В России также проводились подобные исследования среди школьниц разных возрастов. Девочки уделяют большое внимание своей внешности уже в 7–10 лет: когда они говорят о желаемом образе своего тела, ключевое место занимает категория красоты, они идентифицируют себя с героями или людьми, которые симпатичны им внешне. Опрос, проведенный ВЦИОМ в 2020 году среди девушек 14–17 лет, показал, что с насмешками из-за внешности сталкивались 60 % девушек, с травлей в социальных сетях – 14 %, физической агрессией – 10 %, а никогда не сталкивались с негативным отношением 26 % опрошенных^[2].

Даже кратковременное воздействие типичных, идеализированных образов женщин, которые мы видим каждый день, снижает мнение девочек о себе – как в физическом, так и в образовательном плане. Кроме того, по мере взросления новая сексуальность не ведет к большей сексуальной правомочности. Согласно Деборе Толман, профессору Хантерского колледжа, которая изучает влечение девочек-подростков, «они отвечают на вопросы о том, что чувствуют их тела – на вопросы о сексуальности или возбуждении, – описанием того, как, по их мнению, они выглядят. Мне приходится напоминать им, что хорошо выглядеть – это не чувство».

Все это не происходит внезапно, когда девушка задувает свечи на торте в свой тринадцатый день рождения. С момента ее рождения – а по правде говоря, задолго до этого, – родители сталкиваются со шквалом маленьких решений, принятых осознанно и нет, которые будут формировать идеи дочери и ее понимание своей женственности, своей сексуальности, своего «я». Как привить ей гордость и стойкость? Осыпать ее розовыми ползунками с сердечками? Отказаться от подгузников с «Принцессами Disney» ради «Молнии МакКуина»? Разрешить трехлетке ходить в садик с ногтями, накрашенными детским лаком? А как относиться к той самой популярной девчонке с Disney Channel? Старая или новая версия Даши-путешественницы? Розовый футбольный мяч – да или нет? А розовый конструктор TinkerToys – цвет расширяет или сужает сферу его употребления? И даже если вам кажется, что послание, переданное розовым набором игры «Эрудит», на коробке которой плашки гордо гласят «М-О-Д-А», звучит слегка ретроградно, что с этим делать? Запереть свою дочь в башне? Уповать на «поучительные уроки», когда мама рассказывает, что в реальной жизни Барби с ее пропорциями заваливалась бы вперед, на свою грудь размером с шары для боулинга (самое время закатить глаза)?

Отвечать на такие вопросы, как ни странно, стало сложнее с середины 1990-х годов, когда боевой клич Girl Power поставил способности выше тела. Где-то в процессе это послание стало означать ровно противоположное. Стремление к физическому совершенству было переосмыслено как источник – часто единственный источник – эмпауэрмента, или расширения возможностей для молодых женщин.

Вместо обретения свободы от традиционных ограничений, девушки теперь были вольны «выбирать» их. Однако грань между «можно» и «нужно» стирается слишком быстро.

Даже когда перед моей дочерью и ее сверстницами открываются новые возможности в сфере образования и профессиональной деятельности, параллельно проявляется и путь, который побуждает их приравнивать идентичность к имиджу, самовыражение – к внешнему виду, женственность – к производительности, удовольствие – к умению угождать, а сексуальность – к сексуализации. Воспитывать так девочку одновременно и легче, и сложнее – равно как и быть одной из них.

Я понятия не имела, станут ли диснеевские принцессы первым залпом в Столетней войне похудений, рисований и выщипываний (и вечной неудовлетворенности результатами). Но для меня они стали триггером для более широкой дискуссии: как помочь нашим дочерям справиться с противоречиями, с которыми они неизбежно столкнутся, будучи девочками, с диссонансом, который как никогда присущ женскому взрослению. Тогда казалось, что я не закончила – не только с принцессами, но и со всей культурой детства маленьких девочек: во что она превратилась, как она изменилась за десятилетия, прошедшие с тех пор, как я сама была ребенком, что эти изменения означают и как ориентироваться в них, будучи родителем.

