Ясно как день, что Анна умерла из-за меня. Мне следовало остаться с ней. Мне следовало следить за ней, заботиться о ней. Именно так поступила бы она.

Я никогда не прощу себя за эту ошибку.

Но если я погрязну в чувстве вины, это кончится тем, что я приставлю этот пистолет к своей башке и выстрелю. Я не могу этого допустить. Я должен отомстить за Анну. Я обещал ей.

Я беру все свои оставшиеся эмоции до единой и запираю их глубоко внутри. Усилием воли я запрещаю себе что-либо чувствовать. Вообще хоть что-нибудь.

Все, что осталось, и есть моя цель.

Я расправлюсь с ними не сразу. Если попробую, то меня убьют раньше, чем я исполню свое предназначение.

Вместо этого следующие несколько недель я преследую своих жертв. Выясняю, где они работают. Где живут. Какие стрип-клубы, рестораны и бордели посещают.

Их зовут Абель Новак, Бартек Адамович и Иван Зелинский. Абель самый молодой из них. Это высокий долговязый парень болезненного вида, с головой, обритой в качестве дани его неонацистской идеологии. Когда-то он ходил со мной в одну школу, но учился на два года старше.

У Бартека густая черная борода. Судя по всему, он местный сутенер, потому что по ночам прячется по углам, собирая с девушек дань и следя за тем, чтобы они не вступали в лишние беседы с мужчинами, ищущими компании.

Иван у них главный. Ну, или, скорее, подглавный. Я знаю, кто стоит за ними, и мне плевать. Эти трое заплатят за то, что они сделали. И это не будет ни быстро, ни безболезненно.

Первым я настигаю Абеля. Это нетрудно, потому что он завсегдатай «Клуба пива», как и несколько наших общих друзей. Он сидит за барной стойкой, хохоча и выпивая, когда моя сестра уже семнадцать дней как лежит в земле.

Я смотрю, как он напивается.

Затем я приклеиваю на дверь уборной нацарапанную табличку: Zepsuta Toaleta. «Туалет не работает».

Я поджидаю в переулке. Десять минут спустя Абель выходит отлить. Расстегивает узкие джинсы и направляет струю мочи на кирпичную стену.

У ублюдка нет волос, за которые я мог бы его схватить, так что я обхватываю его за лоб и откидываю голову назад. Я перерезаю его глотку от уха до уха.

Боевой нож острый, и все же я удивлен, с какой силой мне приходится надавливать, чтобы сделать надрез. Абель пытается кричать, но это невозможно – я порвал его голосовые связки, а кровь заливает горло. Он может издавать лишь сдавленный булькающий звук.

Я даю ему упасть на грязный асфальт лицом вверх, чтобы Абель видел своего палача.

– Это тебе за Анну, больной ублюдок, – говорю я.

И плюю ему на лицо.

Затем я оставляю его корчиться и захлебываться собственной кровью в грязном переулке.

Я возвращаюсь домой, в нашу квартиру. Сижу в комнате Анны, на ее кровати, на которой не осталось ничего, кроме матраса. На полке возле кровати стоят все ее любимые книги, затертые от бесконечного перечитывания. «Маленький принц», «Под стеклянным колпаком», «Анна Каренина», «Доводы рассудка», «Хоббит», «Энн из Зеленых Крыш», «Алиса в Стране чудес», «Земля». Обвожу взглядом открытки, приколотые к стене – Колизей, Эйфелева башня, статуя Свободы, Тадж-Махал. Места, которые она мечтала посетить, но никогда уже не увидит.

Только что я убил человека. Я должен чувствовать хоть что-то – вину, ужас. Или, по крайней мере, удовлетворение. Но не испытываю ничего. Внутри меня черная дыра. Я вынесу что угодно, не моргнув и глазом.

Я не чувствовал страха, приближаясь к Абелю. Если мое сердце не отреагировало на это, ничто уже не заставит его волноваться.

Неделю спустя я прихожу за Бартеком. Сомневаюсь, что он ждет меня, – у Абеля было слишком много врагов, чтобы гадать, кто из них его убил. Вероятно, они вообще не думали о моей сестре. Вряд ли это была первая девушка, на которую напало «Братерство». А я никому не выдавал своих планов мести.

