Мишка, даже не взглянув на своих, почувствовал, как сразу напряглись сидевшие тут же ближники. Уж что именно мальчишки подумали, неизвестно, но слова купца им не понравились. Присутствовавший при этом боярин Федор даже бровью не повел, от миски не оторвался, но Ратников нисколько не усомнился, что тот мимо ушей ничего не пропустил. Егор будто и не слышал разговора – его, мол, дело десятое, а уж его бойцы и подавно о чем-то своем переговаривались. Впрочем, и тут Мишка отметил – уж больно невозмутимая физиономия у десятника, прям как у отца Феофана давеча на пиру. Илья завозился на своем месте, но тут же сделал вид, что только для того, чтобы плеснуть себе в кружку слабого, словно квас, пива. Пили сегодня умеренно.

«Ловок дядюшка! Но на Федора и Егора оглядывается. Уверен, что его поддержат? Интересно, он нарочно так устроил, чтобы вы сейчас при всех или его воле покорились, или принялись спорить как пацан? А вот хрен ты угадал, анкл Ник – командир должен быть один. И это не ты. Не конвой при обозе, а обоз под конвоем пойдет. Тут уж у нас консенсуса не получится – слишком дорого мне такие поддавки обойдутся».

А кроме этого соображения было и ещё одно: дядюшку следовало медленно, но верно приготовить к тому, что собирался с ним проделать Ратников – приучить к хомуту, чтобы выскользнуть из него он уже не смог. Не он будет Лисовинов для умножения своего состояния использовать, а Лисовины его состояние на достижение своих целей поставят. Не без выгоды для купца, само собой, и выгоды, которой многое окупится, но и так, что назад у дядюшки пути уже не останется.

Пока что Никифор, как любой начинающий олигарх, воображал, что купил сотню и сможет теперь ею вертеть по своему усмотрению. Его капитал для него превыше всего – сразу и цель, и средство и способ, а сотня – инструмент для его умножения и охраны. Потому и Мишкину Младшую стражу рассматривал всего лишь как конвой при караване. О том, что может быть наоборот и, главное, что непременно будет наоборот, он не догадывался.

«Рассуждая в терминах теории управления, точнее, её составной части – теории игр, дядюшка сам себя видит не НА доске, а ЗА ней – игроком, а не фигурой. Что его оценка в корне неверна, мы ему пока объяснять не станем, чтобы сам не догадался, пока до самого седалища крючок не заглотит, так, что вырвать его можно будет только вместе с жизненно важными органами. Пока что он может и назад попятиться, а если ему сейчас это сойдёт с рук, то он и в самом деле в игроки проскользнёт. Так что ваша задача, сэр, – легким пинком вернуть его обратно на доску, с которой он в мечтах уже воспарил, да ещё и поставить его в нужную позицию. Тягловым конем. И заставить ходить в нужном направлении. Нам нужном, а не ему, разумеется.

Первый шаг – заставить эту перемену ролей на уровне обоза и его охраны проглотить и не подавиться, неважно, под каким соусом, главное – готовить его следует постепенно и вдумчиво».

Когда-то, ещё ТАМ, Михаил Ратников то ли слышал, то ли прочитал, что если лягушку бросить в кастрюлю с кипятком, то она обварится, но из кипятка выскочит живая, а вот если ее посадить в ту кастрюлю и воду под ней подогревать медленно, то она сварится, так и не поняв, что произошло. Вот и с дядюшкой надо было поступать аналогичным образом, чтобы к приезду в Ратное он притерпелся к процессу «подогрева» и выскочить уже не мог. Доваривать и приправлять, в основном солью и перцем, можно уже дома…

Мишка неспешно поднял глаза на родственника и с легким удивлением пожал плечами.

– Зачем же тебе себя в дороге трудить, дядька Никифор? Не могу я такого позволить, уж извини. Ты себе спокойно езжай, не волнуйся за обоз. Он и так идет под защитой Младшей стражи, командовать которой назначен княжий сотник. Справимся. Илья Фомич у нас старшина опытный, он хорошо походный порядок понимает. Ты только своим приказчикам вели его слушаться, чтоб не пришлось их принуждать лишний раз. Мы, конечно, принудим, но зачем? По-родственному-то лучше… – и, ласково улыбнувшись дядюшке, развёл руками. – А что вперед надо разъезд послать, так это ты правильно говоришь. Только у нас это воинским порядком и без того определено, да и не только это, и говорить ничего не придется: каждый десятник знает, чего ему в дороге делать, верно, господин десятник?

