Мы с друзьями начали взламывать машины еще в средней школе. Угон автомобиля тогда приравнивался к взлому и проникновению в дом. Помню, однажды ночью я залез в церковь в надежде раздобыть несколько микрофонов для группы: вся якобы присущая мне храбрость была надуманной, а совести и вовсе не наблюдалось. Микрофонов я не нашел, так что стащил чаши для причастия, чтобы в них мешать коктейли, и об этом преступлении даже писали в газетах.

Кто-то из этих ребят угоняет автомобили? Нет.

Я видел, как эти ребята приехали – точнее, их привезли родители. Никто из них не явился сюда самостоятельно.

О боже, а что насчет?..

Первый секс случился у меня в девятом классе – девушка, конечно, была старше, я ведь играл музыку не для малолеток. Но интереснее всего, что от нее я кое-что подцепил. Конечно, нельзя было в тринадцать лет просто прийти к маме и заявить, что с моим пенисом что-то случилось. К счастью, кто-то из старших друзей направил меня в бесплатную клинику, где заправляли католические монашки. Вышло вовсе не круто, куда там – я был напуган до чертиков. Однако после трех дней на слабых антибиотиках гонорея у меня прошла.

Но эти ребята не занимаются сексом, даже не трогают друг друга – просто целуются.

Секс? Да какой там секс!

Я задумался, наверное, секунд на пять, но ребята уже оторвались друг от друга и теперь просто стоят, застыв. Шеи неловко втянуты в плечи – будто бы готовятся противостоять взрыву эмоций, который неизбежно на них обрушится. Я делаю глубокий вдох и говорю:

– Извините.

Киваю и быстро ретируюсь назад в дом.

Часть I. Стучась в дверь рая^[5]

Глава 1

Я знавал немало наркоманов. Большинства уже нет в живых, либо они и по сей день влачат жалкое существование. Я видел в них удивительную жажду к жизни: мы были молоды, мы играли музыку и смело смотрели в будущее. Конечно, никто не собирается становиться наркоманом или алкоголиком. Некоторые экспериментировали с алкоголем и веществами в юности, а потом смогли завязать и двинуться дальше. Но иным это не удалось.

Когда Guns N’ Roses обрели успех и закрепились как культурный феномен, за мной установилась слава большого любителя выпить. В 1988 году телеканал MTV транслировал концерт, где Эксл представил меня как обычно – Дафф «Пивной Король» МакКаган. Вскоре мне позвонили представители продюсерской компании, работавшей над новым мультсериалом, и спросили, могут ли они использовать словечко «Дафф» как марку пива. Я рассмеялся и сказал: «Конечно, никаких проблем!» Затея казалась дешевым арт-проектом – ну кто всерьез делает мультфильмы для взрослых? Я и не подозревал, что речь идет о «Симпсонах» и что спустя несколько лет в концертных турах я начну повсюду натыкаться на пивные стаканы и другие питейные прибамбасы марки «Дафф».

Учитывая, сколько я повидал за свою жизнь, репутация пьяницы не казалась большой проблемой. Но Guns N’ Roses провели 28 месяцев в мировом турне в поддержку альбомов «Use Your Illusion» в 1991–1993 гг., и в тот период мое пьянство достигло воистину эпических масштабов. Для этого тура группа арендовала самолет – и не представительский самолет, а полноценный «Боинг-727». Он принадлежал компании MGM Casino, там имелись зоны отдыха и отдельные спальни для музыкантов. Мы со Слэшем окрестили самолет (если можно так сказать) во время первого же перелета, раскурив героин еще до того, как шасси оторвались от земли. (Кстати, не рекомендую повторять – запах шмали проникает всюду.) Я даже не помню, как играл в Чехословакии. Мы выступали на стадионе в одном из красивейших городов Восточной Европы вскоре после падения Берлинской стены, но я знаю, что был там, лишь потому, что обнаружил штамп в паспорте. На тот момент сложно было сказать, стану ли я одним из тех, кто экспериментировал в юности, а потом двинулся дальше.

