– Потому что ты вел себя как тряпка, finocchio, – язвительным тоном произнес дон. – Ты дал ей не столько, сколько потребовал суд; ты дал ей больше. А вторую жену не смог поставить на место, потому что, видите ли, побоялся попортить ей лицо. Ты идешь на поводу у женщин, а женщины ничего не смыслят в жизни, хотя, конечно же, будут блаженствовать в раю, тогда как нам, мужчинам, уготован ад. Я наблюдал за тобой все эти годы. – Голос дона стал проникновеннее. – Ты всегда был достойным крестником и относился ко мне с уважением. Но как же твои старые друзья? То ты водишься с одним, а через год уже с другим. Тот итальянский парнишка, который играл смешные роли, – у него случилась черная полоса, и ты перестал с ним общаться, потому что трясешься за свою репутацию… Как же твой старинный приятель, с которым вы вместе сидели за партой и пели дуэтом? Да, я про Нино. Он сильно запил от разочарования, ему приходится крутить баранку грузовика и петь по выходным за пару долларов, однако он не жалуется и ни разу слова о тебе плохого не сказал. Почему бы тебе его не выручить, а? Он хорошо поет.

– Крестный, ему просто не хватает таланта. Да, он хорош, но не для большой сцены, – в который раз принялся объяснять Джонни Фонтейн.

Дон Корлеоне прикрыл глаза.

– А по-моему, крестник, это у тебя не хватает таланта. Подыскать тебе работу? Хочешь тоже водить грузовик, как Нино? – Джонни не ответил, и дон продолжил: – Дружба – это всё. Она значит больше, чем талант и даже власть. Не забывай, друзья – это почти то же, что семья. Если б ты окружил себя стеной друзей, тебе незачем было бы обращаться за помощью ко мне. Скажи теперь, почему ты не можешь петь? Вы с Нино прекрасно выступили дуэтом в саду.

Хейген с Джонни распознали намек и усмехнулись.

– У меня пропадает голос, – как можно доходчивее сообщил Джонни. – Спою одну-две песни – и должен восстанавливаться по несколько часов или дней. Ни репетиций, ни повторных дублей я не выдерживаю. Это какая-то болезнь.

– Значит, у тебя проблемы с женщинами и пропадает голос. Хорошо, теперь расскажи, что за беда с тем голливудским pezzonovante^[8] – твоим боссом, который не дает тебе работать. – Дон наконец перешел к серьезным делам.

– Он больше чем pezzonovante, – поправил Джонни. – Он хозяин студии и советник президента по вопросам военной кинопропаганды. Месяц назад он приобрел права на главный бестселлер года. Главный герой – вылитый я. Мне и играть ничего не нужно, достаточно быть собой. И петь не нужно. Я, может быть, получил бы «Оскар». Все знают, что это идеальная роль для меня и я снова стану звездой. Однако Джек Вольц, скотина, дал мне от ворот поворот. Я даже предложил сыграть без гонорара, задаром, но ответ все равно «нет». Если только я приду и у всех на глазах поцелую его в зад, то он, может, подумает…

Дон Корлеоне жестом прервал эмоциональные излияния и похлопал крестника по плечу. Ничего, разумные люди всегда найдут способ договориться.

– Понимаю, ты подавлен: мол, никому до тебя нет дела. Похудел… Много пьешь, наверное? Плохо спишь, принимаешь таблетки? – Дон с неодобрением покачал головой. – Значит, так, слушай мой приказ. Следующий месяц ты проведешь у меня дома. Будешь хорошо питаться, спать и набираться сил. Твое общество мне приятно, так что будешь меня везде сопровождать, а заодно, может, и научишься чему-нибудь, что пригодится в большом Голливуде. Никаких песен, никаких попоек, никаких женщин – крестный отец запрещает. А через месяц вернешься в Голливуд к своему воротиле, этому pezzonovante, и он даст тебе твою роль. Идет?

Джонни Фонтейн не верил, что у дона столько власти. Однако крестный отец никогда не обещал того, чего был бы не в состоянии сделать.

– Вольц запанибрата с Джоном Эдгаром Гувером^[9], – сообщил Джонни. – На него даже голос повышать нельзя.

– А еще он делец, – спокойно произнес дон. – Я сделаю ему предложение, от которого он не сможет отказаться.

