Я наклоняюсь между сиденьями, чтобы внимательно рассмотреть его.

– Как ты в данной ситуации можешь думать о еде? Мне даже крохотный кусок в горло не полезет.

Артур пожимает плечами:

– Борьба требует много сил!

– Какая нафиг борьба? – откликается его друг.

– Что значит «какая»? Во имя добра, мира и справедливости! Не зря же за нами объявили погоню, чувствую себя героем блокбастера.

Я улыбаюсь и откидываюсь обратно на спинку сидения. Следующие часа два мы по большей части молчим. Солнце уже давно село, так что мы едем в темноте и тишине. Артур переключает станции, пока не останавливается на старой попсовой песне и тут же начинает ее напевать. Часы на моей руке показывают почти полночь.

– Только я помню тексты песен? – спрашивает он и принимается старательно насвистывать мелодию, повторяя за радио приемником.

– Нет, я тоже, – подаю голос. – Что ты еще помнишь?

Парень чешет затылок, ероша светлые волосы.

– Таблицу умножения. Но это не точно. Фильмы помню, как зовут королеву Англии, ну и вот, – указывает он рукой на руль, – помню, как вести машину.

«И как угнать», – про себя добавляю я.

– Я помню фрагменты из детства, – тихо говорит Ник.

– Серьезно?

Почему только у него одного есть воспоминания из собственной жизни?

– А у меня пустота.

– Не знаю почему, но некоторые сцены я вижу четко.

Я ожидаю, что сейчас Шон вступит в разговор, но он молчит. Смотрю в его сторону и вижу, что парень прислонил голову к окну и закрыл глаза. Наверное, спит.

– Мы тебя еще не напугали окончательно? – интересуется Арт. – Уверен, в твоих планах не было записи «тусить», – он изображает в воздухе кавычки, – с кучкой незнакомцев в угнанной машине.

– Уверена, что с удовольствием бы прочитала, что «было в моих планах», но кое-кто выкинул мой смартфон в окно.

Я смотрю на Ника испепеляющим взглядом, но он не поворачивается.

– Не обращай на него внимания, – говорит Арт и тут же, подмигивая, добавляет: – Пусть это будет нашим маленьким секретом: он просто не умеет им пользоваться.

Ник цокает, и я на этот раз не сдерживаю улыбку.

Мы проезжаем знак, на котором светоотражающей краской вспыхивает надпись, что до Воркингтона две мили, и останавливаемся у первой гостиницы, расположенной недалеко от трассы. Небольшие двухэтажные домики, раскиданные среди многовековых деревьев больше напоминают летний лагерь, чем отель, и парни, оценив это место как безопасное и удобное в случае внезапного отступления, остаются довольны выбором.

Шон просыпается, только когда машина останавливается. Арт выходит на улицу узнать о свободных номерах. Я нервно ерзаю, тянусь к своему парню и шепчу:

– Шон?

Потирая глаза, он наклоняется ближе:

– Да?

– Я не могу сложиться за гостиницу. У меня при себе нет наличных. Только карточки, но ими же нельзя нигде расплачиваться, верно? Давай я потом отдам тебе.

– Что? Ох, не переживай. Мы же вроде как вместе, – смущенно отвечает он.

А я почему-то краснею.

Арт с Шоном регистрируются, называя вымышленные имена. Мы с Ником ждем у входа в гостиницу.

– Номера 12 и 14, – говорит Шон, поднимая затертые и поцарапанные карточки, на которых висят металлические ключи.

– Наш двенадцатый, это же самое лучшее число! – вырывая один из брелков, восклицает Артур, и в ответ на наши недоуменные взгляды, добавляет: – Вы что, не знали, только в НБА под этим номером играло 327 спортсменов! А еще в НХЛ считается…

– Идем, Виола, – перебивает Шон.

И я, пожав плечами, мол, рада была бы дослушать, да не судьба, послушно шагаю следом.

Шон открывает дверь, пропуская меня внутрь первой. Я на ощупь нахожу выключатель прямо у входа, и крошечный номер заливает тусклый желтый свет. В центре стоят две односпалки, застеленные полинявшими покрывалами, и я с облегчением выдыхаю. Спать в одной постели с парнем я пока не готова. Кресло приютилось в углу возле широкого окна в пол, а напротив кроватей – узкая тумба с телевизором.

