– Конечно, не нарушает! – возмущенно возразила Августина, заинтересовавшись вдруг бумагами, лежащими перед ней. – Напротив. Это самое что ни на есть богоугодное дело… Вы знаете, кто такие ловцы душ? Мужчины, отобранные и обученные специальным образом, уничтожающие тварей тьмы…

– Я знаю, кто они, – с легким недоумением ответила Карна. – Но при чем здесь…

– Один из них – мой друг. Вы отправитесь к нему и станете помощницей ловца.

Карна вздрогнула, но аббатиса подняла ладонь, пресекая жестом возражения.

– Смирение, послушание, служение свету – вот основные принципы монахинь.

Карна прикусила губу, сдерживая рвущиеся слова.

– Будете помогать ему по хозяйству, – с воодушевлением продолжила аббатиса, – вести бухгалтерию, составлять отчеты. Харди никогда не был в этом силен.

– Харди?

– Рихард Мор. Вы ведь окончили Институт благородных девиц? Там учат всему необходимому.

– Я справлюсь, конечно, но работать у мужчины… Он женат?

– Нет.

– Но вы понимаете, что это неприлично?

– Для той, кем вы были, – разумеется. Это полностью недопустимо. И это он, ваш камень преткновения. Вы не сможете отринуть ту, кем являетесь, и стать обычной монахиней. Ваша гордыня вам не позволит. – Аббатиса вздохнула с легкой жалостью и вновь стала перебирать бумаги на столе.

– Вы не так поняли, – пробормотала Карна. – И он тоже может не так понять…

– О, Харди понятливый, – отмахнулась Августина.

– Он аристократ?

– Точно нет, – усмехнулась аббатиса.

– Но вы уверены в его моральных устоях? Все же мужчины низших сословий не отличаются щепетильным отношением к женщинам…

– Харди вас не обидит, – заверила Августина.

– Вы так хорошо его знаете? Часто видитесь?

– По правде сказать, я не видела его лет пять… – задумалась аббатиса, потерев подбородок, не потерявший с годами твердых очертаний.

– Откуда тогда такая уверенность?

– То, что он делает, – благородно и самоотверженно. Ловцы душ – люди исключительной смелости, честности и душевной силы. И то, что вы можете внести посильный вклад, – в некотором роде честь. – По‑видимому, на лице гостьи вновь отразилось сомнение, и аббатиса веско добавила: – Кодекс ловцов. У Рихарда есть правила.

– Кодекс ловцов? – повторила Карна.

Аббатиса посмотрела ей в глаза, лицо такое честное, что сразу ясно – врет, и кивнула. Правую руку Августина спрятала под стол, и Рихард готов был поклясться, что она скрестила пальцы по старой наивной привычке – вроде как это не ложь, а лишь шутка.

– Но я не хочу, чтобы он знал, кто я! – воскликнула Карна. – Пойдут сплетни, слухи…

– Так и не говорите, – пожала женщина плечами, снова возвращаясь к бумагам.

– Но он спросит, почему я устраиваюсь на работу.

– Соврите что‑нибудь, – посоветовала аббатиса и подмигнула ей. – Я постоянно так делаю. Я напишу рекомендательное письмо. Этого будет достаточно. И вот что я скажу… – Она смотрела на Карну, но Рихарду чудилось, что Августина смотрит прямо на него. – Это ошибка. Я видела многое и разбираюсь в людях. Это не ваш путь. Вы будете несчастны в монастыре. Я понимаю, почему вы идете на это: здесь вы будете в безопасности, это так, но не найдете утешения… А если то, что вам кажется, – правда, то тем более вам дорога к ловцу. Харди – лучший. Больше таких вы не найдете. Он – последний в своем роде, и если вам нужна помощь…

Пульс под его пальцами забился как бешеный, и Рихард, опомнившись, вышел из воспоминания.

Карна несколько мгновений сидела неподвижно, как статуя, зрачки расширились, затопив всю радужную оболочку, на лбу выступила испарина.

Он быстро поднялся, подошел к ней и, склонившись, похлопал по щекам, потер плечи, встряхнул.

Карна моргнула, зрачки сузились в крохотные точки. А потом она замахнулась и влепила ему пощечину.

