Том совершенно прав, естественно. Жизнь прекрасна. Мы оба занимаемся любимым делом – он, менеджер по портфельным инвестициям, и я, наконец-то сама себе начальница в своем «керамическом кафе», – а в конце дня оказываемся под одной крышей друг с другом и нашей маленькой Поппи. Мы – предмет зависти со стороны наших соседей и друзей. Ну, во всяком случае, я считаю, что у меня-то все-таки есть пара-тройка друзей – Том не большой любитель заводить знакомства и практически так и не влился в общественную жизнь нашей деревни с того момента, как мы переехали сюда. Вот что делает с человеком слишком длительное пребывание в Лондоне – если выражаться его языком, он совершенно «деквалифицировался» в деле внерабочего общения. Когда мы с ним только познакомились, семь лет назад, Том был настоящей душой общества, само обаяние, острослов и умница. Но лондонская обстановка не требует тех усилий, какие ему пришлось бы предпринимать для этого здесь, в маленькой деревне. Надо мне все-таки собраться с духом и как-нибудь созвать гостей на ужин – малость подтолкнуть его. Это и мне самой будет полезно – я так много работаю в своем кафе, что уже и забыла, каково это «вращаться в обществе». Но все-таки надеюсь изменить это при помощи своей новой затеи – книжного клуба^[4].

Прикончив яичницу и убрав тарелку с кружкой в посудомоечную машину, Том первым делом целует на прощание Поппи, а потом подходит ко мне, обхватывает меня за талию, притягивает к себе и целует в губы. Губы у него удивительно мягкие, полные. Какая бы суматошная спешка ни царила у нас по утрам, я всегда смакую этот момент, выпиваю его до дна. Том хватает меня за попу и сильно стискивает, отчего по всему моему телу пробегает сладкая волна.

– Я мог бы поиметь тебя прямо сейчас, на кухонном столе, – жарко выдыхает он мне в шею, подкрепляя эти слова еще более чувственными поцелуями.

– Мог бы. Только, по-моему, у твой дочери нашлось бы что сказать по этому поводу, – шепчу в ответ, едва не задыхаясь.

Поппи слишком поглощена перемещением деталей своего завтрака с одного края пластиковой тарелки на другой, перемешивая хрустящие хлебные палочки с кусочками банана, а затем водружая поверх получившейся горки располовиненные клубничины, чтобы обращать внимание на то, чем мы заняты. Но Том все равно отстраняется и шумно выдыхает.

– О боже, и что вы со мной творите, миссис Хард-касл… – Он смеется над своей обычной шуткой^[5], отчего в уголках его пронзительно-синих глаз собираются морщинки. – Хочешь отправить меня на работу в таком состоянии? – добавляет Том, хватая меня за руку и прижимая ее к своей ширинке. – По-моему, тебе стоит закончить начатое. Что мне теперь с этим делать?

Смеюсь.

– Веди себя прилично! Как-нибудь переживешь. – Собираюсь отдернуть руку, но Том крепко удерживает ее на том же месте еще секунду-другую.

– Да уж… Похоже, больше ничего не остается. Ладно, мне пора бежать. Можем продолжить с того же места, когда я вернусь домой.

И он уходит, оставив меня слегка запыхавшейся стоять все в той же позе – спиной к кухонной стойке. Поппи тянется к планшету Тома, который он оставил посреди стола.

– Посмотрим «Сибибис»?^[6] – спрашивает она, уже нацелившись на планшет.

– Ой, погоди! – Хватаю мокрую тряпку и наскоро протираю ей руки. – Думаешь, папе понравятся отпечатки липких пальчиков на экране?

По правде сказать, папе не понравилось бы, что она вообще его трогает. Он бережет свой планшет как зеницу ока, но эта штуковина настолько удобна, когда надо чем-то развлечь Поппи, что я тоже частенько им пользуюсь, когда Тома нет поблизости. Передаю ей планшет, пока занимаюсь кое-какими своими делами. Чуть больше чем через час Поппи уже одета, ее рюкзачок с эмблемой детского телешоу «Волшебный сад» собран, и она терпеливо ждет у входной двери, пока я не соберу свои вещи. Вихляется из стороны в сторону, напевая про себя что-то, чего я не могу разобрать. Ну и на здоровье. Поппи не очень любит ходить в садик, но стоит ей там оказаться, как все уже в порядке. С остальными детишками в группе у нее не особо-то теплые отношения – по крайней мере, она вроде как никогда не упоминала кого-то по имени. По-моему, тут дочка пошла в меня в том же возрасте – трудно проникнуться к кому-то доверием. Наверное, и мне до сих пор трудно. Хватаю со столика в прихожей ключи и стопку самодельных афишек.

