Собственно, островом он назывался чисто символически, потому что плавно перетекал в пустоши. Дом, где мы жили в прошлом, сейчас со всех сторон сдавили новостройки. В основном, небогатых торговых компаний, выстроивших складские клетушки зданий повсюду, из-за чего ночью здесь, наверное, стало еще страшнее ходить. Наш район всегда был не особо благополучным, но в моем детстве здания еще не боролись за каждый клочок земли, а тонкие воротнички переулков были гораздо шире.

Валентен с трудом выбрал место, где посадить флайс. Собственно, и парковок здесь было наперечет. Жители двадцать третьего в большинстве своем не могут похвастаться личным транспортом. Стоило припарковаться на свободной зоне, на нас тут же начали коситься трое здоровенных парней в потертых куртках. Косились ровно до того момента, как из флайса вышло мое сопровождение, после чего они мигом утратили интерес и к машине, и ко мне.

Выскочив прямо в грязное месиво, в которое превратился посыпанный какой-то химией снег, я бросилась к бывшему дому.

Когда мы только-только переехали, у Танни был не самый легкий период.

Расставание с Имери и друзьями, перевод в новую школу. Как-то мы очень сильно поцапались, после чего она убежала сюда. Села на спинку скамейки и часа три глядела в окна квартиры, в которой прошло наше детство. А потом приехала домой и рассказала, что от нашего двора остались одни воспоминания. Тогда мы обнялись и пообещали друг другу, что больше никогда не будем ссориться.

Потому что мы сестры, и мы есть друг у друга.

Вот только сегодня Танни здесь не оказалось, а сваленный в кучи снег полностью закрывал скамейку.

– Что мы здесь делаем? – подал голос безопасник.

И меня прошило воспоминанием. Коротким, но отчаянно острым, как игла ледяного дыхания.

«Что мы здесь делаем?» – спрашиваю я.

«Маму ждем», – Танни потирает замерзшие руки: в подземке сыро, даже когда от раскаленного асфальта становится трудно дышать. Она еще совсем маленькая, хвостики одного цвета торчат в разные стороны. Один повис, потому что съехала резинка.

«Мама больше не придет, Танни», – говорю я. И на глаза наворачиваются слезы, поэтому приходится запрокинуть голову и смотреть в высокий, с наспех замазанными трещинами потолок станции. Недолго, ровно столько, чтобы проморгаться.

Опускаю голову, протягиваю сестре руку, чтобы увести, но она упрямо качает головой.

«Еще пять минуточек. Пока поезд не приехал, я могу ждать».

И высматривает грохочущий в глубине тоннеля поезд, на котором мама обычно возвращалась со смены.

Мы ждали ее по утрам, когда она работала в ночную смену, и по вечерам, когда в дневную. Эсстерд Барт с нами не ходил, потому что уставал на работе, а сотрудники подземки уже узнавали нас в лицо и пропускали без оплаты, чтобы мы не тратили лишние жетоны.

Мы ждали ее вместе.

В то утро тоже. А потом вместе поднялись наверх и больше не встречали поезда.

Когда я очнулась, безопасник смотрел на меня так, словно я тронулась умом.

Может и тронулась, потому что припустила в сторону подземки, поскальзываясь и рискуя грохнуться прямо в грязь. Собственно, бежать здесь было недалеко, сразу за поворотом – вход. Станции подземок натыканы гораздо реже, чем остановки аэроэкспрессов, и протянуты между центром и бедными районами. Это единственный способ передвижения для мэйстонцев, которые не могут оплатить абонемент полета.

Дыхание перехватывало, когда я летела по потрескавшимся ступенькам в потеках.

Не знаю, что буду делать, если ее там не окажется.

Не знаю, но…

Я сунула карту в терминал и поймала выскочивший в ладонь жетон. В ушах грохотал пульс, за спиной – шаги безопасника. Что он там будет делать, меня волновало мало: сожравший жетон турникет моргнул, раздвинув скрипучие железные лапы. По ступенькам эскалатора приходилось обегать пассажиров. Кто-то толкался, кто-то ругался, когда я задевала локтем или ногой, но только выбежав на станцию, остановилась. Грудь жгло, пришлось опереться руками о колени, чтобы перевести дух.

