– Вы издеваетесь? – не поверил я.

– Нет, что вы, как можно! – Николас перекрестился. – Клянусь собственной смертью – а это самое сокровенное, чем может поклясться бедный бесплотный дух. Ужасное было зрелище. Голова слетела с плеч, и кровь хлынула рекой.

– А убийца?

– Он, сделав свое дело, исчез в Нью-Роуд, растворился, словно гончая в лесу, – ответил Николас.

«Нью-роуд, – подумал я, – ведет прямиком к Черинг-Кросс-роуд, а это идеальное место, чтобы поймать такси или мини-кеб, или даже сесть в ночной автобус, если повезет. Стало быть, убийца мог проскочить центр города меньше чем за четверть часа».

– Но это еще не самое страшное, – продолжал Николас, отнюдь не собираясь убавлять градус драматизма. – Этот, который убил, – в нем было что-то сверхъестественное.

– Сверхъестественное? – переспросил я. – И это говорите вы, призрак?

– Я дух, да, – заявил Николас, – потому и могу распознать сверхъестественное с первого взгляда.

– И как же вы его распознали?

– Убийца не стал снимать свой колпак и сюртук. Вместо этого он взял и сменил лицо, – проговорил Николас. – По-вашему, это естественно?

Тут меня окликнули – это Лесли шла обратно с двумя стаканами кофе.

Я на секунду обернулся на нее, и Николас мгновенно исчез.

А я все пялился на пустое место как идиот, пока Лесли не позвала меня снова.

– Ну ты будешь кофе или как?

Я направился к ней по брусчатке храмового дворика – Лесли, добрая душа, ждала меня, держа по стаканчику в каждой руке.

– Что-то случилось, пока меня не было? – спросила она.

Я отхлебнул, промолчав. Потому что сказать «я только что говорил с призраком, который видел, как все было», у меня язык не поворачивался.

Назавтра я проснулся в одиннадцать – гораздо раньше, чем планировал. Мы с Лесли сменились в восемь, доползли до общежития и немедленно завалились спать. В разные кровати, что печально.

Главные плюсы общежития – дешевизна, близость к работе и то, что живешь отдельно от родителей. А минусы в том, что под одной крышей с вами живут личности, настолько лишенные навыков быта, что не способны делить жилплощадь с нормальными людьми. А еще они всегда ходят в тяжелых ботинках. Первое превращает открывание холодильника в увлекательный микробиологический эксперимент, а второе во время пересменки дает полное ощущение горного камнепада.

Я лежал на узкой казенной кровати, уставившись на плакат с певичкой Эстелью на противоположной стене. И плевать, что там говорят, – нельзя стать слишком взрослым, чтобы не радоваться при виде красивой женщины с утра пораньше.

Я провалялся в постели минут десять в надежде, что воспоминания о встрече с привидением развеются вместе с остатками сна. Надежда эта не оправдалась, а потому я встал и направился в душ. Мне предстоял важный день, и требовалась свежая голова.

Полиция Лондона, вопреки мнению большинства, все еще состоит в основном из рабочего класса. И идею белых воротничков не приемлет. Вот почему каждый свежеиспеченный полицейский, независимо от полученной квалификации, обязан пройти стажировку – отпахать два года на улицах города простым постовым. Ибо ничто так не закаляет характер, как работа с гражданским населением, которое вас оскорбляет, плюет в лицо и поливает рвотными массами.

Ближе к концу стажировки вы уже можете подать заявление на вступление в какое-то подразделение, управление или оперативный отдел. Но большинство стажеров продолжают службу в качестве патрульных в своем округе. Управление всегда дает им понять, что решение остаться постовым и нести неоценимую службу на улицах города – это самый что ни на есть правильный выбор. Потому что кто-то должен принимать на себя оскорбления, плевки и рвотные массы, и лично я снимаю шляпу перед храбрыми леди и джентльменами, которые выбрали для себя такую службу.

