Таланты в нашем мире раздавались всем без исключения, и каждый находил их еще в детстве. Кто-то чувствовал технику, кто-то – растения, кто-то – чужие эмоции. Мой отец, например, был богом токарных станков: он сливался с ними, творил настоящие чудеса. Пока не повредил пальцы. Это случилось, потому что тот, кто предвидел чужие травмы, забыл в этот день выйти на смену, перепил накануне. А ведь должен был предупредить – тоже зарыл талант в землю? Его даже не уволили. Моя мать когда-то рисовала волшебные акварели. Маленькой я помнила ее выставки и открытые рты посетителей, предлагающие за любой набросок хорошую цену. Сейчас она не рисует: село зрение, не хватает денег осветить студию, нет хороших красок. Днем она чистит чужие квартиры за копейки, по ночам дежурит младшей медсестрой в больнице. Спит тогда, когда позволяет смена. Если позволяет. Особенно ценятся в Третьем Районе те, кто умеет растить цветы и овощи без света – одаренные земледельцы. Те и в Дэйтоне живут припеваючи, их забирают теплицы и фермы, им назначают достойные зарплаты. Оно и понятно – всем хочется фруктов, овощей. Цветы мало кто может себе позволить, у меня нет ни одного, потому что освещение, специальные лампы. Ничто не желает цвести в ночи. Только мы, воры.

А мой талант – чужая боль. Я могу ее изымать из человека, забирать стрессы. Только не хочу. Каждый чужой страх на время становится моим собственным, и мне приходится его проживать, справляться с ним, растворять. Еще год назад люди шли ко мне один за другим, и я помогала. После сказала: «Хватит! Почему я должна выносить за вас ваши помои, ваши отходы? Ведь это дело каждого – драить свои стойла». Конечно, за «чистку нужников» мне неплохо платили, несли последнее, вот только радости это занятие мне не прибавляло. А чужой боли – вагон.

– Нет, Фил, ты не прав, – я в очередной раз покачала головой. – Я зарыла свой талант в землю намеренно и разрывать его уже не хочу.

Заварив чай, я долго смотрела на лежащий на тряпке ключ – в чем его волшебство? Что именно он изменяет, как? Слишком большой наконечник для любой типичной скважины. Для него нужна особенная? И почему Орин был так уверен в том, что Слепой Пью пожалует за мной? Я хорошо вижу, слышу и отлично бегаю. К тому же, пусть для начала попробует меня найти.

Глава 1

(Urban Love, Ivette Moraes – Roads)

Днем ранее

Завсегдатаи полутемных прокуренных баров, работающих круглосуточно, искали две вещи – выпивку и любовь. Первое временно притупляло чувство одиночества, второе наполняло Лейку. Если повезет. Всякий раз, вспоминая свою последнюю «любовь» – парня по имени Дени, я сокрушенно качала головой. Да, поначалу моя Лейка наполнилась на одиннадцать процентов, а после нашего разрыва рухнула на четырнадцать. К черту отношения. Если очередная влюбленность отнимет у меня еще десять, то внутри станет совсем пусто. А при мигающей «единице» за тобой придут чистильщики, уведут для того, чтобы ты не дох на улице.

В задницу любовь.

Есть, конечно, те, кому везет. Плохеньким примером являлись мои же родители – они держались друг за друга. Поломанные и измочаленные, все же приносили некое умиротворение друг другу, хрупкую и неяркую радость. Лучшим примером являлись мои же дед с бабкой, хотя на их долю, как мне казалось, выпало меньше испытаний. В какой-то мере повезло и Филу: его жена забеременела два месяца назад, и Лейка Орина прыгнула на невиданный для меня сорок один процент. Я радовалась за друга. С грустинкой по поводу себя, с белой завистью, украдкой вздыхая, но совершенно искренне.

И сегодня в этом баре я искала не выпивку. И не любовь. Сегодня я собиралась закадрить одного неуклюжего слепого забулдыгу с целью посещения позже его жилища.

Любой вор, если он желает жить долго, готовится к заданию кропотливо, подходит к делу с умом. К моменту посещения «Двух Лун» я уже знала, где живет «объект», дважды посетила его дом, разузнала про пожарные выходы, люк, ведущий на крышу, отсутствие замка на двери подъезда. Обошла район, присмотрелась к местам быстрого отхода в случае необходимости. А вот «забулдыгу» сегодня видела воочию впервые, понимала, что в общении с ним придется полагаться на интуицию. Спешка – вот, что неизменно ведет к провалу. И потому я уже трижды напомнила себе: «Мэй, если ты не попадешь к нему в квартиру сегодня, то сделаешь это завтра или через несколько дней». Удача любит тех, кто рискует, но рискует продуманно.

