– Прости, братишка. Как бы я ни хотел всучить тебе денег, я просто не могу. Таннер отыгрался не только на тебе. Вчера меня уволили. Заставили подписать заявление по собственному и заверили, если я откажусь, они превратят мою жизнь в ад.

То, чего я опасался. То, с чем не смогу жить. Через несколько лет таких ошибок скопится слишком много.

– Твою мать. – Вырвалось у меня. – У них нет на это никакого долбанного права…

– Есть. Они в праве увольнять, кого захотят.

– Наверняка, Кэм ненавидит меня.

– Кэм пока не знает. Я ей не сказал. У нас есть сбережения, всего двадцать одна тысяча на счету в банке…

– Я тебя предупредил. Ещё слово и меня выведут из здания за нанесение тяжких телесных. – Я зверем зыркнул на брата, заставляя замолчать. Я отнял у него работу и не собирался отнимать последние накопления. – Я не возьму ни цента у вас с Камиллой. Дьявол!

Я дёрнулся в порыве долбануть ногой по урне, стоящей у входа в зал заседания, но лишь бессильно опустился на скамейку и откинул голову на холодную стену. Зажмурился, пытаясь представить, что всё это лишь дурной сон, который длится вот уже шесть лет. Открыл глаза и увидел жалостливое лицо брата. Я всё ещё в здании суда, всё ещё без работы и всё ещё должен сто семьдесят штук. Это не сон.

– Ты не должен расплачиваться за меня. – Пробормотал я.

– Ты мой брат. – Просто ответил Генри, пожав плечами.

– Я – твоя головная боль.

– Не без этого. – Улыбнулся он, согревая своей теплотой. – Но у меня иммунитет к головной боли. Знаешь. Мы хотели повременить с этим. Подождать, пока всё не устаканится. – Генри сел рядом и храбрился сказать то, что вертелось в его голове. – Но ничего так не поднимает боевой дух, как хорошие новости. Кэм беременна. У нас будет ребёнок.

– Ты серьёзно?

– Никогда не был так серьёзен.

– Чёрт, Генри! Это же потрясающе!

Мы были не из тех братьев, что чураются собственных чувств и предпочитают неловко жаться в дверях, когда прощаются. Я заключил младшего брата в объятия и рассмеялся. Искренне, по-настоящему, радостно. Хорошие новости и правда помогают пережить плохое.

– Я так рад за вас! Камилла, наверное, на седьмом небе.

– Да, она нарадоваться не может, но чувствует себя ужасно из-за того, что творится в нашей семье. Не хочет перетягивать одеяло на себя, пока всё идёт… не слишком гладко.

– Брось. Нашей семье нужны такие новости, как эта. А вам пригодиться каждый цент из этих двадцати штук, так что даже не смей втюхивать мне эти деньги, идёт?

– Ладно. А ты пообещай, что не скажешь Камилле, что я проболтался.

– Так это заговор?

– Чистой воды.

Мы ещё раз обнялись, несмотря на то, что над нами висел дамоклов меч. Через минуту появилась Камилла с бутылкой воды и протянула её мне. Я еле сдержался, чтобы не задушить в своих ручищах и её, но лишь поблагодарил за воду и вновь напустил на себя маску отчаяния.

Как и Франклин Таннер, я тоже умел держать обещания.

Глава 7

– Мистер Тёрнер.

Знакомый голос вывел меня из задумчивости, в которую я погрузился, как в пенную ванну. Тревога залилась в уши и в ноздри, заглушая все звуки и лишая кислорода. Кто-то тронул меня за плечо, мягко, но настойчиво.

– Мистер Тёрнер.

Я поднял голову и увидел доктора Крейга. Он приспустил маску и снял перчатки, когда вышел из операционной, чтобы повидаться со мной. Я тут же вскочил на ноги и с надеждой спросил:

– Она родила?

Но губы доктора Крейга были слишком плотно сжаты, в глазах заиграло что-то, совсем не похожее на радость от рождения новой жизни.

– Боюсь, что нет, мистер Тёрнер.

– Что с ней?!

– Случилось то, чего мы боялись. Произошли кое-какие осложнения…

И доктор пустился в объяснения, половину из которых я даже приблизительно не уловил. Всё, что я услышал, было:

– Мы их теряем, мистер Тёрнер. Сожалею, но мы не можем спасти обоих. Знаю, это сложный выбор, но вы должны его сделать. Должны сказать нам своё решение.

