Афина наклоняется, чтобы забрать пустую чашку, и, прихрамывая, идет к лагерю, где ее дожидается детвора. Интересно, как она собирается заниматься с травмированной ногой? Не сводя обеспокоенных глаз с Афины, набираю Мишу.

– Мих, скинь мне всю имеющуюся документацию по лагерю.

– Зачем? Тут же все решено.

– Ничего не решено. Давай, скидывай. И это… скажи мне, насколько заключения об аварийности соответствуют действительности?

– Да как сказать? Половина таких лагерей по всей стране находятся в похожем состоянии. И ничего. Работают.

– Ясно. Я подумаю…

Пока Афина довольно профессионально гоняет детей, я изучаю имеющиеся у нас экспертизы. Делать что-то у нее за спиной неправильно. Не мешало бы ей рассказать, кто я такой, и какой мой интерес, но я пока мало представляю, как это сделать, чтобы она, недоверчивая, поверила, что я ей не враг. Да и не привык я по-пустому сотрясать воздух. Пока у меня нет четкого, согласованного со всеми заинтересованными лицами плана, не о чем и говорить. А чтобы такой план появился, мне с командой нужно проделать кучу дополнительной работы. Любые изменения в плане застройки требуют обоснованных аргументов. Чтобы никто из партнеров не смог упрекнуть меня в том, что я спутал бизнес с личным. Ну и чтобы у родителей не появилось еще одного аргумента против Афины, да… Этот риск мне тоже стоит учитывать.

За время зарядки Афина еще несколько раз отвлекается на телефон. Рука дергается набрать одного надежного человека, которого я иногда привлекаю для сбора информации, но… в последний момент я отказываюсь от этой мысли. Не насовсем, если уж откровенно, на то, чтобы рассказать мне свою историю, я даю Афине аж целых два дня. Мне это кажется справедливым.

В работе день проходит незаметно. Наступает время обеда. Пустой желудок урчанием напоминает о том, что я со вчерашнего дня ничего не ел. С завистью смотрю на кипящую в котелке кашу, которую хохотушки-блогерши по какому-то недоразумению зовут пловом.

– Марат! Иди к нам, что смотришь? Мы тебя накормим, напоим…

– И обогреем! – смеются.

Замечаю мелькнувшую между деревьев знакомую юбку.

– Насыпай, – киваю. – И сюда… – подставляю еще одну тарелку. – Спасибо, дамы.

– Эй! Эй! Ты куда это собрался? А мы?!

– Да к Афине он, девочки, – хохочет Леська. И ее смех тонет в оглушительном раскате грома. Девчонки визжат, толкаясь и мешая друг другу, быстренько сворачивают застолье. Дождь начинает накрапывать… Тучи сгущаются на глазах, топя лазурь в черничном. Я бреду по дорожке с двумя тарелками, как официант. Афина, спрятавшись под козырьком покосившейся беседки, о чем-то горит по телефону. Ее брови нахмурены. Лицо – застывшая маска, которая идет трещинами, стоит ей только меня заметить.

– Говорят, в грозу лучше воздержаться от разговоров по мобильнику.

Знаю, это идиотизм, но Афина как будто им проникается.

– Извини, у нас тут Армагеддон. Я перезвоню.

Засовывает телефон в карман. Шагает ко мне, успокаивая всех моих демонов махом.

– Обед! – веду у ее носа тарелкой.

– Сам готовил?

– Нет, – каюсь. – Выпросил у твоих девчонок.

Во взгляде Афины мелькает… ревность. Довольно скалюсь. Не все ж мне одному стрессовать.

– Так с ними бы и ел.

– Не хочу с ними. С тобой хочу. Здесь сядем? Или к тебе успеем?

– Кто сказал, что я тебя приглашу? – улыбается уголками губ.

– А что, нет? Представляешь, как классно. За окном гроза, а мы вдвоем под одеялом… Ну, соглашайся! И правда, ведь ливанет.

– Ну… Если обещаешь без рук.

– Обещаю, – скрещиваю за спиной пальцы.

Глава 6

Афина

– Ну, постой ты! На дворе ночь еще. Куда ты собралась ехать?

– У меня возникли дела, Сергеевна. Срочные… А утром пробки.

– Знаю я твои срочные дела. Твой козел опять объявился? Ну? Посмотри на меня сейчас же!

