– Скорее установил дружеское взаимодействие, – ответил я. – У него кибермозг IV класса, такие проектировали для ИИ.

– Так программа ИИ вроде накрылась медным тазом? – уточнил Призрак. – Или я что-то путаю?

– Нет, не путаешь, – усмехнулся я, – но ты знаешь, по-моему, программу рановато закрыли. Я пообщался в Швейцарии с одной випочкой…

– С той, что в головидео? – спросила Куинни. Я кивнул. Запись с дрона охраны, кружившего на стоянке, каким-то образом оказалась у кураторов, но Нааме спросила меня, не возражаю ли я против того, чтобы они использовали ее в фильме. Я не возражал. Кстати, Нааме сказала, что випочку отремонтировали. Я был этому рад, но сожалел, что не могу опять подкорректировать ее воспоминания.

Куинни осторожно коснулась моей руки:

– Я понимаю, что ты чувствуешь, – сказала она, – но ведь у випочек защищать людей входит в программу, разве нет?

– Может быть, – ответил я. – Но есть нечто, чего в фильме не показали. Видишь ли, Норма… эта випочка, она пожаловалась мне на то, что ей причиняют боль воспоминания, и я… не знаю, что на меня нашло, но я помог ей от них избавиться. Может, это и программа, конечно, но мне показалось, что она переживала за свои ошибки по-настоящему, так же, как мы. Я видел это в ее голове…

– Да что там спорить, – вмешался Призрак. – Конечно, машины живые, Цезарь не даст соврать.

– Я знаю, – кивнула Куинни. – Я чувствовала это, когда общалась с игровыми автоматами, но чувствовать – это одно, а принять умом…

– По-моему, напрасно люди делят разум и чувства, – сказал Призрак. – Это как у монеты, есть аверс, есть реверс, но одного без другого не бывает. Где есть аверс, там и реверс будет, cazzatta…

Он задумчиво посмотрел на меня и сказал:

– Слыш, Бракиэль… у нас с тобой общение было, скажем так, come la paco di merde de cagna… неправильное, короче. Я думал, что ты весь из себя такой…

Он бросил быстрый взгляд на свой мотоцикл, словно искал у него поддержки. Куинни взяла его за руку, как будто почувствовала, что ему эта поддержка нужна. А я подумал, что у них с Призраком, возможно, что-то намечается. Уж больно это невинное прикосновение было… непростым каким-то.

– Скажу честно, – Призрак посмотрел прямо мне в глаза, – наверно, все из-за Николь… в смысле…

– Нааме, – кивнул Бракиэль. – Ее зовут Надин, но я зову ее так, как она представилась мне. Призрак, я знаю, что… в общем, ты меня не удивил и не расстроил. И я тебя понимаю, как никто.

– Но сейчас все изменилось, – совершенно искренне сказал Призрак, – и теперь, знаешь, я только рад, что у тебя все получилось.

Я улыбнулся, может, немного горько. Призрак, наверно, думает, что у меня с Нааме все так же, как у него… с Куинни, полагаю. Не все, не так… но пусть думает. Я согласен думать так же, пока жизнь не убедит меня в правоте Барраки, но даже когда убедит – а я сердцем чувствовал, что это произойдет, даже тогда мои чувства не изменятся. Тысяча имен, тысяча мужчин – мне так часто говорят об этом, что я уже как будто пережил ее измену. Как самурай из трактата Мусуаши, одной из настольных книг моего папаши, я уже умер, а мертвый смерти не боится…

– Я рад, Призрак, – я протянул ему руку. – Рад тому, что мы больше не враги. Надеюсь, мы сможем стать друзьями. У нас, оказывается, довольно много общего…

Пол дрогнул.

– …например, нетерпеливые питомцы, – закончил я, оборачиваясь к «Таннину». – Не думал, что ты переминаешься с ноги на ногу, дружок, но больше так не де…

– Это не он, – сказал Призрак, – посмотри туда!

Я развернулся к центру ангара и увидел, что пол его исчез, как исчезают шабанитовые стенки нашей базы. В образовавшемся отверстии на глубине нескольких метров плескалась вода, из которой поднимался черный веретенообразный предмет…

Призрак

– Сколько, говоришь, ей лет? – спросил я.