Я веду Бартека до квартиры его девушки. Насколько я знаю, она и сама раньше работала на углу, пока не получила повышение до его любовницы. Я покупаю красную кепку и пиццу, а затем стучу в дверь.

Бартек открывает. Он наполовину раздет, расслаблен и пахнет сексом.

– Мы не заказывали пиццу, – резко бросает парень и собирается захлопнуть передо мной дверь.

– Ну, не везти же ее назад, – отвечаю я. – Так что можете оставить себе.

Я протягиваю ему коробку, распространяющую соблазнительные ароматы пепперони и сыра.

Бартек не может устоять.

– Но я не собираюсь за нее платить, – предупреждает он.

– Ну и ладно.

Я вручаю парню коробку, глядя ему прямо в глаза. На лице бородача не читается ни тени узнавания. Наверняка он уже забыл об Анне, не говоря уже о том, что у нее был брат.

Пока руки Бартека заняты пиццей, я достаю пистолет и трижды выстреливаю ему в грудь. Он падает на колени с забавным выражением на удивленном лице.

Как только бородач исчезает из поля зрения, я понимаю, что все это время за ним стояла его девушка, миниатюрная соблазнительная блондинка в дешевом кружевном белье. Она прижимает ладони ко рту, готовая вот-вот закричать.

Она видела мое лицо.

Я без колебаний стреляю в девушку.

Блондинка падает как подкошенная, и я не удостаиваю ее взглядом. Мои глаза прикованы к Бартеку, следят за тем, как бледнеет его лицо, как течет на пол кровь. Должно быть, я задел легкие, потому что парень издает свистящие звуки.

Я плюю на него тоже, прежде чем развернуться и уйти.

Возможно, мне не стоило оставлять Ивана напоследок. Главарь, вероятно, станет самой трудной добычей. Если он не дурак, то сможет сложить два и два и понять, что кто-то имеет на него зуб.

Но только так я мог сделать это – только так я мог в полной мере испытать катарсис.

Так что я выждал еще две недели, разыскивая его.

Неудивительно, что Иван залег на дно, почуяв, словно дикий зверь, что кто-то ведет на него охоту, пусть и не вполне понимая, кто именно.

Он окружил себя головорезами, и каждый раз внимательно осматривается, когда садится в свою шикарную тачку и выходит из нее, собирая мзду с мелких дилеров по соседству.

Я тоже внимателен. Мне всего шестнадцать. Я тощий подросток с торчащим из-под куртки фирменным фартуком. Я выгляжу как любой пражский пацан – бедный, недоедающий, бледный от недостатка солнечного света. Я для него никто. Как и Анна. Он ни за что бы меня не заподозрил.

Наконец, я застаю его в одиночестве, когда Иван выходит из квартиры. У него в руках черная спортивная сумка. Не знаю, что в ней, но боюсь, вдруг он планирует покинуть город.

Недолго думая, я пускаюсь следом. Это немного рискованно с моей стороны, но со дня смерти Анны прошел уже сорок один день. Каждый из них – в агонической пустоте. В тоске по единственному человеку, который был мне дорог. По единственному свету в моей дерьмовой жизни.

Иван идет впереди меня в своей пижонской черной кожаной куртке. Он совсем не урод – большинство девушек сочли бы его красавчиком. У Зелинского темные волосы, легкая небритость и квадратная челюсть. Разве что глаза немного близко посажены. Со всеми своими деньгами и связями вряд ли он обделен женским вниманием.

Я не раз видел, как Иван покидал ночные клубы в обнимку с очередной девушкой. И бордели тоже. Он напал на мою сестру не ради секса. Он хотел сделать ей больно. Он хотел помучить ее.

Иван сворачивает в переулок, затем входит в заброшенное здание через незапертую металлическую заднюю дверь. Я прячусь, чтобы посмотреть, появится ли мужчина снова. Он не появляется.

Стоит подождать. Я всегда ожидаю.

Но я устал ждать. Сегодня все закончится.

Приоткрываю дверь и проскальзываю внутрь. На складе темно. В отдалении слышно, как капает с протекающей крыши. Пахнет сыростью и плесенью. Здесь по меньшей мере градусов на десять холоднее, чем снаружи.

Склад полон остовов проржавевшего оборудования. Возможно, когда-то это была текстильная фабрика или что-то из легкой промышленности. Трудно сказать в полумраке. Я нигде не вижу Ивана.