– Неплохой удар для монашки, – произнес он, потирая саднящую щеку. – Вторую щеку подставлять не буду, и не проси.

Она вскочила и ткнула ему пальцем в грудь:

– Ты не имел права этого делать!

– О, я ни о чем не жалею.

– Это мое личное дело!

– Почему это? Я должен был узнать, что тобой движет. Ты врала при приеме на работу, Карна, – упрекнул он ее. – «Ловцы – люди исключительной смелости и душевной силы…» Где‑то я уже слышал эти слова. Но монастырь… Карна, что у тебя произошло? Ты овдовела, так?

– Тебя это не касается, – заявила она. – И ты больше не будешь влезать мне в голову!

– Это основное, что мне от тебя нужно, – твои воспоминания, – возразил он. – Без них ты мне вообще не сдалась. Бедная Августина!.. – Он рассмеялся. – Ты, наверное, первая женщина, которая пришла требовать пострига в таком безапелляционном тоне. Смирение? Послушание? Нет, не слышала. Привыкла, что перед тобой бегают, угождают, исполняют все желания…

– Верно, – не стала она спорить. – И ты тоже исполнишь мои требования, если хочешь, чтобы я осталась.

– Я весь внимание. – Рихард снова опустился на стул и, сложив руки на груди, уставился на Карну.

Она села напротив, гипнотизируя его взглядом. Так и хотелось окунуться в ее глаза снова, но он и так пробыл там слишком долго. Продолжительность надо увеличивать постепенно.

– Первое – я буду сама выбирать воспоминания, – заявила Карна.

– Ты не знаешь, что именно мне надо, – возразил Рихард.

– Ты объяснишь. Я понятливая. И в отличие от тебя понимаю все с первого раза. Второе – ты не лезешь в мою жизнь и в мое прошлое.

– Я и так узнал достаточно, – пожал он плечами. – Высшее общество – это и Уго понял. Вдова, так? Решила поиграть в трагедию, вместо того чтобы жить дальше, как делают тысячи других женщин. Эгоистка, инфантилка и обманщица. Из тебя получится отвратительная монашка.

– А ты… – Она прищурила глаза и наклонилась над столом. – Моральный дегенерат. Но знаешь что? Ты будешь выполнять свою работу на все сто процентов, а я за этим прослежу. Пока я здесь, ты убьешь столько навок, сколько возможно. А потом пройдешь эту проверку, а я уйду в монастырь.

– То есть я еще и плохо работаю? – насмешливо уточнил Рихард.

– Аббатиса так не считает. Но я уже успела убедиться, что она в тебе сильно ошибалась. Так что, ты согласен на мои условия?

Рихард потер подбородок – совсем как Августина в воспоминании.

– А если еще раз влезешь в мою голову без спроса, – процедила Карна ледяным тоном, – я собираю вещи и ухожу.

– А поторговаться? – спросил он. – Вдруг это будет вопрос жизни и смерти?

– Ты же лучший ловец, последний в своем роде, – язвительно напомнила она. – Выкарабкаешься.

– Ладно, – кивнул он и накрыл ладонью пальчики Карны. – По рукам.

– И сейчас я отправлюсь с тобой, – категорично напомнила она, выдернув свою ладонь. – Посмотрю, так ли ты хорош.

– Карна, правда, тебе не стоит туда идти. Тем более сначала мне надо зайти кое‑куда… за реквизитом…

– Тем лучше. Увижу, можно ли занести это в расходы и по какой статье учета.

– Прекрасно, – усмехнулся Рихард. – Тогда иди собирайся. Солнце давно село.

Карна поднялась и, кивнув ему свысока, вышла из кухни.

Рихард закинул руки за голову и потянулся. Во всем теле была легкость, словно он только что принял освежающий душ. Увидеть Августину оказалось приятно. В воспоминании Карны она выглядела неплохо, несмотря на седину. Пять лет он ее не навещал – прозвучало как упрек. Что, если Августина предполагала, что он увидит это воспоминание? И те слова – о том, что монастырь не путь для Карны, что ей нужна его помощь, – предназначались ему?

Можно попробовать уговорить Карну показать ему это воспоминание еще раз. Там было что‑то еще… Но с ней, похоже, будет сложно договориться.

