о жестком характере. Спину он держал ровно, я бы даже сказала, молодцевато, как бывший офицер. Одет был вполне демократично по ночному времени. Темно-синие джинсы и тонкий бежевый свитер, обтягивал его вполне впечатляющую мускулатуру. Красавец, ничего не скажешь!! Сыночек-то личиком не в него пошел, разве что, только поросячьи глазки, да осанистая фигура. А больше ничего и не было. По крайней мере, как мне показалось, умом и характером точно не в батюшку. Думаю, женщины при его появлении должны укладываться штабелями, и таять, таять, таять… Но недолго. Судя по капризному изгибу полных губ, больше всех на свете он любил себя.

Он тоже не очень стеснялся, разглядывая меня. А в глазах была легкая усмешка с некоторым изумлением. Словно я была лобстером у него на тарелке, который ему подмигнул и поинтересовался, как его дела. Съесть то он конечно съест, раз деньги заплачены, но сначала выяснит, что за чудо такое, говорящий лобстер. На самом деле наш взаимный осмотр занял не более минуты. Хозяин кабинета наигранно спохватившись ласково запел:

– Что же вы стоите, уважаемая Екатерина Юрьевна!! Присаживайтесь, где вам будет удобнее… Чай, кофе…? А может по пять капель коньячку или не употребляете в это время суток?

Мед так и сочился с его губ, но я подозревала, что этот самый мед был крепко сдобрен мышьяком, или на худой конец, обычным стрихнином. Да и не любила я мед. Если не начать его провоцировать, то есть, слегка подталкивать в нужном мне направлении, этак, мы еще долго будем танцы ритуальные устраивать. Надо бы этот процесс несколько ускорить. Я по-прежнему продолжала стоять недалеко от дверей изображая легкую нерешительность, и едва заметный испуг. Это не укрылось от глаз Паукова-старшего, и судя по довольной ухмылке, доставило ему некоторое удовольствие. Это было похоже на некое подтверждение его мнения обо мне, что означало «ну вот, я не ошибся. Баба из леса вылезла, и слаще репки ничего не едала». Меня это вполне устраивало. Только бы самой не сорваться и не выдать что-нибудь такое-эдакое из своего обычного репертуара.

«Динозавр» Витек отполз на полусогнутых от своего шефа, и уставился на меня, словно я ему загораживала выход. Потом протянул свою лапу и, взяв меня за плечо, прогудел:

– Слышь, тетка, тебе шеф пройти предложил. Чего ты тут столбом стоишь?

Я, словно не заметив, что его лапища лежит на моем плече, с милой улыбкой посмотрела на него, и промурлыкала:

– Слышь, племянничек, твоя тетка сейчас в яру лошадь доедает.

Парня словно кипятком ошпарило. Хотя, не думаю, что смысл моих слов сразу дошел до его мозга, увы, довольно давно отвыкшего думать. Но, все же, руку с моего плеча он поспешно убрал, и пробурчал, обращаясь уже к своему шефу:

– Виктор Анатольевич, так я пойду?

Шеф с удивлением уставился на свою «шестерку», словно не ожидал его уже здесь увидеть. Глаза за очками блеснули легкой сталью, и он приказным холодным голосом протянул:

– Распорядись чтобы нам принесли… – Он обратил вопросительный взгляд на меня.

Я не заставила себя долго уговаривать и поспешно проговорила:

– Кофе черный, без сахара… – Чуть не брякнув «с долькой лимона по-Сицилийски». Тетке из леса не положено знать такие вещи. Эх, теряю навыки… Нужно быть осторожней. То, что этот Пауков, в отличие от своего сына, умен, хитер и опасен, как акула, было ясно с первого взгляда. Дурак не смог бы заработать такие деньжищи, которыми тут пахло изо всех углов. Да и выжить в конкурентной борьбе девяностых, вряд ли ему бы удалось, не обладай он соответствующей хваткой и изворотливостью. Так что, «уши надо держать на макуши». Шеф кивнул Витьку и тот пулей выскочил вон. Но дверь закрыл тихонько, с повышенной осторожностью, что тоже говорило о многом. Своего шефа он боялся пуще огня. И это никак не шло в разрез с моими первыми впечатлениями о Паукове-старшем.