Мы втроем сидели в двухместной каюте этой громадины. Здоровенное горбатое чудовище, вынырнувшее посреди ангара, оказалось субмариной. Такой огромной, что, che cazza, на ее палубе могли сыграть «Милан» с «Интером», paco di merde! В этой figatta нашлось место для всех нас с нашей техникой, включая даже две уцелевшие АОИ.

– Судя по тому, что я здесь нарыл, выходит, около сотни, – ответил Джинн, пялясь в голограмму над своим планшетом. – Ее спустили то ли в тысяча девятьсот семьдесят шестом, то ли в тысяча девятьсот восемьдесят четвертом. Она служила во флоте СССР, потом – России, потом ее списали и переоборудовали в корабль снабжения для подводных городов России в Северном Ледовитом океане. А еще с нее спутники запускали. В общем, ветеран из ветеранов, но, как видите, на ходу.

Он подпер кулаком подбородок и сказал:

– А еще, пипл, я понял одну шнягу относительно того, почему я не могу выйти в Интернет. И, факн’щит, это оказалось просто, как исходники виндовс. Но…

Он отвернулся:

– Но я должен проверить свою догадку, хм, и кое с кем посоветоваться. Короче, никто не станет возражать, если я урулю на неопределенное время?

Фредди фыркнул, я пожал плечами:

– Che cazza, я тебе не папа с мамой. Ты уже взрослый, бро, можешь делать все, что вздумается.

– Так я пойду? – Джинн выключил планшет и встал. Мы с Фредди синхронно кивнули, и Фредди добавил:

– Иди-иди, ни пуха, ни пера.

– Иди ты, – бросил Джинн и быстро, словно боясь, что мы его привяжем к койке, покинул каюту.

Фредди встал:

– Бро, я человек простой, загадки разгадывать не умею, в общем, скажу честно – когда мы загружались, Апистия намекнула, что на этой «убийце городов» полным-полно свободных кают. А я привык намеки понимать. Думаю, ты тоже, и понимаешь, что я иду вовсе не для того, чтобы обсуждать с кем-то, почему нельзя выйти в Интернет с борта подводной лодки.

– По крайней мере, честно, – ответил я. – Ладно, иди, развлекайся, а я пока задрыхну. Шутки шутками, а спать человеку тоже надо.

Фредди ушел – теперь он ходил куда увереннее, чем раньше, – и я остался один. Che palle^[8], и чем заняться? Цезарь в багажном отделении с другими машинами Проекта, мастерской, как на базе, у меня нет – не смотреть же головидение? Или посмотреть чего-нибудь? Я включил планшет, полистал список доступных для скачивания фильмов, выключил планшет… ничего не хотелось, внутри образовалась какая-то bucca di culo, в которую ухнуло мое вечное неунывающее настроение.

Может, и правда поспать? Но спать, как на грех, не хотелось. Поискать, что ли, приключений на свою задницу? Я никогда не видел, как выглядит ядерный реактор, а он на этой консервной банке был.

Я уже почти собрался отправиться на поиски младшего и пока по крайней мере здорового брата пресловутой Фукусимы, как в дверь тихонько постучали. И, che cazza, я знал, кто, потому открыл без всякого вопроса.

– Джинн и Дария занимаются какими-то исследованиями в Сети, – сказала Куинни, заходя в каюту, – и, хоть они мне ничего не говорили, я поняла, что мое общество им немного в тягость. А поскольку Фредди и Тень решили прогуляться по лодке, насколько я понимаю, с целью найти подходящую, не занятую никем, каюту, мне пришло в голову, что ты тут один скучаешь.

– С чего ты взяла, что я скучаю? – спросил я.

– С того, что Цезарь кукует в ангаре, – ответила она. – И мастерской для того, чтобы собирать всякие механические штуковины, здесь тоже не наблюдается. Я знаю, что это такое, не иметь возможности заниматься любимым делом, столкнулась с этим немного раньше: на антарктической базе казино так и не обнаружилось. Но я нашла себе другое занятие, и, кажется, все у меня получается.

Она говорила, а я смотрел на нее и думал: она пришла рассказать о том, как плохо, когда не получается заняться любимым делом? Или агитирует меня найти другое хобби? Или почему она здесь?