– Ой, погоди секундочку! Куда ты положила папин планшет, лапочка? – Обвожу взглядом прихожую, потом быстро заглядываю в кухню, но нигде его не вижу.

– Э-э… Я положила его в… э-э… – Поппи пожимает плечиками.

– Неважно, потом найду. – У меня уже нет времени для поисков. – Ладненько, моя маленькая Поппи-поппет^[7], пошли!

Когда выходим из дома, беру ее за руку.

– Какие красивые, правда, мамочка? – говорит она, показывая на цветы в саду свободной рукой. Не готова сказать, как они называются, но Поппи права – они и правду красивые: красные, синие, нежно-розовые… Вьюнки с белыми цветочками обрамляют входную дверь, придавая ей домашний и приветливый вид. Как раз это и привлекло нас в этом большом коттедже, когда мы решили переехать в Лоуэр-Тью из Лондона. Он сразу нам приглянулся. Увидев его соломенную, как на открытке, крышу и ярко-красные кирпичные стены, мы влюбились в него почти с такой же быстротой, как в свое время друг в друга.

Я первой положила глаз на Тома в баре «Сэйджер плас Уайлд» в Бетнал-Грин, в вечер своего двадцатипятилетия. Сразу ощутила проскочившую между нами искру энергии, когда он пробирался между сидящих на уличной террасе людей, чтобы оказаться возле моего столика. И еще одну – уверенности в себе, когда Том, не обращая внимания на моих приятелей и приятельниц, разговаривал только со мной, держа меня за руку и целуя ее. Такая же искра проскочила, и когда мы увидели этот коттедж. Ее просто не могло не быть.

Я верю в такие искры.

– И правда замечательные, Поппи, – говорю я, вновь возвращаясь к действительности. – Надо мне будет в конце концов выяснить, как они называются.

«Всего-то два года прошло», – добавляю я про себя. Два года – с точностью практически до дня – с тех пор, как мы сюда переехали, и совсем скоро после этого я и открыла свое гончарное кафе – мечта, об исполнении которой и помыслить не могла, когда работала консультантом по отбору персонала в самом сердце Лондона. Просто не могу поверить, насколько удачно все срослось и что теперь мы можем жить такой жизнью. Практически идеальной жизнью.

Но всегда есть и нечто большее, верно? То, к чему стоит стремиться. Идеал – это состояние, которое всегда как минимум на шаг впереди того, в котором ты уже пребываешь. Завершенность, которая вряд ли хоть когда-то достижима. Полной безупречности редко когда удается достичь.

* * *

– Доброе утро, Люси! – кричу я, через полчаса входя в свое заведение под названием «Поппиз плейс». Вообще-то мне хотелось назвать его «Поппиз поттери^[8] плейс», но Том сказал, что такая аллитерация с кучей «п» – это уже перебор.

Слышу приглушенное расстоянием ответное пожелание доброго утра откуда-то из глубины помещения. Люси, должно быть, достает из муфельной печи уже остывшие поделки после вчерашнего сеанса раскрашивания.

Сбросив свое барахло в подсобке, я достаю одну из афишек, которые заготовила дома, и пришпиливаю к доске для объявлений. Чувствую приятное возбуждение оттого, что вновь открываю в здешних краях книжный клуб, хотя нервишки все равно пошаливают. У меня нет окончательной уверенности, как пойдет дело – не хочу, чтобы люди подумали, будто я пытаюсь по-быстрому влезть в тапки Камиллы. При мысли о ней по спине пробегает холодок. Впрочем, уже почти год прошел – я тактично выждала положенное приличиями время после того, как ее не стало, разве не так? Она была так популярна в нашем деревенском сообществе, особенно среди мамаш, и кое-кто вполне может счесть мои попытки наложить лапы на ее детище неподобающими. Последствия ее неожиданной смерти по-прежнему витают в воздухе – деревенские все так и не могут до конца оправиться от потрясения, поскольку без матери остался двухлетний ребенок. Маленькой Джесс сейчас уже почти три, примерно столько же, сколько моей Поппи, а я даже и помыслить не могу, чтобы оставить ее – от одной только мысли об этом разрывается сердце. Муж Камиллы, Адам, должно быть, невероятно страдал. А наверняка и до сих пор страдает.

Мотаю головой – не хочу еще раз прокручивать в голове эту трагедию.