Именно таково было благородное призвание моего начальника, инспектора Френсиса Неблетта. Он пришел в полицию в незапамятные времена, быстро дослужился до инспектора и остается им уже тридцать лет, чему вполне рад. Инспектор Неблетт – невозмутимый флегматик с прямыми темными волосами и таким плоским лицом, словно по нему ударили лопатой. Он настолько старомоден, что всегда надевает форменный китель поверх положенной белой рубашки – даже когда выезжает патрулировать улицы со «своими парнями».

На сегодня у меня было назначено собеседование с ним – нам предстояло «обсудить» мои дальнейшие карьерные перспективы. Номинально этот шаг в карьерном развитии должен был привести к результату, выгодному как для меня, так и для всего управления. После собеседования будет принято окончательное решение по моему распределению – и я сильно подозревал, что оно вряд ли совпадет с моими желаниями.

В зачуханной общей кухне нашего этажа я встретил Лесли, она выглядела прямо-таки неуместно свежей. В шкафу на полке я нашел парацетамол – в полицейской общаге без него никак. Я съел пару таблеток, запив их водой из-под крана.

– У мистера Безголового появилось имя, – сказала Лесли, пока я варил кофе. – Некий Уильям Скермиш, журналист. Жил где-то в Хайгейте.

– Какие еще новости?

– Да никаких. Зверское убийство, бла-бла-бла. В самом центре города, куда только катится Лондон – и все такое прочее.

– Понятно.

– А ты чего встал в такую рань? – спросила Лесли.

– У меня в двенадцать собеседование с Неблеттом насчет дальнейшей карьеры.

– Ни пуха ни пера, – сказала она.

Инспектор Неблетт назвал меня по имени, и я сразу заподозрил неладное.

– Скажите, Питер, – спросил он, – как вы себе представляете вашу будущую карьеру?

Я поерзал на стуле.

– Ну, вообще-то, – проговорил я, – я подумывал о Департаменте уголовного розыска, сэр.

– Вы хотите стать следователем?

Неблетт всю жизнь носил форму и поэтому воспринимает следователей в штатском так же, как рядовой гражданин – налоговых инспекторов. То есть готов их терпеть как неизбежное зло, но дочку свою замуж за такого не отдал бы.

– Да, сэр.

– Но зачем же так ограничивать себя? Почему не выбрать какое-то спецподразделение?

Потому что стажеру не положено говорить «я хочу работать в Суини ^[2] или отделе расследования убийств, разъезжать в большой красивой машине и носить ботинки ручной работы».

– Думаю, сэр, мне стоит начать с этого, а потом уже развиваться дальше, – ответил я.

– Что ж, разумный подход, – согласился Неблетт.

В голове вдруг пронеслась страшная мысль: а что, если меня хотят направить в Трайдент? Это спецподразделение по расследованию преступлений с применением огнестрела, совершенных чернокожими. Поэтому туда всегда стараются привлечь черных полицейских, для невероятно опасной работы под прикрытием. Нет, я вовсе не считаю эту деятельность ненужной, просто слабо подхожу для нее. Каждый должен знать свой предел – мне в свое время через край хватило переехать в Пекхэм и пообщаться там с ямайскими торговцами дурью, будущими уголовниками и странноватыми белыми пацанами, совершенно не понимающими глубин творчества Эминема.

– Я не люблю рэп, сэр.

– Спасибо, – неторопливо кивнул Неблетт, – буду знать.

Надо следить за языком, подумал я.

– Питер, – проговорил он, – за последние два месяца у меня сложилось крайне положительное мнение о вашей компетенции и способности справляться с трудными задачами.

– Спасибо, сэр.

– Кроме того, у вас глубокие научные познания.

В колледже на выпускных экзаменах я набрал балл С по математике, физике и химии ^[3]. Такие познания могут считаться научными исключительно в ненаучных кругах. И уж точно они не обеспечили бы мне вожделенного студенческого билета.

– У вас очень хорошо получается переносить свои мысли на бумагу, – добавил Неблетт.

Разочарование тяжелым холодным комком свалилось куда-то в желудок. Я вдруг понял, какую ужасную миссию собралось на меня возложить Управление столичной полиции.