Я тряхнул головой, как лабрадор, отряхивающийся после купания.

– Не понимаю. О каком выборе идёт речь?

– Кого спасать. Вашу жену или ребёнка.

Комната сузилась до размера коробчонки. Меня расплющило, каждый орган кровоточил, кости ломило, а язык болтался во рту, не в состоянии произвести связные звуки.

– Что?! Вы шутите, что ли?

– Нет, мистер Тёрнер. Я знаю, как вам тяжело, но у нас мало времени.

– Тяжело?! – Завопил я, и та семья, что делила со мной комнату ожидания прилепила уши и глаза к нам двоим. – Тяжело?! Да вы хоть понимаете, о чём просите?!

– Да, сэр, понимаю.

– Ни хрена вы не понимаете! Как можно выбирать? Спасайте обоих!

– Это невозможно, мистер Тёрнер. – С тем же непоколебимым спокойствием ответил доктор, и его дежурное «мистер Тёрнер» начинало меня подбешивать. – Из-за предэклампсии у вашей жены высокое кровяное давление. Началось кровотечение. Мы готовимся сделать кесарево сечение, как только вы дадите нам ответ.

Я заметался по комнате, как ненормальный, бормотал что-то, хватался за голову и молился, чтобы всё это мне только чудилось. Но всё было реально. Меня просили решить, кого оставить в живых. Любимую женщину или любимого ребёнка.

Вместо того чтобы приблизиться хоть к какому-то решению, я прокручивал в голове тот день, когда нам поставили диагноз «предэклампсия». Если бы только я не послушал Элизабет. Если бы только уговорил её сделать аборт и попытаться снова. Если бы только не понадеялся на высшие силы.

Если бы только…

– Мистер Тёрнер…

– Нет, не просите меня.

– Я вынужден.

Я свалился на неудобное сидение и спрятал лицо в ладонях. Пусть он уйдёт. Пусть я проснусь. Пусть окажусь в постели рядом с Элизабет. Это не может быть правдой.

– Мистер Тёрнер, выбор надо сделать немедленно.

Меня трясло. Я не мог сделать этот выбор. Пусть подождут. Скоро приедет Полин и подскажет, что мне делать. Она знает. Она всегда знает.

– Мистер Т…

– Да заткнитесь вы уже.

Никогда ещё так ненавидел, как звучит моё имя.

– Ваше решение…

– А как бы вы поступили на моём месте? – Я с надеждой поднял залитые слезами и кровью глаза на врача, и тот впервые утратил свою бесстрастную холодность, слегка смутившись.

– В данном случае у ребёнка больше шансов выжить.

– Нет. – Застонал я, и слёзы брызнули из глаз. – Нет, этого не может быть.

– Ваша жена потеряла слишком много крови, мы делаем переливание, но… У вашего сына больше шансов. – Повторился доктор Крейг на выдохе.

Я три раза открывал рот, чтобы произнести это вслух. Три раза мой язык застывал, прилипал к нёбу, резался о зубы. Наконец, не в силах ждать лишние, непозволительные секунды, доктор Крейг сжал моё плечо и спросил снова:

– Каково ваше решение?

– Ребёнок. – Только и смог выдавить я.

Так бы хотела Элизабет. Она так мечтала увидеть нашего малыша, подержать его на руках. Она столько перенесла за эти семь месяцев, стольким пожертвовала, чтобы ребёнок выжил, чтобы его сердце билось. Она бы сделала именно такой выбор.

Доктор Крейг лишь кивнул в ответ, отпустил моё плечо и, натянув маску, вернулся в операционную. Я смотрел ему вслед, пока он быстрым шагом удалялся по коридору. Его зелёная медицинская форма превратилась в чёрный плащ с капюшоном. Мой жалкий мозг увидел перед собой не акушера, а палача, который идёт на плаху, чтобы занести топор.

Не знаю, как так вышло, но я отрубился прямо на стуле. Тревога так сильно измотала меня, что я впал в забвение, казалось, на несколько часов. Но прошло лишь полчаса. И я снова услышал зловещий голос.

– У вас родился сын. Приношу свои соболезнования, но ваша жена скончалась от потери крови.