– Ну, какие у тебя есть мысли на счет происходящего? – произносит Шон, закрывая дверь. Он проходит внутрь комнаты, снимает куртку и аккуратно складывает ее на покрывало.

Я бросаю на него беглый взгляд и тут же, застуканная на месте преступления, опускаю голову, отгораживаясь стеной собственных волос. С идеальной осанкой и широкими плечами он даже в простой рубашке и джинсах выглядит как модель. Стоит взглянуть на этого парня, как в животе скручивается клубок, и я не уверена – от голода ли, адреналина, бушующего до сих пор в крови, или того впечатления, которое он на меня производит. Но отмечаю, что это даже… приятно.

– Я прочитала в сообщениях, которые ты присылал, что вы все служили вместе. Еще ты упоминал какую-то лабораторию. И что какой-то Джесс угрожает снять тебя с позиции командира. Возможно, те агенты, что ищут нас, связаны с этим.

– Возможно. Это немного, но… спасибо.

Он подходит к окну, отодвигает плотную коричневую штору и осматривает парковку перед отелем.

Я не рассказываю, что, судя по письмам, между нами было. Не знаю, почему. Может потому, что морально разбита, мне грустно и страшно. А может, хочу, чтобы он понял меня без слов. Чтобы прочитал все на лице, обнял. Только Шон этого не делает. Я падаю на одну из кроватей, закрывая руками глаза.

– Все нормально? – интересуется парень, и я уверена, случись такое вчера, он бы вне всяких сомнений постарался меня успокоить, крепко прижать к себе. Но все случилось сегодня, а теперь мы – незнакомцы.

Раздается стук в дверь, заставляя забыть о жалости к себе, и я подскакиваю.

– Кто? – рявкает Шон, достает пистолет и медленно подходит к двери.

– Это мы, у Ника тут проблема, – раздается приглушенный голос Артура. Шон распахивает дверь и, когда парни входят внутрь, тут же закрывает замок, задвинув цепочку.

– Что случилось?

Ник садится на кровать, стаскивает с себя черную кожаную куртку, стиснув от боли зубы, и я вижу большое красное пятно расплывшееся по его левому боку.

– Почему молчал? – безэмоционально спрашивает Шон.

Он явно видит раненого не впервые.

– Не думал, что серьезно. – Ник, поморщившись, поднимает тонкую ткань футболки, и я вижу болезненный красный порез, видимо, во время драки его задели.

– Нужен алкоголь для обеззараживания. – Шон указывает рукой на Арта. – Идем, заодно проверим местность. Дверь никому не открывать! – командует он, и парни вместе покидают номер.

Я подхожу к двери и запираю ее на замок.

– Вот же..! Могу поспорить, это была моя самая любимая футболка! – полностью стаскивая с себя окрашенную красными пятнами вещь, возмущается Ник.

– Очень смешно. На твоем месте я бы больше беспокоилась о дыре между твоих ребер.

Ник не такой крупный и накачанный, как Шон, хотя видно, тоже регулярно тренируется. Но мое внимание привлекает правый бок, половину которого занимает черная татуировка. Дерево с тонкими, гибкими ветвями пересекает ребра, поднимается вверх и опутывает плечо. Каждая деталь прорисована так четко, словно приглашает заглянуть в другой мир. Ветер треплет листву, а на широкой ветке привязан ловец снов, перья которого тянутся вдаль, гонимые ветром. Зачем солдату набивать себе татуировку на половину торса? Этот факт кажется более, чем странным.

– Судя по количеству шрамов, скорее всего, меня ранили не впервые, – произносит Ник и, будто почувствовав шелест моих мыслей, резко поворачивается, встречаясь со мной взглядом. Его бледность в данный момент только усиливает блестящую синеву глаз.

– Хочешь воды? – нахожусь я и, чтобы не выдать свои подозрения, подхожу к столу и беру прозрачный стакан.

– Хочу морфин или хотя бы хороший косяк.

– Ты всегда увиливаешь от ответов, пряча правду за колкостями? – закатывая глаза, пока Ник не видит, спрашиваю я.

– Нет, просто есть категория людей, с которыми я не желаю делиться той самой правдой, – парирует он.