Как не вижу и человека, напавшего на меня сзади.

Моя голова взрывается от ослепляющей боли. Я падаю на колени, упираясь руками в пол. Включается свет, и я понимаю, что меня окружает полдюжины парней. Иван стоит впереди, все еще держа в руках спортивную сумку. Он бросает ее на пол возле меня.

Двое резко поднимают меня на ноги, заводя мои руки за спину. Они грубо обыскивают меня, находят пистолет и передают его Ивану.

– Этим ты собирался выстрелить мне в спину? – ощеривается он.

Держа пистолет за ствол, Иван бьет меня прикладом в челюсть. Еще один взрыв боли. Во рту появляется вкус крови. Один из моих зубов, кажется, шатается.

Похоже, сейчас я умру. И мне совсем не страшно. Я ощущаю лишь ярость от того, что не смог убить его первым.

– На кого ты работаешь? – требует ответа Иван. – Кто послал тебя?

Я сплевываю на пол кровь, забрызгивая его ботинки. Иван скалится и заносит руку, чтобы ударить меня снова.

– Постой, – звучит сиплый голос.

Вперед выходит мужчина. Ему около пятидесяти. Среднего роста, с бледными глазами и лицом, изрытым глубокими шрамами, словно последствия акне или картечи. Стоит ему заговорить, как все взгляды обращаются к нему, в воздухе повисает выжидающая тишина, и сразу становится ясно, что настоящий босс здесь вовсе не Иван Зелинский.

– Ты знаешь, кто я? – обращается ко мне мужчина.

Я киваю.

Это Тимон Заяц, более известный как Rzeźnik – Мясник. Я не знал наверняка, что Иван работает на него, но догадывался. В Варшаве все нити ведут к Мяснику.

Мы стоим друг напротив друга, смотрим глаза в глаза. Его – побелели от возраста и от того, что им, вероятно, довелось повидать. Они видят меня насквозь.

Я не опускаю взгляд. Не чувствую страха. Не беспокоюсь о том, что Мясник может со мной сделать.

– Сколько тебе лет, мальчик? – спрашивает он.

– Шестнадцать, – отвечаю я.

– На кого ты работаешь?

– Я работаю в «Свежих деликатесах». Делаю бутеры и вытираю столы.

Мясник поджимает губы и пристально смотрит на меня, пытаясь понять, не шучу ли я.

– Ты работаешь в кулинарке?

– Да.

– Это ты убил Новака и Адамовича?

– Да, – не моргнув и глазом отвечаю я.

Он снова удивлен. Заяц не ожидал, что я так легко признаюсь.

– Кто помогал тебе? – спрашивает он.

– Никто.

Теперь Мясник разозлился. Но он обращает свой гнев на собственных людей и произносит:

– Пацан-уборщик в одиночку выследил и убил двоих из моих солдат?^[3]

Это риторический вопрос. Никто не смеет на него ответить.

Заяц снова поворачивается ко мне:

– Сегодня ты хотел убить Зелинского?

– Да, – киваю я.

– Почему?

На широком лице Ивана мелькает страх.

– Босс, почему мы… – начинает он.

Движением руки Заяц заставляет его замолчать. Мясник все еще пристально смотрит на меня, ожидая ответа.

Мой рот распух от удара пистолетом, но я четко произношу свои слова:

– Твои люди изнасиловали мою сестру, когда она шла сдавать вступительный экзамен. Ей было шестнадцать. Она была хорошей девочкой – милой, доброй, невинной. Она не имела отношения к вашему миру. У вас не было причин вредить ей.

Глаза Зайца сужаются.

– Если ты хочешь возмещения…

– Нечего возмещать, – горько говорю я. – Она покончила с собой.

В бледных глазах Зайца нет ни тени сочувствия – только холодный расчет. Он взвешивает мои слова, оценивая ситуацию.

Затем он снова смотрит на Ивана.

– Это правда? – спрашивает Тимон.

Иван колеблется и облизывает пересохшие губы. На его лице читается борьба между желанием солгать и страхом перед главарем. Наконец он отвечает:

– Это не моя вина. Она…

Мясник стреляет ему прямо между глаз. Пуля исчезает в черепе Ивана, оставляя темную круглую дыру между бровей. Его глаза закатываются, и мужчина падает на колени, прежде чем рухнуть на пол.