Начнем с того, что мой козел никуда не девался. Да, сразу после того ужасного случая, который Владимир примирительно зовет «происшествием», по требованию адвокатов он на какое-то время оставил меня в покое, но с тех пор уже несколько раз напоминал о себе. И это все сильней меня беспокоит. Несмотря на полученный судебный запрет.

Стопорю чемодан. Испуганно кошусь за спину.

– Тс-с-с, Сергеевна, я тебя прошу. Не ори так. Детей ведь перебудишь.

– Дитём ты зовешь того бугая, что в твоей кровати остался?!

– Между нами ничего не было, – мямлю я. С Сергеевной я могу себе позволить быть мямлей. А вот с остальными приходится держать дистанцию. Один из фотографов как-то сказал, что от идущего от меня холода у него потеют линзы на камере.

– Так уж ничего?

– Ничего!

– Да ты бы знала, как вы друг на друга смотрите, когда думаете, что вас никто не видит! И что?

– Что? – снова дергаю чемодан.

– Ты вот так запросто свалишь и даже не объяснишься?

– Это только все усложнит. Ну, сколько я его знаю, Сергеевна?

– А сколько нужно знать человека, чтобы его полюбить?!

– Ну, о чем ты? Какая любовь?

Ведь и правда, если подумать… Если включить голову и выключить сердце, которое заходилось в истерике, когда мы с Маратом лежали, как ложки в серванте, и смотрели друг другу в глаза?

– Нормальная! Нормальная любовь, понимаешь? Здоровая! Такая, какой она должна быть. Мальчик, девочка, лето…

Да-да, идеальная картинка из детства. Не на это ли я повелась? Может, дело вообще не в Марате? А в том, что просто все так совпало? Мое детское, так и нереализованное желание банально влюбиться? И все одно к одному. Место, где мне было хорошо, воспоминания, чувства, переливающиеся в новом свете, как чешуя зеркального карпа, которого я здесь же когда-то давно и поймала на удочку?..

Наверное.

– Сергеевна, не трави душу, ну что ты? – шепчу беспомощно. – Ничего бы у нас не вышло.

– Почему? Потому что он для тебя слишком прост?

– Да! И поэтому тоже.

– Не думала я, что тебе только олигархов подавай, Алфеева! Я тебя не так воспитывала.

– Да при чем здесь это? Просто… Ну какие у этого мальчика шансы справиться с Коваленко? Он же ни меня, ни его не оставит в покое, если узнает.

– А ты чего за мужика решаешь? Он сам не может?

– Может! В том-то и дело. Если я все правильно про него поняла… Влезет, впишется за меня, а дальше? Владимир его растопчет, потому что… Ч-черт. – Пальцы дергаются в поисках сигареты. – Потому что разный у них вес. И возможности разные. Это изначально утопия. – Гроза уж улеглась, а воздух как будто все еще наэлектризован. Приглаживаю пятерней волосы. Бросаю очередной беспомощный взгляд на Сергеевну, которая весь мой сбивчивый монолог не сводит с меня глаз.

– И как долго еще это будет продолжаться?

– Что именно?

– Как долго ты будешь позволять этой скотине портить свою жизнь?

– Почему портить? Мы больше не вместе. Знаешь, какое это достижение?

– А толку, если с другим ты не можешь быть?

– Зачем мне другой, Сергеевна? Что, я без мужика не проживу? А потом… Потом не стоит сбрасывать со счетов, что Коваленко рано или поздно найдет, на кого ему переключиться.

– Дурак думкой богатеет, – бурчит Сергеевна. – Так и ты.

– Мы не можем этого исключать, – стою на своем упрямо.

– Как же… Ты хорошо подумала?

– Более чем. Труба зовет. Если на вас опять попытаются наехать – звони. Я на связи. Будем что-то думать, ага?

– Об этом не беспокойся. Девкам-то твоим что говорить? Маратику?

– Правду. Что у меня появились дела. Девочки поймут. Марат… – пожимаю плечами. – Надеюсь, очень скоро меня забудет.

– А ты его?

А я его намеренно буду помнить. Каждую проведенную вместе минуту. Каждое слово, каждый взгляд, каждый жест. Каждую реанимированную и распустившуюся в пустыне моей души эмоцию. Это было так красиво… Так невыносимо красиво. И сладко. Как первая влюблённость. До боли и остановки дыхания, на разрыв чувств. Когда кажется, что это – то самое, и ничего другого уже не будет.