Он сидел за барной стойкой, и он был пьян. Мужчина на вид около сорока, хорошо сложенный. Не слишком высокий, но выше меня, с русыми волосами, в добротной одежде. И это в какой-то мере удивило – его одежда. Она не была пыльной, мятой, не выглядела поношенной или старой. Скорее, привычной ему, удобной. А еще удивили мышцы. Разве слепые люди не худы и жилисты? Этот был в какой-то мере жилистым, но точно не худым. Его фигура казалась фигурой бывшего спортсмена или же военного, человека, так или иначе привыкшего к сильным и частым физическим нагрузкам, – осознание этого факта тренькнуло в моей голове первым тревожным звоночком.

«Ладно, возможно, это как-то связано с его прошлым. Но сейчас он слеп. Безопасен».

Я приблизилась.

«Объект» о чем-то переговаривался с барменом, шутил. Иногда он смеялся, и я отчетливо улавливала пьяную небрежность в движениях, неаккуратную координацию.

«И он надрался».

Мне на руку.

«Будет просто», – заверила я себя, настраиваясь на легкую победу. Зашагала к барной стойке, заняла соседний со слепым стул.

– Мне один «Вельвет», – махнула бармену. Тот кивнул.

«Вельвет» – дорогой коктейль. Пусть мой сосед думает, что я пришла сюда клеить мужиков, потягивая сок манго, смешанный с крепким джином и льдом. Пока готовился напиток, я повернулась, намереваясь разглядеть мужчину вблизи. И разглядела. Хорошие мужские жилистые руки, стакан скотча, зажатый в пальцах, а после идеальный профиль. У слепого было красивое лицо. Из тех, при взгляде на которое «залипаешь», потому что проступает в нем через красоту невидимая агрессия, которую можно уловить шестым чувством и женскими сенсорами. Уловить ее через залегшие у рта складки, через привыкшие хмуриться брови, жесткую линию челюсти и губ… Профиль меня сразил. Ощутилась даже некоторая несправедливость мира: мужчина с таким лицом ни в коем случае не должен быть слеп. Это нечестно. А когда сосед повернулся, когда вздрогнули, ощутив мой запах, его ноздри, мое сознание временно склеилось.

У него были светлые серые глаза. Совсем чуть-чуть раскосые – в какой-то момент можно и не заметить, – очень насмешливые. И глубокие. Казалось, он не слеп, он просто конкретно в этот самый момент не желает прямо на тебя смотреть. Что он смешлив и расслаблен, что он шутник и балагур. А еще пронзило чувство, что под этой личиной любителя злачных мест скрывается кто-то другой. Оставшийся в другой жизни и, тем не менее, живущий под кожей, под маской. Ощущение «двоякости» на пару секунд выбило меня из колеи – забылся остальной мир, даже временно стих гул «Двух Лун».

– О, у меня сегодня хорошая компания! – слепой задорно улыбнулся. И этот его взгляд мимо, совсем чуть-чуть мимо, лишь добавил некоего шарма обладателю улыбки. И усилил ощущение раздвоенности. Слепой носил в себе много боли – это я чувствовала каждой своей клеткой (собственно, я любого могла почувствовать при желании), – а также он многое скрывал под душевными заслонами. Мне почему-то чрезвычайно сильно захотелось увидеть его Лейку.

– Вам виднее, – отозвалась я насмешливо. Играть так играть, будем задавать друг другу веселый тон.

И вновь дрогнули его ноздри – он чувствовал мой запах. Он его вдыхал и как будто анализировал. Но ведь невозможно, думала я, вычленить его из этой мешанины табачного дыма, паров алкоголя и смрада от пота человеческих тел. А если добавить сюда еще множество видов дезодорантов и духов… Но мой сосед, я была в этом уверена, вдыхал именно мой запах.

– Мне попалась красавица.

У него была странно-манящая улыбка.

– Вы не можете этого знать, вы не смотрите на меня прямо.

Наверное, это было грубо, но я всегда оставалась собой.