– Верно, сотник, – не моргнув глазом, кивнул Егор, будто только и ждал Мишкиного вопроса.

Почудилась при этом мелькнувшая у него в бороде ухмылка или нет, Мишка так и не понял, но вот то, что дядюшку начало слегка перекашивать, несмотря на скудное свечное освещение, заметили, кажется, все. Может, у купчины и был соблазн выругаться и, саданув кулаком по столу, настоять на своем, но неожиданно всю мизансцену поломал боярин Федор. Он с шумным хэком поднялся из-за стола, привлекая к себе всеобщее внимание, оглядел присутствующих, задержав внимательный взгляд на Мишке, покрутил головой и повернулся к Никифору.

– Ну что, дождался светлого дня, Никеша? Подрос помощничек-то. А ты как хотел? Дык воины ж, тудыть их… Ты к ним своих детей послал, а не они к тебе, никто тебя в спину не пихал… Так что отдыхай, пусть боярич караван ведет, раз такое дело. А мы посмотрим… Пошли лучше спать, а то вставать завтра чуть свет.

«Опаньки, вот и герр Теодор к процессу «подогрева лягушки» подключился… Красиво он его по резьбе довернул и в верном направлении. Со смазкой про «пусть молодежь учится, а мы отдохнем», значит. И боярича припомнил к месту, политик. Свой облом с Катериной он анклу Нику не забудет, а посему этой «кулинарией» занимается с удвоенным удовольствием».

Вот таким образом и произошло перемещение Никифора из привычного для него разряда «Начальник экспедиции» в ранг пассажира VIP-телеги, за неимением мерседеса. Не сказать, что купцу это сильно понравилось, но особо и не насторожило. Утром он демонстративно держался в стороне от всех хлопот, беседуя о чем-то с Федором и подъехавшим к ним Григорием, а своему приказчику, отправлявшемуся в Ратное на замену покойному Спиридону, кивнул на Мишку:

– Сотник распоряжается. Ему под руку идешь, в Ратном Лисовины хозяева, привыкай…

И рявкнул, заметив на лице у того нарождающийся вопрос:

– Чего уставился? Племянника моего слушай, говорю! Он молодой, ему учиться надо, а мне и отдохнуть иной раз не грех… Пошел вон! – а обернувшись к Григорию, усмехнулся. – Я так решил: пусть племяш покажет, чему они там отроков учат, а мы с тобой в дороге присмотрим.

«Ну присмотри, дядюшка, присмотри… А мы мысль, нечаянно тобой высказанную, – что Лисовины главные – твоим обозным доведём. И не только им. Вон как Григорий прищурился – к сведению принял. Впрочем, как раз его такое положение дел должно устроить, ведь если и он захочет от сладкого куска откусить, то ему уже не с тобой договариваться надо, а с нами… А ведь захочет! По глазам вижу – непременно захочет!»

* * *

С удобством расположившись на потнике, брошенном на охапку лапника возле костра, загодя разведенного в стороне от остальной толпы, Мишка окинул взглядом собравшихся в круг своих ближников. Невольно вспомнился совет перед атакой на Пинск. Тогда он отметил, как возмужали и повзрослели его крестники за прошедшие несколько недель со времен их первого боевого похода за болото.

На войне детство кончается после первого боя и возраст считается иначе – не годами, а боями. Победами и поражениями. Вот и теперь Ратников присматривался к своим мальчишкам и сравнивал. Нельзя сказать, что в этот раз перемены в отроках оказались столь же разительны, скорее сама обстановка изменилась.

Тогда они собрались на военный совет. И держались соответственно – позади у них была война и впереди тоже маячила война. И они сами тогда жили только войной, ибо стали уже неотъемлемой ее частью, потому и места ничему иному не оставалось. Сейчас они возвращались с этой войны победителями, а сами себе наверняка казались почти былинными героями.