– Скучаешь без азартных игр? – спросил я, отойдя к своей койке. Рядом был небольшой рундук для личных вещей, среди которых у меня затесался планшет и, cazarolla, маленький 3Д-принтер. «Беретту» на таком не выстрогаешь, так, для всяких мелочей. Мало ли что может понадобиться – ключик какой-нибудь, инструмент, да хоть пуговица для штанов – не обращаться же к кураторам по каждой мелочи? – Хочу тебе предложить одну штуку…

– Звучит заманчиво, – сказала Куинни. – Надеюсь, ничего такого… предосудительного?

– Да кому тут нас осуждать? – хмыкнул я. – Фичам? В общем, присядь пока, я быстро…

Пока мы мило болтали, я нашел на планшете нужный образ и пустил на печать. Когда-то давно, говорят, карточные шулера умели определять масть и достоинство карты по огрехам печати рубашки. Но те времена прошли, и теперь карта изготавливалась уже с нанесенным изображением и с совершенно одинаковой рубашкой. Пятьдесят две карты принтер распечатал за полторы минуты. Я вынул новенькую колоду из лотка и перетасовал:

– Когда-то я неплохо рубился в покер, – сказал я Куинни, заинтересованно наблюдавшей за моими манипуляциями. – Возможно, у меня тоже есть к этому… сверхспособность? Просто она дремлет… вот я и подумал, не сыграть ли нам? Посмотрим, так ли ты в этом хороша, как говоришь.

– Ты уверен? – спросила она, прикрыв глаза.

– Ты что, боишься? – парировал я. – Кстати, чтобы придать игре серьезность, предлагаю играть на раздевание.

– Вообще-то, ты уже видел меня голой, – заметила она, протянув руку, чтобы взять у меня колоду. – И даже потрогал.

– Не откажусь повторить, но, боюсь, случай может представиться не скоро. Почему бы немного не потормошить естественный ход событий?

– А не боишься остаться без штанов? – поинтересовалась она с прежней своей насмешливостью. – Ты не знаешь, на что нарываешься…

– Neanche cazza. Вот еще, тоже мне, повод для страха.

– Ну, тогда держись у меня, – фыркнула она. – Сдаем по очереди, я с первой руки, согласен?

Я кивнул.

Куинни

Сверхспособности… они – как чувства. Мы можем быть не готовыми к любви или ненависти, можем искренне желать полюбить или возненавидеть, но нашим чувствам плевать на это с высокой крыши – мы любим и ненавидим независимо от нашего желания.

Едва я коснулась еще теплой после принтера колоды, то почувствовала какой-то ток, словно все мое тело пронизало высокое напряжение. Я могла вообще не задумываться, сила, исходящая изнутри меня, проходящая через мою татуировку, сама вела мою руку.

Через полчаса я словно очнулась – пока Призрак, голый до пояса и без обуви, вытаскивал ремень из джинсов, я смотрела на карты, еще не перетасованные (была моя очередь тасовать), и думала. Что я делаю? Я хочу показать Призраку свое превосходство? Но мое превосходство – не моя заслуга. Я не знаю, чья – может, Ройзельмана, может, матушки-природы, но не моя. И что я докажу, раздев его и оставшись одетой? Разве это то, что мне нужно?

Я сдала карты – и, зажмурившись, приказала сверхсиле молчать.

Это был поединок на равных – он действительно неплохо разбирался в покере, но и я, даже без помощи сверхспособности, играла более чем хорошо. Наш поединок стал еще интереснее, когда мы оказались в равных условиях. И все-таки он проиграл, хоть я и не пользовалась своей сверхсилой. Расставшись с последней деталью своего туалета, он сел, закинув ногу за ногу, посмотрел на меня и усмехнулся:

– По-моему, ты поддавалась.

– Я просто старалась играть честно, – пожала плечами я. На мне все еще оставались шорты и маечка-топик. – Ты действительно крут.

– Мне показалось, что я чувствую карты, – сказал он. – Но, наверно, это какой-то самообман.

– А как это было? – спросила я, стараясь не смотреть на него.

– Как будто что-то ведет твою руку. Это похоже…

– Будто по пальцам ток прошел, – сказала я тихо, понимая, что это действительно произошло – Призрак почувствовал карты так, как чувствую их я.

– У меня такое случается, когда я что-то собираю или ремонтирую, – кивнул он. – Но не мог же я действительно…