Я с резким стуком ставлю стакан на место и, сложив руки на груди, оборачиваюсь, опираясь на деревянную тумбу бедрами.

– Я слышала, что ты сказал про меня в поезде. Из-за нашей стычки я так тебя раздражаю?

Ник молчит. Он внимательно и сурово разглядывает меня, ни на секунду не отводя свой тяжелый взгляд, и медленно произносит:

– Просто не люблю людей, которые видят только то, что на поверхности, хотя вроде как делают вид, что главное внутри.

Я замираю.

– Ты сейчас на меня, что ли, намекаешь? Да как ты можешь в чем-то меня обвинять, когда сам ничего обо мне не знаешь?

Ник мрачно усмехается:

– Я ничего не знаю о тебе. Ты ни фига не знаешь обо мне. Мы все четверо ни черта не знаем друг о друге, но я готов поспорить, Виола, что мы с тобой похожи. Вот почему ты мне не нравишься.

Ник в этот момент выглядит иначе. Несмотря на ранение, его поза полностью расслаблена. Глаза прищурены, а на губах играет хитрая, едва заметная улыбка.

– Считай, что мы, как магнитные шарики, ну, знаешь, такие, что врезаясь друг в друга, отталкиваются еще больше.

Его голос приглушенный и вкрадчивый. Он не злится, между нами скорее взаимная неприязнь. На генетическом уровне. Возможно, в этом Ник прав. Этого парня, вообще, понять сложно, слишком уж он скрытный. И раздражительный.

– Великолепно, – бросаю я, одними губами добавляя «придурок», и усаживаюсь на другую кровать спиной к развернувшейся в комнаты кровавой картине, потому что слишком устала, чтобы пытаться переубедить его или переиграть в остроумии.

Я хочу отдохнуть, свернуться калачиком на выцветшем покрывале и забыться. Часы на стене медленно перемалывают время, и я рада, что ни один из нас больше не нарушает негласный уговор молчания. Парни возвращаются спустя пятнадцать минут, что-то тихо обсуждая. Шон говорит об оружии, но я едва его понимаю. Он достает из-за пазухи виски, а может, это водка, все равно я не пью. А я не пью?

– Ну, – поднимая бутылку вверх, спрашивает он, – кто будет исполнять роль полевого хирурга? – его взгляд перепрыгивает с меня на Арта, и когда добровольцев не находится, произносит: – Кавано, давай ты.

– И чем я его должен шить, по-твоему? Я же тебе не сраный врач, и у меня никаких условий – ни ниток, ни игл, ни как его… зажима какого-нибудь хирургического… Не буду я.

Шон открывает ящик тумбочки возле одной из кроватей, достает оттуда дорожный швейный набор и бросает на кровать рядом с Ником.

– Обычной ниткой зашей.

– А можно, я на улице подожду? – выдавливаю из себя, порадовавшись, что до сих пор ничего не ела.

В глотке встает такой ком, что будь внутри хоть какая-то пища, она, определенно, попросилась бы обратно.

– Нет, тебе нельзя выходить одной, – отрезает Рид.

Я присаживаюсь в кресло, гнездящееся в углу комнаты, подобрав и прижав к себе ноги, сверху пристаиваюсь подбородком. Шон вытаскивает длинную иголку, отрезает нить и кладет все в стакан со спиртным. Стиснув зубы, Ник отворачивается в другую сторону. Я кривлюсь, не в силах больше смотреть, и зажмуриваю глаза. Стараюсь делать глубокие вдохи, чтобы побороть приступ тошноты, но даже находясь в противоположной части комнаты, кажется чувствую, как Нику больно. И это странно, потому что мои ощущения почти осязаемы. Это очень, очень странно. Он громко дышит и периодически выругивается на Шона.

– Ты как? – раздается голос Арта.

Я не уверена, кого из нас он спрашивает.

– В порядке, – отвечает Ник и добавляет, обращаясь, видимо, к Шону: – А ты не можешь делать это дерьмо быстрее?

Внезапно перед глазами возникает белая вспышка, и тут же все вокруг погружается во тьму. В ушах металлический звон, голова начинает раскалываться от боли. Сжав ладонями виски, я закрываю глаза и крепче вцепляюсь в волосы, но это не помогает. Медленно сползаю по спинке кресла, как тающая свеча. А потом слышу крик у себя в голове. Кричу я…