Я прошла и уселась на диван, обтянутый кожей светло-песочного цвета, стоявший в углу. Торшер на изящной ножке под абажуром с приглушенным светом, стеклянный столик напротив и большое кресло, такого же цвета, как и диван. Все подобрано с большим вкусом, гармонично и безумно дорого. Я даже не бралась выговорить цифру, сколько все это счастье могло стоить. Попрыгала, как маленькая, на мягких подушках со счастливой улыбкой на лице (тут главное не переборщить), и затихла с благоговейным трепетом, оглядывая комнату восторженным взглядом. Наверное, он ждал, что я начну задавать ему вопросы, но вот тут, извините за грубость, хрен вам! Я подожду. Вспомнилась любимая фраза из романа Сомерсет Моэма «Театр». «Чем больше артист – тем больше пауза». А себя я считала, уж если не непревзойденной, то неплохой актрисой, это уж точно. Поэтому я сидела на диване, и продолжала с легким восторгом смотреть по сторонам. Хозяин кабинета неторопливо прошел к креслу, и уселся в него, продолжая меня разглядывать.

Мы так развлекались минут пять. По выражению его глаз начинало чувствоваться, что терпение его подходит к концу, а я все продолжала молчать, сидя на удобном диване, и мерцая глазами, как сова. Наконец, дверь кабинета бесшумно растворилась, и коротышка, который сидел в приемной, вкатил небольшой столик на колесиках, на котором стоял металлический кофейник, две небольших чашечки с блюдцами, очень изящных, надо сказать, сахарница и вазочка с какими-то конфетами. Судя по оберткам, импортными, и, конечно, невыносимо дорогими. Поставив столик рядом с креслом шефа, коротышка удалился, так же бесшумно, как и появился.

Виктор Анатольевич, на правах хозяина, разлил кофе по чашечкам, и молча, сделал приглашающий жест рукой. Я, в благодарность кивнув головой, взяла свою чашку, вдохнула аромат, исходящий от кофе и, в притворном восторге, закатила глаза. Вообще, все происходящее напоминало мне сцену из спектакля мимов. Только жесты, эмоции и никаких тебе звуков. Пауков, не торопясь, положил ложечку сахара в свою чашку и принялся ее размешивать, интеллигентно, не стуча ложкой о края чашки. Я про себя ухмыльнулась. Если он решил играть в игру под названием «у кого крепче нервы», то он не с тем связался. Точнее, не с той. Правила этой игры я знала в совершенстве, а терпения у меня было, хоть свиней откармливай. Поэтому, я продолжила прихлебывать кофе маленькими глоточками, и поглядывать на хозяина кабинета с ласковой улыбкой «а ля дурочка».

Первым сдался Пауков. Поставив свою чашку обратно на столик, он картинно захлопал в ладоши.

– Браво, Екатерина Юрьевна, браво!! Восхищен вашей выдержкой. Мне рассказывали о вас, что вы редкая женщина, но, знаете ли, в наше время никому нельзя доверять. Все лучше самому увидеть, убедиться, так сказать. – И расплылся в улыбке, делавшем его еще больше похожим на акулу, которая увидела косяк глупой рыбешки, плывущей прямо ей в пасть.

А я про себя безо всякого удовольствия подумала: «Кто же это у нас такой шустрый, да болтливый? Знала бы, язык отрезала». Хотя, при здравом размышлении, пришла к выводу, что что-либо скрыть в тайге очень трудно, хуже, чем в деревне. А еще женщин принято обвинять в болтливости! И соответственно, мой план по изображению дурочки, летел ко всем чертям. Жалко. А я уже настроилась. Ну что ж, план придется менять, но особую проницательность, и, уж тем более, свои некоторые способности, демонстрировать не будем. Дадим слово противнику, пусть выскажется, а там уж и видно будет, какую линию поведения выбрать. Не дождавшись от меня ни единого слова, только насмешливую улыбку, Пауков слегка нахмурился. Думаю, в психологии он поднаторел неплохо, и прекрасно понял мой ход, но сделать пока ничего не мог. И поэтому продолжил:

– Вы, наверное, ломаете голову, зачем это все нужно было: следить за вами, потом, среди ночи везти вас сюда, в мой офис? – Он с ожиданием посмотрел на меня. Я, почти равнодушно, пожала плечами. Мол, думайте, как вам будет угодно. А язык так и чесался, насмешливо спросить: «А что, похоже?» Это его слегка разозлило. И дальше он продолжил говорить короткими рубящими фразами. Наверное, именно так он говорил со своими подчиненными. – Вы уже догадались, что Пауков Анатолий, с которым вы познакомились в тайге, мой сын. – Я, опять молча, едва наклонила голову в кивке. – Так вот, меня интересует, что там произошло на самом деле! Почему мой сын из здорового, полного сил молодого мужчины, превратился чуть ли не в овощ?! Я почти уверен, что вы в курсе произошедших событий. И жду, что вы мне о них поведаете здесь и сейчас.