Я первая признаю, что у меня нет всех ответов. А у кого они могут быть? Но как мать, которая также является журналисткой (или, возможно, наоборот), я считаю, что важно изложить контекст – маркетинг, наука, история, культура, – в рамках которого мы делаем свой выбор, предоставить информацию, которая поможет родителям более мудро подходить к принятию решений.

Поэтому я вернулась в царство Disney, а также посетила магазин American Girl Place и Американскую международную ярмарку игрушек (крупнейшая в отрасли торговая выставка, где представлены все самые популярные новинки). Я шастала по детскому отделу Pottery Barn и Toys «R» Us. Я беседовала с историками, маркетологами, психологами, нейробиологами, родителями и самими детьми. Я познала ценность оригинальных сказок; размышляла о значении детских конкурсов красоты; вышла в интернет в качестве «виртуальной» девочки; даже посетила концерт Майли Сайрус (чтобы вы поняли, насколько ответственно я подошла к делу). И я столкнулась лицом к лицу с собственной растерянностью – как мать, как женщина – в том, что воспитание девочки поднимает во мне вопросы о моей собственной феминности.

Как и все, я хочу для своей дочери самых простых вещей: чтобы она росла здоровой, счастливой и уверенной в себе, с четким пониманием своего потенциала и возможностью его реализовать. Однако она живет в мире, который говорит ей – что в три, что в тридцать три года, – что самый верный способ этого добиться – выглядеть, например, как Золушка.

Но я забегаю вперед. Давайте вернемся назад и начнем там, где начинаются все хорошие истории.

Давным-давно.

Глава 2
Что не так с Золушкой?

Когда Дейзи было три года, я ее потеряла. Точнее, позволила ей потеряться. Она бросилась в толпу, когда мы отмечали бат-мицву моей племянницы, и я ее не остановила. Ну какие тут могут быть неприятности, рассуждала я: в зале было по меньшей мере пятьдесят еврейских матерей. В то же время там была крутая мраморная лестница, двери, выходящие на темную парковку, переходящую в заросшее камышом болото, и кухня, полная оставленных без присмотра ножей. Поэтому, когда прошло двадцать минут, а она так и не появилась, я начала немного волноваться. Ладно, запаниковала.

Я протиснулась сквозь толпу, выкрикивая ее имя, оставляя за собой взволнованных бабушек. Затем одна из подруг моей племянницы дернула меня за рукав.

– Она там, – сказала девочка, указывая на группу из примерно десяти подростков.

Я все еще не видела своего ребенка. Поэтому подошла ближе и заглянула через плечо одного из мальчиков. Дейзи лежала на земле; ее руки были крестом сложены на груди. Сжатые губы, мрачное выражение лица.

– Может, Айзек? – спросила одна из девочек, подталкивая вперед тощего шестилетнего мальчика.

Не открывая глаз, Дейзи покачала головой.

– Майкл? – попробовала другая девочка. Снова немое отрицание.

– Джефф?

Вновь отказ.

Я спросила мальчика, стоявшего передо мной, что происходит.

– Она Белоснежка, – объяснил он. – Она съела ядовитое яблоко, и теперь мы пытаемся найти нужного принца, который сможет разбудить ее.

Я никогда не рассказывала Дейзи историю о Белоснежке. Я намеренно скрывала ее, потому что, даже если отбросить очевидный сексизм, сама Белоснежка – та еще заноза. Ее единственное достоинство, насколько я могу судить, это аккуратность: она вечно что-то чистит, вытирает пыль, заставляет гномов мыть свои грязные рукавицы. (Ладно, еще у девчушки неплохой музыкальный слух. Но на этом все.) Она воплощала все, что, как мне казалось, моя дочь отвергнет либо не поймет, не говоря уже о принятии: пассивная, лишенная индивидуальности принцесса, спасенная принцем (который очарован исключительно ее красотой) ради классического «жили-они-долго-и-счастливо», где весь контроль – у него. Но все же моя девочка, каким-то образом ознакомившаяся с сюжетом, блаженно лежала в ожидании Первого Поцелуя Любви.

Дейзи подняла руку.

– Гарри! – объявила она. – Гарри должен быть принцем.

Две девочки в тот же миг умчались искать ее одиннадцатилетнего кузена, а все остальные остались и смотрели на мою принцессу с восторгом.

Она была настолько уверена в их присутствии, что даже не открыла глаза.