Обычно мы сидели в самом начале: под корявым граффити, которое перекрывала пошлая надпись. Сейчас от надписи ничего не осталось, граффити тоже затерли, но…

Танни сидела на скамейке, подтянув колени к груди и уткнувшись в них лицом.

Разноцветные пряди расплескались по капюшону, между коленями зажат рюкзак.

Я на миг замерла, не веря своим глазам.

А потом бросилась к ней.

– Танни.

Мой голос звучал удивительно ровно, как будто сердце не сбивалось с ритма все это время.

Сестра вздрогнула и подняла голову. Недоверчиво посмотрела на меня и нахмурилась:

– Я не вернусь домой.

Вместо ответа я опустилась рядом с ней. На холодное металлическое сиденье, серая краска с которого частично облупилась и кое-где проступала ржавчина. Надо отдать должное безопаснику, он приближаться не стал, застыл в паре метров от нас, у стены. Заметив сопровождающего, Танни уставилась себе под ноги, на побитую плитку, узор которой давно перестал быть связным. Вцепилась в рюкзак, словно я собиралась его отнять или волоком тащить вместе с ней к выходу из подземки. Пальцы ее побелели, но она упорно смотрела в одну точку, как если бы меня не было рядом. А я пыталась подобрать слова. Слова, которых было слишком много, но которых сейчас не хватало. Наверное, потому что чувства сложно передать словами, а если получается легко, то это уже не чувства.

– Я сама недавно узнала, – произнесла тихо, но твердо. – И это оказалось… слишком. Я не знала, как тебе сказать.

Да что там, и сейчас не знаю.

– У папаши таких проблем не возникло, – фыркнула сестра, не отрывая взгляда от плитки.

Диран?!

Хотя чему я удивляюсь. После его поступка в школе и нашего разговора…

– Не возникло, потому что ему все равно. Но мне не все равно, Танни.

– Неужели? – Она упрямо не поднимала глаз. – С чего бы?

– Потому что для меня важна ты. Твои чувства. Потому что я боялась тебя ранить, понимаешь?

– Броджек позвонила ему и сказала, что ты срываешь меня посреди года, и что он должен на тебя повлиять. – Сестра принялась колупать значок с героем комиксов, которыми увлекалась несколько лет назад. От увлечения остался только значок, подарок Имери. – Судя по всему, повлиять на тебя он зассал, поэтому позвонил мне. А я сдуру ответила. Потому что так и не сохранила его мобильный в контактах. Говорил, что я должна остаться в школе, потому что у тебя совсем другие приоритеты. И что тебе плевать, даже если я стану драить квартиры богатеньких.

Ну разумеется. А он с радостью воспользовался растерянностью девчонки, чтобы вывалить на нее новость, которую мама просила его сохранить в тайне. Я мысленно пожелала отчиму добровольно сигануть в налий для аккумуляторов. Может, переплавится во что-то более дельное. Хотя вряд ли. Если из него до сих пор ничего дельного не получилось, уже не получится.

– И ты поверила?

– Поверила, потому что… – Танни вскинула голову. – Ты ведь одна из них, Леа? Поэтому ты встречаешься с правящим.

Ну что за…

– А об этом ты как догадалась?

– Как-как… Иртханы не встречаются с людьми. Я имею в виду, не сопровождают их до дома, и вообще. Просто раньше я думала, что дело в твоем папаше.

М-да. Сестра у меня, оказывается, очень наблюдательная.

– Для меня это ничего не меняет.

– Уверена? – Она усмехнулась. – Ты действительно хочешь, чтобы я жила с тобой? Просто человек, рядом с такой, как ты?

Загрохотал поезд, принося с собой порыв затхлой сырости из тоннеля.

– Мама всегда выходила из последней двери последнего вагона, – сказала я, чтобы разорвать молчание. – Прямо напротив нас.

Сестра неверяще взглянула на меня:

– Ты так поняла, где меня искать?

Кивнула.

– А что ты помнишь еще?

Ее слова слились с грохотом синхронно раскрывшихся дверей и шумом устремившихся на станцию и в вагоны людских потоков.

– Многое. Помню, как мы ходили выбирать подарок на ее день рождения, и ты расстроилась, потому что наших карманных денег за полгода не хватило на сумочку, которая нам понравилась.