– Ничего не выйдет. Все контракты подписаны, съемки начнутся через неделю. Слишком поздно.

– Возвращайся к гостям, – сказал дон Корлеоне, подталкивая крестника к выходу. – Тебя ждут друзья. А я обо всем позабочусь.

Хейген сел за стол и сделал пометки в блокноте. Дон, тяжело вздохнув, спросил:

– Это всё?

– Остался Солоццо. На этой неделе надо с ним встретиться, дальше откладывать нельзя. – Хейген взял в руки календарь.

– Свадьбу мы сыграли, так что когда угодно, – дон пожал плечами.

Из этих слов Хейген понял две вещи: во‑первых, Вирджилио Солоццо ожидает отказ. Во‑вторых, поскольку дон не захотел встречаться с ним до свадьбы дочери, этот отказ повлечет за собой неприятности.

– Мне сказать Клеменце, – осторожно произнес Том, – чтобы прислал людей пожить сюда на время?

– Зачем? – Дон недовольно скривился. – Я не дал ответа раньше, чтобы ничто, никакая мелочь не омрачала день свадьбы. Кроме того, я хотел узнать, о чем Солоццо хочет со мной переговорить. Теперь знаю. Его предложение – это полная infamita^[10].

– Значит, вы откажетесь? – спросил Хейген и, получив в ответ ожидаемый кивок дона, продолжил: – Полагаю, этот вопрос необходимо предварительно обсудить со всеми – со всей Семьей.

– Полагаешь, значит? – Дон улыбнулся. – Хорошо, обсудим. Когда вернешься из Калифорнии. Лети туда завтра и уладь проблему Джонни. Встреться с этим киношным pezzonovante. А Солоццо передай, что я встречусь с ним после твоего возвращения. Еще что-нибудь?

– Звонили из больницы. Консильери Аббандандо при смерти, до завтра не доживет. Родственников пригласили дожидаться у палаты.

Том исполнял обязанности консильери уже год – с тех пор, как из-за рака Дженко Аббандандо оказался прикован к больничной койке. Теперь Хейген ждал, что дон Корлеоне сделает его назначение постоянным, хотя препятствий тому было много. Столь высокий пост традиционно доверяли лишь выходцам из итальянских семей, так что даже временное исполнение обязанностей посторонним вызывало у многих недовольство. Кроме того, Тому было всего тридцать пять – якобы слишком мало, чтобы накопить опыт и проницательность, необходимые хорошему консильери.

Дон, однако, ничего на этот счет не сказал, а только спросил:

– Когда моя дочь с женихом покинут гостей?

Хейген бросил взгляд на часы.

– Через несколько минут подадут торт – значит, еще полчаса. – Он вспомнил кое-что еще. – Какое дело мы поручим вашему зятю? Что-то важное, в кругу Семьи?

– Ни в коем случае! – с внезапной злобой ответил дон и ударил ладонью по столу. – Найди ему место, где он сможет хорошо зарабатывать, но к делам Семьи и близко не подпускай. Обязательно передай это остальным: Санни, Фредо, Клеменце. – Дон помолчал. – Иди и сообщи моим сыновьям, всем троим, что они едут со мной в больницу проститься с Дженко. Я хочу, чтобы они воздали ему последние почести. Пусть Фредди возьмет большую машину. И предложи Джонни присоединиться; скажи, что это меня обяжет. – Он увидел в глазах Хейгена вопрос. – Так как тебе нужно срочно лететь в Калифорнию, ты повидаться с Дженко не успеваешь. Однако не уезжай, пока я не вернусь и не переговорю с тобой. Понял?

– Понял. К какому времени Фреду подготовить машину?

– Когда гости разойдутся, – сказал дон Корлеоне. – Дженко подождет.

– Звонил сенатор, приносил извинения, что не может приехать лично, однако сказал, что вы поймете. Видимо, имел в виду тех фэбээровцев, что записывали номера автомобилей. Впрочем, он прислал подарок с курьером.

Не считая нужным говорить, что это он сам предупредил сенатора, дон просто кивнул.

– И что подарок, хорош?

Хейген изобразил уважительное одобрение: на его германо-ирландском лице типично итальянское выражение смотрелось странно.