Я знал, что сам обрёк Элизабет на смерть, но услышать это вот так, отстранённым, почти безучастным голосом, было сродни сердечному приступу. Я бросился в операционную. Ворвался в безмятежный покой жены и упал в кровавую лужу.

Снова эти сны. Слушание в суде слишком сильно вымотало меня, что я отключился на диване спустя десять минут после того, как вернулся в пустой дом. Полин и Крис занимались с дефектологом в платном кабинете клиники «Майо». Через час они будут дома, и мне придётся сообщить тёще новость, которая добьёт её окончательно.

Я призраком слонялся по комнатам, пытаясь избавиться от сонного наваждения, но картина мёртвой Элизабет не выходила из головы. Моё спасение скрипнуло дверью и вошло в дом. Крис что-то увлечённо рассказывал об уроке миссис Дориан, а Полин тащила на себе два пакета с продуктами. Я поцеловал обоих, подхватил пакеты и скрылся в кухне. Услышал, как тёща попросила внука подняться к себе и переодеться, пока она поговорит минутку со мной на кухне.

Ей не пришлось озвучивать вопрос, он стоял в её глазах беспокойным ожиданием. И я рассказал всё, что приключилось в суде, опустив глаза, как мальчишка, вывернувший вазу с цветами прямо на белый ковёр.

– Сто семьдесят тысяч… – Прошептала Полин и взялась за сердце. Рукой отыскала опору стула и на негнущихся ногах присела на него.

– Я раздобуду деньги. – Пообещал я, не зная, как собираюсь выполнить это обещание. – Ты сама говорила, мы не пропадём. И я обещаю тебе, что не дам нам пропасть.

– Пап! – Послышалось из комнаты сына. – Мне нужна помощь!

– Я сейчас вернусь, и мы вместе подумаем, как нам быть.

Полин кивнула и осталась дожидаться меня в неуютной тишине кухни. Я помог Крису выбраться из новых джинсов, которые мы недавно купили, потому что он сильно подрос за зиму. У них был слишком тугой ремень, с которым порой мне в одиночку было не справиться.

– Ты приглядывай за бабулей, чемпион, ладно? – Попросил я, высвобождая сына из заточения. – Ты ведь уже мужчина, а мужчины должны оберегать тех, кого любят.

– Ты так же оберегал маму? – С присущей всем детям наивностью спросил Крис, вылезая из свитера. Я взглянул на его худенькое тело, спрятанное под одеждой, вспомнил, каким тоненьким оно было в тот миг, когда я впервые осмелился взять его на руки.

– Старался изо всех сил. – С надрывом ответил я, потому что моих стараний оказалось недостаточно. – И ты должен стараться точно так же.

Крис серьёзно кивнул.

– Ты справишься сам? Я должен вернуться к бабуле.

– Я ведь уже мужчина. Справлюсь.

Я взлохматил гриву своего маленького мужчины, которую давно пора было укоротить, и медленно поплёлся вниз, к разговору, который не знал, как вести.

– Всё в порядке. Ложная тревога. – Пошутил я, входя в кухню. – Всего лишь тугой ремень и…

Полин лежала на полу в неестественной позе. Рука закинута за голову, глаза закрыты, грудь еле-еле вздымается.

– Господи, Полин! – Я кинулся к женщине, которая, казалось, стала ещё крошечней на холодном кафеле. Приложил палец к вене на шее, нащупал слабый пульс и, недолго думая, схватил телефон.

– Скорая, пришлите машину по адресу Бикон-драйв, 16. Моя тёща… кажется, у неё сердечный приступ.

Глава 8

Я знал больницу Сент-Мэрис как свои пять пальцев. Мог по памяти найти отделение гинекологии, знал, на каком этаже чище туалеты, и в каком кабинете принимает как минимум шесть врачей разных специальностей. Но в отделении кардиологии я оказался впервые. Здесь было спокойнее, будто каждый посетитель и сотрудник знал, что больное сердце нельзя лишний раз беспокоить.

Скорая приехала через восемь минут. Я отсчитывал каждую из них по кухонным часам и сжимал руку Полин, пытаясь передать ей хоть частичку жизни. Диспетчер посоветовала мне приподнять голову больной и освободить шею для лучшего поступления кислорода. Я заботливо уложил макушку тёщи к себе на колени и расстегнул кардиган на несколько пуговиц.

Заслышав стук костылей по паркету, я пытался придумать, что сказать сыну, когда он увидит бесчувственное тело бабушки.