Потянувшись еще раз, он встал со стула. Грязная посуда осталась в раковине, Грета помоет. Кастрюля внутри была испачкана остатками рагу, а вот крышка отличалась абсолютной чистотой. А ведь рагу готовится долго, осталась бы накипь. Рихард провел пальцем по стенке кастрюли, собирая остатки соуса, и облизал. Вкусно.

Засучив рукава, он открыл дверцу шкафчика под раковиной и вынул мусорное ведро. Овощных очистков, как он и предполагал, не обнаружилось. Зато нашелся скомканный фирменный пакет с витиеватой надписью «Золотой гусь» и изображением упитанной птицы. Рихард свернул его, бросил назад в ведро и пошел в гостиную.

Оружие он хранил на скрытой стойке за дубовой панелью: пистолет с серебряными пулями, кинжал, больше ему сегодня ничего не понадобится.

– Ты скоро? – выкрикнул он, обувшись и надев пальто. – Для монашки ты слишком долго собираешься! Уверена, что хочешь пойти? Предупреждаю, там не лучшее место для тебя.

– Твой дом – тоже не лучшее место для меня, – буркнула Карна, спускаясь по лестнице. – Однако я здесь.

Ловец заявил, что любит ходить пешком, и вскоре Карна согласилась опереться на предложенный локоть, потому что улицы Рывни не были предназначены для прогулок. Выяснилось, что Крыжовенный переулок, в котором ютился дом ловца, еще не самая дыра. Сейчас они шли вдоль деревянных домов, просевших в землю до самых окон, а под ногами чавкала густая грязь. Фонари горели через один, и единственным верным источником света была полная луна, повисшая над Рывней щербатой монетой.

– Здесь даже не замостили дорогу, – пробурчала Карна, придерживая подол длинной юбки свободной рукой.

– Удивительная привередливость для монахини, – заметил ловец.

Карна мрачно покосилась на него исподлобья. Выглядел он до отвращения довольным и хитрым – словно кот, тайком налакавшийся сметаны.

– Тебе лучше смотреть под ноги, – посоветовал он. – Если не хочешь упасть в грязь лицом в прямом смысле.

Карна, фыркнув, отвернулась. Она и так рассмотрела его профиль. Нос ловца был слегка кривоват, как будто не слишком правильно сросся после перелома, а подбородок потемнел от щетины, хотя утром Рихард брился.

– Не помню, когда мы успели перейти на «ты», – проворчала она.

– Сразу после того, как ты влепила мне пощечину, – тут же отозвался он.

Карна снова покосилась на него – обижается? Нет, сияет как медный таз.

А вот она мучилась чувством вины. Первое, чему их учили в Институте благородных девиц, – это вести себя с достоинством в любой ситуации. А она разоралась, как базарная баба, стала обзываться, драться… Конечно, ее спровоцировали – сначала его друг, который вел себя хуже свиньи, потом сам ловец, когда забрался в ее личные воспоминания. Но она не должна была опускаться до их уровня.

– Послушайте, Рихард…

– Давай на «ты», – перебил он ее, – раз уж перешли. Нам предстоит тесное сотрудничество, а все эти условности, если честно, – не мое.

– Об этом я и хотела поговорить, – кивнула Карна. – Мое поведение было неподобающим.

Он слегка удивленно приподнял бровь, глянув на нее.

– Ты вел себя соответственно своему воспитанию, и странно было ожидать другого, – продолжила она. – Ты – продукт своей среды, и вполне логично, что поступаешь как…

– Дегенерат? – подсказал он ей.

Карна почувствовала, как к щекам прилила кровь.

– Я не должна была тебя оскорблять, – тихо, но твердо сказала она. – Хоть ты и заслужил. Надеюсь, ты не станешь таить на меня обиду. Просто все это выбило меня из колеи. Я думала, что аббатиса оставит меня в монастыре, я проведу полгода или год послушницей, а потом приму постриг, и дальнейшая жизнь казалась мне простой и понятной, а теперь я здесь, и сама не понимаю, почему согласилась…

– Августина умеет брать на слабо, – улыбнулся он. – Я не раз на это попадался.

– Вы давно с ней знакомы?

– Она работала в приюте, где я рос.

– О, ты вырос в приюте…

– Ты так истово веришь в бога? – спросил вдруг Рихард.