– Старинное серебро, очень дорогое. Молодые смогут выручить за него не меньше тысячи. Сенатор, видно, долго выбирал именно то, что нужно. Для таких людей суть подарка куда важнее его стоимости.

Дон Корлеоне слушал, не скрывая удовольствия. Как и Лука Брази, сенатор служил одним из столпов, на которых держалась власть дона, и подарком он вновь подтвердил свое уважение и верность.

* * *

Кей Адамс узнала Джонни Фонтейна, едва тот появился в саду.

– Ты не говорил, что Джонни Фонтейн – друг вашей семьи, – ошарашенно произнесла она. – Теперь я точно выйду за тебя.

– Хочешь, познакомлю? – спросил Майкл.

– Не сейчас. Я вздыхала по нему три года. Приезжала в Нью-Йорк каждый раз, когда он выступал в «Кэпитоле»^[11], и подпевала до хрипоты. Он был великолепен.

– Хорошо, после познакомитесь.

Когда Джонни допел и скрылся в доме с доном Корлеоне, Кей шутливо заметила:

– Только не говори, что такая знаменитость, как Джонни Фонтейн, обращается за помощью к твоему отцу!

– Джонни – его крестник. И если б не мой отец, он, вероятно, не стал бы таким знаменитым.

Кей Адамс восхищенно засмеялась:

– Похоже на еще одну занимательную историю…

– Боюсь, я не могу ее рассказать, – Майкл покачал головой.

– Ну пожалуйста!

И он рассказал – без шуток, без приукрашиваний и без лишних подробностей. Пояснил только, что восемь лет назад отец вел себя куда резче, к тому же заступиться за крестника было для него делом чести.

Сама история была короткой. Восемь лет назад Джонни Фонтейн начал выступать с популярным танцевальным ансамблем, его заметили, и он стал главной звездой на радио. К несчастью, руководитель ансамбля, знаменитый импресарио по имени Лес Хэлли подписал с Джонни личный контракт на пять лет – обычная практика в шоу-бизнесе. Это означало, что Лес Хэлли может полностью распоряжаться талантом Джонни и делать на нем деньги.

Дон Корлеоне взялся решить проблему сам. Он предложил Лесу Хэлли двадцать тысяч долларов отступных. Тот предложил делить выручку с Джонни пополам. Дон Корлеоне встретил контрпредложение с улыбкой и снизил сумму до десяти тысяч. Импресарио, очевидно, никогда не имевший дел ни с кем за пределами своей любимой эстрады, не понял, к чему все идет, и отказался.

На следующий день дон Корлеоне пришел к нему в сопровождении двух ближайших товарищей: консильери Дженко Аббандандо и Луки Брази. Других свидетелей не было. Дон убедил Леса Хэлли подписать бумагу, по которой импресарио получает чек на десять тысяч долларов и освобождает Джонни Фонтейна от всех контрактных обязательств. В качестве основного довода дон приставил пистолет ко лбу импресарио и со всей серьезностью уверил, что через минуту расписку украсит либо его подпись, либо его мозги. Лес Хэлли подписал. Дон Корлеоне убрал пистолет и вручил импресарио акцептованный чек.

Что было дальше, известно всем. Джонни Фонтейн стал знаменитейшим голосом страны. Киномюзиклы с его участием принесли студии баснословные барыши. Прибыль с пластинок исчислялась миллионами долларов. А потом Джонни оставил свою первую любовь с двумя детьми и женился на главной кинодиве Голливуда. Которая, как вскоре выяснилось, была потаскухой. Джонни начал пить, играть, гоняться за каждой юбкой. Затем потерял голос, а пластинки перестали продаваться. Студия отказалась продлевать с ним контракт. И это привело его обратно к крестному.

– Ты уверен, что просто не ревнуешь отца? – спросила Кей задумчиво. – По твоим рассказам, это широкой души человек, всем помогает… Пусть и не вполне законными методами.

Она лукаво усмехнулась, а Майкл вздохнул.

– Да, со стороны может показаться и так, однако вот что я тебе скажу. Слышала про исследователей, открывших Северный полюс? Как они оставляли провиант, чтобы при случае воспользоваться им на обратном пути? То же и с услугами, которые оказывает мой отец. Наступит день, и он посетит каждого, кому помог когда-то, с ответной просьбой. И не дай бог ему откажут.