– Поэтому мы купили шляпку, – фыркнула Танни.

Мама носила эту шляпку, хотя к тому времени они уже выходили из моды, и у нее не было решительно ни одного подходящего под нее платья. Носила, пока края у шляпки не стерлись, но даже тогда она ее не выкинула.

– Она стоила ровно столько, что еще осталось на замороженный крем в стаканчике. И ты жаловалась, что я ем быстрее, поэтому тебе достанется меньше.

– Ты действительно ела быстрее, – хмыкнула сестра и обхватила себя руками.

– Мама больше не придет, Танни, – повторила свои же слова, не позволяя ей снова закрыться, – но я здесь. Я приду всегда. Я всегда буду на твоей стороне, что бы ни случилось. Потому что я твоя сестра, и это тоже навсегда.

Танни моргнула. Фиолетовые глаза, один в один мамины, стали еще больше, а потом губы у нее задрожали. Она поспешно отвернулась. Пожалуй, слишком поспешно: рюкзак с глухим стуком свалился на пол. Сестра потянулась, чтобы его поднять, под дрожащими ресницами сверкнули непролитые слезы.

– Эй, – прошептала тихо. – Я люблю тебя.

А потом мягко притянула ее к себе, позволяя уткнуться лицом в куртку и глядя поверх растрепанных разноцветных прядей на растекающиеся по станции перекрестные реки людей. Танни плакала мне в плечо: тихо, вздрагивая всем телом, я же все крепче сжимала ее в объятиях, осторожно гладила по голове. Почему никто не говорил, что быть иртханессой – это чувствовать так… проникновенно. Яростно. До глубины сердца, до сбивающегося дыхания.

Будь то отчаяние или…

Нежность, переходящая в светлую радость.

– Хорошо, – прошептала во вздрагивающую макушку. – Все будет хорошо.

Так мы и сидели, позабыв обо всем. До тех пор, пока тихие всхлипы не сошли на нет, а с противоположной стороны не загрохотал очередной поезд.

– Леа… – Танни икнула и судорожно выдохнула мне в шарф.

Осторожно отстранилась, словно смутилась минутной слабости.

– Что?

Она подняла глаза, поспешно вытирая их рукавами.

– Это ведь ты заставила Мика скакать без штанов?

Разумеется, ей уже донесли, что Мик припустил по стадиону именно после нашего разговора. Глупо было надеяться, что она не узнает: даже несмотря на то, что Танни почти не общалась с одноклассниками, эта история наверняка вызвала ажиотаж. Ну и пусть. Несмотря на то, что благодаря случившемуся я обзавелась таэрран, ни на минуту не пожалела о содеянном. Даже сейчас. Пусть Лодингер на своей шкуре испытает всю прелесть высокого статуса голозадый скакун.

– Да, – призналась честно.

– Как? – Глаза ее по-прежнему блестели, но теперь уже не только от слез. – Ты что-то ему сказала, или…

Ну все, если в ход вступило здоровое подростковое любопытство, значит, можно спокойно выдохнуть. Хотя бы на время.

– Или.

Танни закусила губу, взволнованно глядя на меня:

– Ты… то есть все это время… слушай, а что ты вообще умеешь?

Так, а вот это лишнее.

– Поговорим об этом позже.

Сестра разочарованно вздохнула:

– Позже так позже. А что мы будем делать сейчас?

– Поедем домой и выберем тебе новую школу.

Танни фыркнула и закатила глаза.

– Почему я не сомневалась, что этот вопрос не заставит себя ждать?

– А вечером выберемся в торговый центр за купальниками. Как ты смотришь на то, чтобы устроить себе небольшие каникулы?

Решила закрыть тему сразу, пока сестра не успела опомниться.

– Каникулы?

– Да. Пару денечков отдыха на Зингспридском побережье нам не помешают.

Глаза ее загорелись.

– Зингсприд?! – Танни вскочила так резко, что я едва успела подхватить рюкзак, чтобы он снова не кувыркнулся. – Погоди-ка… Ты едешь знакомиться с семьей?

Вот теперь икнулось мне.

– С чего бы?

– Ты ведь знаешь, кто твои родители? Или ты уже с ними встречалась?

– Нет.

– Но…

– Моя семья не особо жаждет меня видеть.