– Нам бы хотелось, чтобы вы подумали насчет вспомогательного отдела, – сказал Неблетт.

Вообще концепция существования этого отдела очень логична. Офицеры полиции, как гласит молва, буквально погрязли в бумажной работе: то подозреваемых надо зарегистрировать, то показания правильно оформить, то требования властей и Закона о полиции неукоснительно соблюсти. Вспомогательный отдел как раз и призван выполнять за констеблей всю бумажную работу, чтобы они, сняв со своих плеч этот груз, могли спокойно возвращаться на улицы и вновь принимать на себя оскорбления, плевки и рвотные массы. Тогда в городе всегда будет достаточно патрульных, преступность будет повержена и добрые жители нашей славной страны станут читать свою «Дейли Мейл» в мире и покое.

По правде говоря, сама работа с документами не так уж утомляет – любой новичок легко справится с ней меньше чем за час и еще успеет маникюр сделать. Но дело в том, что полицейские в основном работают с людьми «живьем и на месте». Запоминают показания подозреваемых, на случай если они солгут при следующем допросе. Без колебаний мчатся на крик о помощи, раскрывают подозрительные свертки и всегда сохраняют хладнокровие. Не то чтобы это нельзя было совмещать с бумажной работой – но так бывает редко. И Неблетт как раз дал мне понять, что из меня не получится крутого полицейского, который ловит воров на улицах, но я принесу большую пользу, если возьму на себя работу с документами, освободив от нее таких ребят. Я готов был поклясться, что эти слова – «большая польза» – вот-вот сорвутся с его языка.

– Сэр, я надеялся на что-то более продуктивное, – проговорил я.

– Это очень продуктивная работа, – ответил Неблетт. – Ваша служба принесет управлению большую пользу.

Как правило, офицеры полиции могут ходить в паб когда захотят. Но в одном случае они делают это обязательно: по окончании стажировки происходит традиционная попойка, где патруль накачивает своих свежеиспеченных констеблей до непотребного состояния. В связи с этим нас с Лесли притащили на Стрэнд, в «Рузвельт Тоад», и принялись поить так, чтобы мы легли и не встали. По крайней мере, задумка была именно такая.

– Как прошло? – прокричала мне Лесли, пытаясь перекрыть гомон паба.

– Отвратно! – крикнул я в ответ. – Вспомогательный!

Лесли скривилась.

– А у тебя как?

– Даже говорить не хочу. Ты взбесишься.

– Ну давай уже, – сказал я, – как-нибудь выдержу.

– Меня временно направили в отдел расследования убийств.

На моей памяти такого еще не случалось.

– Следователем будешь?

– Нет, констеблем в штатском, – ответила она. – У них сейчас много работы, а людей не хватает.

Она была права: это меня выбесило.

Вечер был испорчен. Пару часов я сознательно страдал, но терпеть не могу, когда кто-то начинает себя жалеть, в особенности я сам. Поэтому вышел на улицу, надеясь охолонуть под дождем, который до того лил как из ведра

Не повезло: пока мы сидели в пабе, он кончился. «Ладно, – подумал я, – хоть ветер холодный, может, протрезвею».

Минут через двадцать ко мне присоединилась Лесли.

– Надень пальто, черт побери! – проворчала она. – Простынешь же насмерть!

– Да разве тут холодно?

– Так и знала, что ты расстроишься.

Я надел пальто.

– Твой клан уже знает? – спросил я.

У Лесли, помимо папы, мамы и бабушки, есть еще пять старших сестер. Все они до сих пор живут в Брайтлинси, на ста квадратных метрах родительского дома. Я их видел раз или два, когда они всей толпой совершали вылазку в Лондон, пройтись по магазинам. И шумели при этом так, что вполне могли сойти за банду (то есть семью) нарушителей спокойствия, и нуждались бы в полицейском эскорте, если бы он в лице Лесли и меня уже не сопровождал их.

– Да, сказала днем, – ответила Лесли. – Все очень обрадовались, даже Таня, а она толком и не понимает, что это значит. А ты своим рассказал?