Ну вот это уже лучше. Когда Пауков перестал изображать из себя доброго дядюшку, стало легче понимать ситуацию. Я решила не доводить человека до крайности, к которой он уже был готов перейти, если бы я и дальше продолжала из себя изображать партизана в застенках гестапо. Вложив в голос сожаление на какое только была способна в данный момент, я промяукала:

– Мне искренне жаль, что вашего сына постигла такая участь. Но, увы, я не была свидетелем того, что с ним случилось. И знакомство-то наше таковым можно назвать с большим трудом. Виделись всего пару раз, и то, он больше молчал. А я общалась в основном с руководителем экспедиции, Панкратовым. Слышала, что он умер от разрыва сердца. Жаль, умный был мужчина. А вот о случившемся знаю только предысторию, которую могу вам поведать. Но, хочу вас предупредить, не ждите от меня слишком многого. Все что я знаю, я знаю от других людей. В основном, от милиционеров, которые занимались… – Я замялась, чуть не брякнув «беготней по тайге за вашим сыном». Но тут же нашлась, как выкрутиться. – От тех, кто занимался этой историей. – И я скорбно поджала губы, изобразив печаль из-за участи Паукова-младшего в частности и всей экспедиции в целом.

Вид я при этом имела весьма искренний, а глаза честными. Виктор Анатольевич глянул на меня из-под очков, справедливо почувствовав легкую издевку с моей стороны. Но я сидела скромной мышкой, сложив ладошки на коленях и, не глядя в глаза хозяина кабинета, скорбно вздыхала. Хотела, было, выдавить слезу, но решила, что это будет уже перебор. И просто, еще раз тяжело вздохнула. Все еще, подозрительно глядя на меня, Пауков-старший, пробурчал:

– Рассказывайте, все, что знаете… Мне нужна сейчас любая информация.

Осторожно подбирая слова, я приступила. Рассказ выглядел вполне правдиво. По сути, он таковым и был, если бы говорил любой человек, скажем, из моей бригады. И звучал он, примерно, как реплика героя Семен Семеныча, из классического кинофильма «Бриллиантовая рука». «Шел, поскользнулся, упал, потерял сознание, очнулся – гипс». Мой рассказ особой заинтересованности у слушателя не вызвал, и я решила слегка разнообразить его, впрочем, не прибавив ничего нового к выданной информации, кроме одного – «стремления быть полезной безутешному отцу».

– Знаете, – робко начала я, – мне кажется, вся проблема в руководителе экспедиции, который принял на работу беглых зэков. Люди это опасные, могли что-нибудь сотворить. Их ведь так и не обнаружили, ни следов, ни тел, ничего.

Он едва кивнул на мою реплику, а потом, резко задал вопрос, которого я давно уже ждала.

– А что вы знаете о месте под названием «Медвежий Яр»? – И мой собеседник впился в меня взглядом.

Уж не знаю, чего он от меня ожидал, но, надеюсь, ожидаемого не получил. К вопросу я была готова, и даже успела мысленно составить на него ответ, так сказать, заготовочку. Я, сделав чуть удивленное лицо, пожала неопределенно плечами, и, изображая задумчивость, проговорила:

– А что там с Медвежьим Яром? Поляна посреди тайги, каких в наших краях миллионы. Столбы каменные стоят. Старики в деревне считают это место проклятым. Говорят, там люди пропадают. Но, знаете, мне местными сказками заниматься недосуг. У меня работы непочатый край, и людей с полсотни. Хозяйство большое, за всем глаз, да глаз нужен. Ну, не мне вам объяснять. – И я картинно обвела взглядом его шикарный кабинет, при этом всей своей интонацией давая понять, что я ни в коей мере не хочу сравнивать масштабность нашей с ним работы.

Но Паукова мой ответ, по понятным причинам, не устроил, и он продолжил свой допрос.

– А что вы можете сказать о знахаре, который там неподалеку живет?

Я опять пожала плечами, заставив себя говорить о близком мне человеке, отстраненно, словно о незнакомце.