Тогда они стояли на тропе войны. Теперь участие в войне закинуло их на доску Большой Игры, а победа закрепила на ней, и сойти с этой доски они уже не могут, разве что битой фигурой. Вот это они пока что не понимают, и их сотнику ещё предстоит вдолбить в них это понимание, как и то, что даже на пешку в Большой Игре мы пока никак не тянем, разве что на фишку.

«Если уж довелось победить, то есть выжить на первых же ходах, то и плодами этой победы надо распорядиться правильно. В начале партии о победе речи вообще быть не может: не получили детский мат, и слава богу. Теперь главная задача – поставить фишку на доске так, чтоб не сожрали те, кто пожелает попробовать вас на зуб следующим ходом. Вот над вашей позицией, сэр, и надо подумать, потому что зубы заинтересованных лиц уже клацнули.

Теперь назвать нас сопляками, пожалуй, мало у кого язык повернется. Добыча и слава достались такие, что и взрослым воинам могут показаться немыслимой удачей. Ключевое слово здесь «показаться»… И для всех остальных так оно и должно остаться.

А вот ближникам своим вы сейчас это счастье поломаете, хотя о чем-то они уже догадываются. Судя по физиономиям, все они о цели предстоящего разговора прекрасно осведомлены, наверняка сами же и послали Роську с расспросами.

Ничего удивительного – дураков среди них нет. Мальчишки, конечно, но мальчишки, которых жизнь уже по своим жерновам старательно и со вкусом потаскала, да и вы сами с лордом Корнеем постарались из них тщательно вытряхнуть наивняк, который ТАМ у иных сохраняется чуть ли не до седых волос. Не могли они не задаться теми же вопросами, что и поручик Василий. И, следовательно, между собой что-то уже обсуждали; то-то эйфории на лицах не наблюдается – скорее невысказанные и глубоко запрятанные страхи.

Вот и надо их заставить эти страхи проговорить вслух, конкретизировать и локализовать, показать, что это не страшилка, не препятствие даже, а вполне решаемые трудности, закономерно возникающие при любом развитии событий в процессе управления чем-то, отличным от телеги с навозом. Да и у телеги на дороге время от времени попадаются колдобины да ухабы.

…Эх, жаль, шахмат с собой нет, с ними нагляднее получилось бы…»

– С шахматами вы все, господа Совет, более-менее знакомы.

– Ага! – хором, как в былые времена ответили Кузька с Дёмкой, Дмитрий им поддакнул, а остальные только кивнули.

«Спасибо покойному отцу Михаилу – и сам любил эту игру, и охотно учил всех, кто проявлял хоть малейшую заинтересованность. Не у всех получалось, но азы он всем вложил прочно… Вот и воспользуемся».

– Все вы не раз играли, и что такое доска и фигуры, вам объяснять не надо. А попробуйте представить себе игровую доску размером с Ратное или Погорынье.

– Или княжество… – пробормотал себе под нос Дёмка.

– Или княжество, – согласился Мишка. – Только вот на такой доске люди не в игрушки играются, а Играют. Всерьёз. Насмерть. Мы с вами только-только из одной игры вышли, но тут же вляпались в другую.

– Ты про что, Минь? – негромко спросил Дмитрий. – Про наш поход?

– И про него тоже, Мить. Война ведь тоже игра, но на ней хотя бы всё понятно. Вот тут свои, светлые фигуры, там – враги, чёрные. Слон топчет пешек, конь атакует слона, а ладья убивает ферзя…

– Ну, наша ладья князя как раз вывезла…

– Ладья-то вывезла, но получилось, что пешка поставила шах королю, а он в ответ вынужден был сделать свой ход. Если пешка встанет на правильную клетку, то король сделает именно тот ход, который нужен. Сам сделает. А если пешка встала глупо, то король сделает тот ход, который выгоден ему самому. И тогда может случиться, что пешка не встала, а подставилась. Умный король пользуется не только своими, но и чужими фигурами. При этом никто никого не убивает и даже, может быть, не угрожает. Но игра продолжается, а война уже идет. Позиционная война. Она всегда начинается перед большой кровью, но не всегда ею заканчивается. Все зависит от позиции, которую удастся занять.