Я следил, чтобы поутру рядом с кроватью уже стояла бутылка водки. Я пытался бросить пить в 1992 году, но всего через несколько недель начал снова, причем с удвоенной силой, – я просто не мог остановиться и в какой-то момент зашел слишком далеко. Волосы выпадали клочьями, а когда я мочился, болели почки. Тело не выдерживало алкогольную атаку и огрызалось в ответ. В носовой перегородке от кокаина образовалась дыра, и из носа непрерывно текло, как из неисправного толчка в убитом сортире. Кожа на руках и ногах потрескалась, а на лице и шее высыпали прыщи. Мне приходилось бинтовать руки под перчатками, просто чтобы продолжать лабать на басу.

Существует масса способов выйти из подобного состояния: кто-то соглашается на добровольную реабилитацию, кто-то идет в церковь, иные обращаются за помощью в общество Анонимных Алкоголиков – но в конечном счете, большинство оказывается в сосновом ящике два на полметра. Туда, как мне казалось, лежала и моя дорога.

К началу 1993 года я настолько злоупотреблял кокаином, что друзья (некоторые нюхали или курили за компанию со мной) принялись заводить осторожные беседы и изо всех сил старались не подпускать ко мне наркодилеров в перерывах между этапами турне. Однако я ухитрялся употреблять в обход благодетелей: в Лос-Анджелесе это легче легкого.

Я врал себе, что якобы не зависим от кокаина. Да, я не ходил на «кокаиновые вечеринки» и никогда не нюхал кокаин ради кайфа; мне была ненавистна сама мысль о том, что я «употребляю» кокаин. Нет, я нюхал из чисто практических соображений: стимулирующее действие кокаина снимало опьянение, а значит, я мог уходить в многодневные запои. Причем пил я буквально весь день напролет.

Поскольку я твердо решил не превращаться в стереотипного кокаинщика, у меня даже не было этой модной кофемолки, с которыми нюхать в самом деле было куда проще. Я брал упаковку кокаина, открывал, небрежно разбивал крупный комок на несколько помельче и засовывал один из кусочков прямо в нос. Конечно, столь примитивный процесс был чреват последствиями: в носу вечно жгло, порой от приступов боли я скрючивался пополам.

А потом забеременела жена Джоша – моего основного дилера по части кокаина. Я забеспокоился, что она не отказалась от наркотиков, это не укладывалось в мою довольно шаткую этическую схему. Можно забавляться чем попало и играть, сколько вздумается, но лишь со своей собственной жизнью. Подвергать опасности кого-то еще – неприемлемо. Я не хотел быть частью истории, в которой могла пострадать третья, невинная сторона. Для меня это был вопрос элементарной порядочности – я родился в большой семье, и к тому моменту у меня было около 23 племянников и племянниц, всех я знал с младенчества. В общем, я говорил с Джошем и его женой Иветт и настаивал на том, чтобы она бросила наркотики. И пусть я еще сам не мог служить примером, но предложил заплатить за курс Иветт в рехабе.

Джош и Иветт клялись, что, черт возьми, Иветт завязала с кокаином, что ни за что на свете она не стала бы употреблять, пока носит ребенка. И все же подозрения не стерлись до конца.

Однажды Джош и Иветт приехали погостить ко мне на выходные – в домик на озере Эрроухед в горах к востоку от Лос-Анджелеса. Конечно, Джош привез с собой наркотики, и я предоставил им с Иветт одну из спален на первом этаже. Уже на тот момент казалось, что Иветт под кайфом. Чтобы удостовериться в своей правоте, я тихо прокрался в их спальню и застал тот момент, когда она, наклонившись, захюхивала дорожку кокаина. Узрев такое, я понял, что пал ниже некуда. Точнее, ниже падать было уже невозможно. Я выгнал эту парочку и сказал, что больше не хочу их видеть. Я был страшно зол на них, на себя самого. В тот день я бросил кокаин, впал в серьезнейшую депрессию – и ушел в запой на две недели.