– Неважно. Я на связи, ага?

– Осторожно на дороге!

Я забираюсь в машину, Сергеевна у окна крестит воздух. Вроде мелочь, а меня опять трогает. Я словно без кожи. Наружу нервами. Плавно трогаюсь. Дорога здесь – полный отстой. Сосредотачиваюсь на том, чтобы не угодить колесом в яму, очень удобно. Включаю погромче музыку, пусть лучше радио долбит в виски, чем обуявший меня страх или сомнения, правильно ли я поступаю? Мозгом понимаю, что да. Но сердце аргументов мозга не принимает. В сердце мед и солод. В животе бабочки… Я, оказывается, так быстро подсела на эти странные ощущения. И теперь тоска меня топит.

Марат… Он будто открыл потайные двери в давно утраченный мир, который мне так жадно и в то же время так больно видеть. И я на секунду закрываю глаза. Пространство вокруг взрывается оглушительно громким сигналом. Едва успеваю увернуться от выскочившей откуда ни возьмись фуры. Притормаживаю. Съезжаю к обочине. Руки дрожат, сердце где-то в горле колотится… Как же проще было, когда я ничего не чувствовала. Даже страха.

Дышу глубже, снова трогаюсь. Звонок с незнакомого номера застает меня на подъезде к городу. Коваленко всегда звонит с незнакомых номеров. Потому что, когда он звонит со своего, я просто не беру трубку. Есть искушение не взять и сейчас. Но повода нет. Он вроде как звонит мне по делу. Единственное, что я себе позволяю – не ответить на первый вызов. Перенаберет, если захочет.

Еще каких-то полчаса, и я дома. Скидываю шлепки, чемодан бросаю посреди коридора. После «того происшествия» я продала свой пентхаус в центре и купила квартиру попроще. Пусть она была мне и не нужна (последние два года я провела в Париже), как любой выросшей в интернате девочке, мне было важно знать, что где-то у меня имеется свой угол. И вот теперь я здесь. Надо бы как-то обжиться, что ли? Веду пальцами по покрытому пылью столику.

В животе урчит. Иду сварить себе кофе. Марата нет, и больше некому позаботиться о моем завтраке. Кошусь на часы. Наверняка он уже проснулся… И?

Зерна смалываются с диким шумом, телефон снова оживает. Владимир перезвонил ровно через час. Очень в его духе. Набираю в легкие побольше воздуха, напоминая себе, что у меня от него есть иммунитет. И пусть он достался мне слишком дорогой ценой, прямо сейчас у него нет на меня никаких рычагов давления.

– Да.

– Привет, Афин. Это я.

– Доброе утро. Я узнала.

Врать, что мне удалось вытравить из памяти его голос – смысла нет. Он вбит в меня, как чернила в кожу.

– Как дела?

Не твоего ума дело.

– Неплохо.

– Хм… А что ты скажешь по поводу моего вчерашнего предложения?

Это так в его духе – интересоваться моим мнением, выкрутив руки. У меня гребаное дежавю.

– Мы могли бы его обсудить.

– Сегодня в шесть я свободен.

– Сегодня у меня не получится. Мы ведь это обсуждали. Как насчет завтра?

На самом деле нет у меня никаких дел. По-хорошему, я вообще должна быть в лагере. Но последнее дело сейчас – идти у Владимира на поводу. Пусть не думает, что мы можем вернуться к старому.

– Хорошо, – соглашается он, проглатывая совсем другие слова, которые, кому как не мне это знать, наверняка у него на языке вертятся. – В Гвидоне…

– Я бы предпочла встречу в конференцзале в формате «я, ты и тот, кто может мне гарантировать соблюдение наших договоренностей».

– А я тебе, значит не гарант?

Ч-черт! Я не хотела его злить. Совсем. Но как-то вот получилось.

– Извини. Но в этом проекте… В обоих проектах, – подчеркиваю. – Ты выступаешь в качестве не самого крупного инвестора. Я же хочу получить гарантии по сделке от того, кто в реале финалит решение. Насколько я знаю, это господин Панаев.

– Вот именно! – рявкает, все-таки не сдержавшись, и я дергаюсь. – Мне его как на завтра организовывать прикажешь?! Он крутой бизнесмен, а не мальчик, которым можно вертеть.

– А как вы планируете закрыть наш вопрос без него? Нет – так нет, Владимир Анатольевич. Не я же вам это все предложила.