– Не смотрю прямо, потому что я слеп. Но чтобы ощутить красоту, глаза не нужны.

Я лишь хмыкнула. Забавный он. Как примитивно пытается клеить незнакомку, и ведь, наверное, это почти всегда работает. При его-то внешности. Свою роль играла еще и некая теплота в его глазах.

«Не в глазах, – удивилась я, – в душе… Теплота исходит из его души».

Я не считала себя особенно красивой. Обычной, скорее. Среднего роста, с длинными темными волосами, зеленоватыми глазами, правильными чертами лица. Я была бы красивой, если бы не едва заметное родимое пятно, пересекающее мой висок, касающееся краем щеки. Конечно, его всегда можно было замазать тональным кремом, но ведь мне, как и любой девчонке, хотелось, чтобы меня любили и принимали такой, какая я есть. Если однажды – до или после свадьбы – жених все равно увидит тебя умытой, так для чего скрываться? Это пятно уже в детстве пригасило мой восторг от самой себя, хотя и чувство ущербности я гнала прочь. У всех есть недостатки – мой не самый худший. Еще на моей переносице несколько веснушек – подарок от солнца в детстве. Того солнца, настоящего… Мысль о недостижимом пока Гринхилле вогнала меня в привычный цинизм.

– Это работает со всеми?

Передо мной поставили коктейль. Бармен пожатием плеч извинился – мол, манго не было, добавил вишневый сок. Что ж, пусть мой «Вельвет» сегодня будет темно-бордовым.

– Можно мне быть наглым? Я коснусь вашей руки?

Я не успела даже ответить – сосед положил свою ладонь на мою.

И я провалилась. Он всего лишь согрел мои пальцы теплом своих и чуть погладил, а я отчего-то выдохнула так, будто по самой сокровенной части души провели нежным пером.

– Вы чувствительная…

Черт… Я пообещала себе более не выдавать себя ни вдохами, ни выдохами.

– Обычная.

– Нет. Можно?

И опять, не дождавшись моего согласия, он развернул меня на стуле лицом к себе, а после коснулся щеки, провел кончиками пальцев по коже. Осторожно, очень аккуратно, но мне вновь показалось, что меня просканировали на предмет чувствительности. Я честно держалась – шумно не выдыхать! Не еще раз. А сосед обнаглел вконец. Пользуясь моим замешательством и странным свернувшимся в душе при его прикосновениях чувством, обрисовал подушечкой большого пальца на моей щеке круг, а после коснулся губ. Погладил их, провел от уголка до середины. И держаться стало сложно – он что-то делал со мной. Эти прикосновения что-то делали, они казались магическими. Они отделяли меня от мира бара и его посетителей невидимым коконом, они погружали нас в отдельную сферу, куда не проникали звуки извне. Пришлось отстраниться. Я сюда не за тем пришла, чтобы душой разворачиваться, как кошка на солнечных лучах.

– Посмотрели?

Наверное, опять прозвучало грубовато.

Улыбка на его дьявольских губах коснулась лишь одного края рта.

– Я знал…

– Что я красива? Сейчас вы это скажете?

Я никогда не велась на пикап. Но с ним почему-то хотелось. Хотелось где-то очень глубоко внутри – «соберись, Мэй, …раскисла…» Пришлось напомнить себе, зачем я тут. Про снотворное в моем кармане, про ключ в чужой квартире.

– Купить вам выпить? – встрепенулась я, но, как оказалось, поздно.

Мужчина на стуле развернулся спиной к барной стойке и попытался встать. Неуклюже, правда, – пошатнулся, чуть не упал, вовремя схватился за стойку.

– Мне… на сегодня… хватит…

Он веселился. Он играл. Он был азартен при своей слепоте – это стало для меня вторым тревожным звоночком и в то же время прилепило всеми ногами к карте. К его карте, на которой он играл.

Какое-то время сосед смотрел сквозь шумную толпу, а после спросил:

– Вы ведь не оставите меня одного? Вы ведь проводите меня до дома?

Я почти ошалела от подобной наглости.

– Вас часто кто-то провожает? Каждый вечер?

При всей моей симпатии к этому субьекту, «еб№нов» я не любила. Бабников, ловеласов и всех, кто сует свой член в каждую промежность.

– Нет, чаще всего я сам…

В его тоне промелькнула грусть. И еще боль – я ее уловила.

– Просто самому… сложно… Пока доберешься до выхода… много синяков.