– Все у нас на мази? – Голос Люси заставляет меня вздрогнуть. Резко оборачиваюсь, чтобы посмотреть на нее – уже облаченную в фартук и готовую к открытию. Ее золотисто-каштановые кудри стянуты в свободный узел на затылке, все остальное удерживает на месте косынка в цветочек. Ей всего двадцать три, но она всегда уверенная в себе, трудолюбивая и безотказная – дети просто обожают ее светлую, жизнерадостную манеру держаться и то, как она напевает, пока они раскрашивают тарелки и кружки. В основном это песенки из диснеевских мультиков, но для взрослых Люси время от времени готова исполнить и что-нибудь посерьезней. Мне с ней очень повезло, когда мое заведение стало достаточно популярным для того, чтобы мне потребовался кто-нибудь в помощь. Она подготавливает кафе к приему посетителей и следит за тем, чтобы вся техника была в порядке, а за стеклом прилавка уже лежала свежая выпечка, пока я отвожу Поппи в садик. А потом держит оборону, когда мне нужно уйти, чтобы забрать ее. Люси даже открывает заведение с девяти утра до полудня по субботам, чтобы подавать горячие напитки и закуски – мои выходные целиком и полностью посвящаются семье, я твердо решила это с самого начала. В общем и целом самые сложные задачи лежат на ее плечах – то, о чем она иногда шутливо мне напоминает. В ответ я говорю ей, что и оплата соответствующая, так что мы смеемся и продолжаем в том же духе.

– Да вроде да. Похоже, мы сегодня неплохо проведем время, – отзываюсь я, потирая руки.

Ну кто же знал, что этот день закончится на столь серьезной ноте?

Глава 3

Бет

Сейчас

Руки у меня дрожат, когда я наливаю себе бокал пино-гри. Детектив-инспектор Мэннинг и детектив-сержант Уолтерс забрали Тома с собой в отдел полиции Банбери.

– А ему не нужен адвокат? – опасливо поинтересовалась я, когда они выводили его из дома.

Мэннинг ограничился все той же фразой: «На данном этапе просто надо задать пару вопросов», – прежде чем поблагодарить меня за чай и показать спину. Ощущение сюрреалистическое – мой разум оставался в паре шагов позади от происходящего. Я беспомощно смотрела, как Том уходит буквально через несколько минут после того, как вернулся домой. У меня не было возможности переговорить с ним – спросить, как у него прошел день, почему он так припозднился… Пораженное выражение его лица так и отпечаталось у меня в голове.

Но было ли это просто изумление – то, что промелькнуло у него тогда на лице?

Отбрасываю эту мысль.

«О боже… Поппи!»

Бедная малышка – когда только явились детективы, я обещала ей через минуту подняться к ней спальню, а уже больше получаса прошло! Оставив бокал на кухонной стойке, мчусь по лестнице наверх проверить, как там она. Наконец вижу ее сквозь щелку приоткрытой двери – спит без задних ног, сложив руки на груди. Сердце у меня тает. Такая невинность… «Это самое близкое к идеалу, чего нам когда-либо удавалось достичь, – думаю я, осторожно закрывая дверь. – Моя Спящая красавица».

Я хочу для нее лишь самого лучшего – того лучшего, которое вообще способна дать.

Я никогда не брошу ее на произвол судьбы, как бросили меня саму в детстве. Меня до сих пор преследуют воспоминания об отце, который недостаточно любил меня, чтобы остаться. Мать тогда погрузилась в депрессию, а позже и в алкоголизм, предоставив меня заботам няни, которая практически меня и вырастила. Та старалась изо всех сил, но ущерб уже был причинен. И он до сих пор заражает многие из моих жизненных решений.

У Поппи никогда не будет плохого детства – ни в коем случае не допущу, чтобы с ней произошло нечто подобное! У нее обязательно будет счастливый, надежный дом с любящими родителями, которые никогда ее не подведут.

* * *

Допиваю бокал, после чего открываю холодильник, хватаю бутылку и наполняю его по новой. Когда делаю очередной большой глоток, в голове проскакивает образ матери.

«Не будь такой, как она».

Выливаю остатки вина в раковину и убираю бокал в посудомойку. Нужно сохранять ясную голову. Прошло всего полчаса с тех пор, как забрали Тома – наверняка они в лучшем случае успели только добраться до отдела. А он может там и несколько часов проторчать. Может, попробовать устроиться перед теликом – или даже залечь спать? Хотя ничуть не сомневаюсь, что все это будет без толку – мне никак не выбросить из головы беспорядочно перепутавшиеся мысли, не говоря уже о том, если я улягусь в наполненной тишиной комнате.