* * *

Бог свидетель: я была диснеевским ребенком. У меня с 1970 года лежат фирменные мышиные ушки, на которых желтой нитью вышито витиеватое «ПЕГГИ». Я до дыр заслушала пластинку с историями про Питера Пэна, Алису в Стране чудес и даже Золушку. Но пока у меня не родилась дочь, я никогда не слышала о «Принцессах Disney» как о явлении. Оказывается, на то была причина. Их не существовало до 2000 года. Тогда бывший руководитель Nike по имени Энди Муни въехал в Disney на метафорическом белом коне, чтобы спасти от страданий подразделение потребительских товаров.

Как-то раз я беседовала с Муни в его роскошном офисе в Бербанке, штат Калифорния. С вполне себе прекрасным шотландским говором он поведал мне ставшую легендарной историю о том, как примерно через месяц после вступления в должность он полетел в Финикс на шоу «Disney на льду» и оказался в окружении маленьких девочек в костюмах принцесс. Костюмах принцесс, которые были – о ужас! – самодельными. Как бренд мог упустить такую нишу? Уже на следующий день Муни собрал свою команду, и они начали работу над «Принцессами». Это был рискованный шаг: до этого Disney никогда не продвигал своих персонажей отдельно от выхода фильма, а старожилы вроде Роя Диснея считали бредом объединение героев из разных историй. Вот почему сегодня, когда это происходит, дамы никогда не смотрят друг другу в глаза. Каждая глядит как бы в сторону, словно не зная о присутствии другой. Теперь, когда я вам об этом рассказала, вы тоже будете такое замечать. И, скажу я вам, выглядит жутковато.

Стоит также отметить, что не у всех диснеевских принцесс королевское происхождение. Отчасти гениальность «Принцесс», по признанию Муни, заключается в том, что их значимость настолько широка, что, по сути, ее нет. Даже Фея Динь-Динь изначально была принцессой, хотя ее «правление» было недолгим. Между тем, хотя Мулан (молодая протофеминистка, которая выдает себя за мужчину, чтобы спасти Китай) и Покахонтас (дочь индейского вождя) официально являются частью клуба, я сомневаюсь, что вы сможете найти их в магазинах. До конца 2009 года они были принцессами с самой смуглой кожей, а также принцессами с наименьшим потенциалом. Сами понимаете, украсить орлиные перья Покахонтас можно лишь до определенного лимита. Что касается Мулан, то она появляется лишь в кимоноподобном одеянии ханьфу, которое по фильму не приносит ей особой радости, а не в своем воинском снаряжении.

Говоря о «Принцессах», вы имеете в виду Золушку, Спящую Красавицу, Ариэль и Белль (это «современная» принцесса, чья история показывает, что подходящая женщина может превратить чудовище в принца). Белоснежка и Жасмин тоже входят в пантеон, хотя они чуть менее популярны.

Первый мерч с «Принцессами», выпущенный без маркетингового плана, без фокус-групп, без рекламы, продавался, словно по благословлению Феи-крестной. В течение года продажи взлетели до 300 миллионов долларов. К 2009 году они достигли четырех миллиардов долларов. Четыре миллиарда долларов!

В разное время права на производство кукол по мотивам анимационных фильмов Disney принадлежали разным компаниям. В 2016 году Hasbro купила лицензию у Mattel, после чего акции Hasbro достигли рекордного уровня. Mattel в 2022 году снова «отвоевала» права на продажу диснеевских принцесс. После этой новости акции компании выросли на 6 %.

На рынке существует более двадцати шести тысяч товаров с «Принцессами Disney» – число, которое, особенно если исключить сигареты, алкоголь, автомобили и антидепрессанты, просто ошеломляет. «Принцессы» стали не только самым быстрорастущим брендом из когда-либо созданных компанией; это самая большая франшиза на планете для девочек от двух до шести лет.

И по сей день Disney практически не проводит маркетинговых исследований в отношении «Принцесс», полагаясь на силу преемственности от матери к дочке, а также на очевидный рейтинг продаж в тематических парках и магазинах Disney Store (Тиана, широко разрекламированная «первая афроамериканская принцесса», оказалась в некотором роде исключением, но о ней мы поговорим позже).