Хотя абстинентный синдром куда ярче проявляется без кокаина, мне было очень трудно ограничить употребление алкоголя, не говоря уж о том, чтобы отказаться от него вовсе. Это сейчас я знаю, что это такое на самом деле – белая горячка. Клинически она определяется как тяжелое психотическое состояние, возникающее у некоторых людей с хроническим алкоголизмом, характеризующееся неконтролируемой дрожью, яркими галлюцинациями, чрезвычайной тревогой, потливостью и внезапными приливами ужаса. Все, что я тогда знал о белой горячке, – что происходящее со мной чрезвычайно некруто и что я по-настоящему болен. Тело рассыпалось на части, а сам я выглядел так, словно проходил курс лучевой терапии.

На протяжении всего тура в честь выхода «Use Your Illusion» я, оказываясь на студии, записывал собственные песни. В значительной степени это помогало убить время, иначе я бы взялся за бутылку – так что в конечном итоге я сам не понимал, для чего сохраняю эти демо. Впрочем, моя версия «You Can’t Put Your Arms Around A Memory» жонни Тандерса^[6] вошла в кавер-альбом Guns N’ Roses «Spaghetti Incident?», выпущенный сразу по окончании турне.

Во время тех студийных сессий я играл понемногу на всем: на барабанах, на гитаре, на басу, а еще пел – но если послушать, то станет ясно, что порой я не мог даже дышать носом. Как-то во время тура приставленный к нам представитель фирмы Geffen Records спросил, где это я постоянно пропадаю в свободное время. Я рассказал ему о своих студийных экспериментах. Когда Том Зутаут^[7], некогда подписавший Guns N’ Roses на Geffen Records, узнал о существовании моих демо-записей, то спросил, не хочу ли я подписать с фирмой сольный контракт – по его словам, Geffen Records могла бы издать эти песни в рамках сольного проекта. Полагаю, что Томом двигала корысть – Nirvana и Pearl Jam переживали не лучшие времена, и он, вероятно, решил, что мои связи с панк-сценой Сиэтла могут помочь издателям по-новому позиционировать Guns N’ Roses на музыкальном рынке.

Но мне было все равно – для меня это был просто шанс осуществить мечту. Я вырос, боготворя Принса^[8], который на дебютном альбоме играл на двадцати с лишним инструментах, и на обложке альбома имелась потрясающая строчка «написано, сочинено, исполнено и записано Принсом». Вот это круть – мой сольник, записанный по рецепту Принса, то есть в основном самостоятельно, разлетается по всему миру.

Фирма Geffen Records поспешила выпустить мой альбом под названием «Believe In Me» летом 1993 года, как раз в тот момент, когда подходил к концу тур «Use Your Illusion». На нескольких финальных концертах Эксл рассказывал о моем альбоме со сцены – да и я занялся продвижением, пока мы еще были в Европе. На автограф-сессию в Испании пришло столько людей, что улицу перед музыкальным магазином пришлось перекрывать силами полицейских при полном обмундировании (которое они обычно надевали для разгона демонстраций).

Я запланировал сольное турне, которое должно было начаться сразу после мирового тура Guns N’ Roses, – его завершали два заключительных шоу в Буэнос-Айресе в июле 1993 года. Сперва небольшие, чисто показательные концерты в Сан-Франциско, Лос-Анджелесе и Нью-Йорке, а затем я должен был разогревать публику перед Scorpions в их туре по Европе и Великобритании. Вернувшись в Лос-Анджелес из Аргентины, я присоединился к бэнду, собранному из друзей и знакомых, которые согласились аккомпанировать мне. Они начали репетировать еще до моего приезда, так что мы быстро выстроили программу.

Эксл узнал, что я планирую сольный тур, и позвонил мне:

– Ты что, с ума сошел? Ты не должен сразу же бросаться в новый тур! Даже просто думать об этом – безумие!

– Это все, что я умею делать, – ответил я Экслу, – я играю музыку.