Нет, за эти годы он ни капли не изменился. Внешнюю оболочку он, может, и прилизал на благо общества, но внутри скрывается все тот же дикий и жестокий зверь. И так уж получилось, что я единственная, с кем ему не нужно притворяться. Я видела его худшие моменты, я была с ним в худшие времена. Поэтому сегодня он показал мне свое истинное лицо. Скалаев выдвинул свои условия и спокойно ждал когда я соглашусь. Уверена, он ни на секунду не сомневается в моем ответе…

Господи, ну зачем я только к нему пошла? Как я могла поверить всем этим хвалебным статьям о молодом бизнесмене? Где была моя логика? Как вообще, за шесть лет можно легально построить такой бизнес? Ответ очень прост – никак! А значит Марат использовал свой излюбленный способ – пошел по головам. И следующая на очереди, несомненно, моя… моя бедная глупая головушка.

Я не перестаю дрожать даже тогда, когда такси останавливается у моего подъезда. Вытаскиваю из сумки скомканную купюру и не дожидаясь сдачи выбираюсь из авто. Возможно, потом я пожалею о такой расточительности, но сейчас это не важно. Сейчас мне нужно поскорее добраться домой и дать, наконец, волю эмоциям.

В прихожей я на несколько секунд замираю перед своим отражением в зеркале. По щекам катятся мокрые дорожки, бескровные губы подергиваются в беззвучном плаче, лицо горит, будто у меня жар. А вот внутри, наоборот, чувствую пронизывающий холод. Будто каждый орган покрылся толстой коркой льда. Особенно сердце.

И этот контраст между внешним жаром и внутренним холодом просто невыносим. Скидываю с себя одежду и становлюсь под горячий душ. Стекло душевой кабинки моментально запотевает, но арктический холод никак не отступает. Я все еще чувствую будто чья-то ледяная рука сковывает мои внутренние органы. И даже догадываюсь чья.

Через пять минут пытки кипятком я сдаюсь и поворачиваю термостат в другую сторону. Кожа мгновенно покрывается мурашками и спустя пару минут я чувствую как все тело немеет от холода. Я словно провела синхронизацию вышедшего из строя устройства. Мне холодно. Меня знобит. Но по крайней мере, меня не раздирает контраст между внешним огнем и внутренним льдом. Я, наконец, снова чувствую себя целой. Так мне будет гораздо легче убедить себя, что там, в кабинете Скалаева, я не оставила частичку себя. Снова.

У меня уходит еще минут двадцать, чтобы совладать с душевным раздраем. Я справлюсь. У меня просто нет другого выхода. Я подпишу все, что попросит Марат. С его помощью я уничтожу МиКрейт, а дальше… он заберет свою часть и оставит меня в покое. Ведь так? И даже если я заранее знаю, что вместе с наследством я лишусь и частички души, назад дороги нет. Я сама сделала этот выбор и отступать уже поздно. А еще я сделаю все что в моих силах, чтобы не показать свою слабость. Сегодня в его кабинете я справилась на отлично и уверена, дальше мне тоже не составить труда изображать равнодушие. По-другому и быть не может. После того, что Марат сказал о нашем сыне, после того как он показал, что ему наплевать, это будет очень легко.

Бросаю взгляд на часы и понимаю, что пора идти за Тимуром. Сегодня Саяра забирала мальчишек из сада и держу пари, весь вечер они опять строили какое-то невообразимое творение из лего. Надо не забыть напомнить им убрать за собой, а то бедная соседка снова наступит на адские детальки и будет хромать несколько дней. Невольно улыбаюсь, вспоминая “пожарную подводную лодку”, которую они собрали на прошлых выходных. Каждый раз, когда Айсен дарит им очередной набор лего, мальчишки сперва собирают его по инструкции, а затем тут же разбирают и творят уже что-то на свой вкус. Так в их коллекции появились полицейский лимузин, гоночный вертолет и та самая пожарная субмарина.

Поначалу Костас возмущался, когда Тимур разбирал только что собранную модель, был даже период, когда нам приходилось дарить им два одинаковых набора, чтобы не ссорились. Но потом Тимуру удалось убедить друга, что так гораздо интереснее и тот уже и сам полюбил отступать от инструкции и нередко проявляет фантазию.

С сыном мне будет легко забыть обо всем, что сегодня произошло. Мы обязательно почитаем перед сном, он расскажет мне как прошел его день и в подробностях расспросит о моем. А мне опять придется безбожно врать.

Не могу поверить, что еще вчера думала, что скоро, наконец, смогу рассказать ему правду об отце. Сейчас же я понимаю, что он скорее всего так никогда ее и не узнает. Потому что даже во взрослом возрасте нельзя спокойно отнестись к тому, что твоему отцу на тебя было просто наплевать.

А пока надо взять себя в руки, приклеить на лицо радостную улыбку и попытаться сделать вид, что я сегодня не заключила сделку с дьяволом.

Мой сын обладает потрясающей способностью считывать мои эмоции. Вот вроде бы улыбаюсь, слушаю его веселую болтовню про игры, про то как они в саду делали картины из манки и фасоли, искренне нахваливаю этот шедевр, но он замолкает на полуслове и заглядывая мне в глаза, спрашивает:

– Что-то не так? Ты какая-то грустная сегодня.

– Да ну прям, – отмахиваюсь я, запуская руку в его густую шевелюру. – Я же улыбаюсь, солнышко.

– Улыбаешься, – серьезно соглашается сын. – Но не глазами.

А затем он меня обнимает и, кажется, в этот момент, действительно все проблемы отходят на второй план. Я, наверное, никогда не пойму как у нас с Маратом мог получиться такой добрый и не скупой на эмоции ребенок. Скалаев всегда больше напоминал робота, чем живого человека. Даже когда мы встречались… Нет, чувства, конечно, были. Но они были на грани. Тогда все было на грани.

Меня тоже сложно назвать эмоционально стабильным человеком. Может, когда-то в детстве я и не боялась открыто демонстрировать свои чувства, но потом моей главной эмоцией был страх, а его, как известно, лучше не показывать. Поэтому я старалась избегать всяческого проявления чувств.

Когда родился Тимур мне пришлось практически заново открывать для себя все: любовь, заботу, доверие. Помню, когда только забеременела, боялась, что не смогу стать хорошей матерью. Как я смогу воспитать нормального человека если сама никогда не была нормальной?? Но когда он появился на свет, я поняла, что самое главное – это любить его, показать ему, что приму любые его эмоции и ошибки.

И вот сейчас, чувствуя напряженное сопение у своего уха, обнимаю его крепко-крепко и в очередной раз понимаю, что все было не зря. Что почти шесть лет назад я приняла самое правильное решение в своей жизни.

Глава 11

– Вот, смотри, – подбегает ко мне Тимур. – Как думаешь, Маше понравится?

– Он прекрасен, – с улыбкой разглядываю букет из из лего. – Но я боюсь, детали слишком мелкие для малышки, она может попытаться их съесть.

– Съесть? – сын так смешно таращит глаза, что я едва сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться. – Мама, ну она же не корова, зачем ей есть цветы? Тем более пластмассовые! И вообще, ты же говорила, что она еще ничего кроме молока не ест.

– Малыши часто тянут все в рот. У них такой способ познавать мир вокруг.

– Фу, – морщится сын. – Ладно, тогда я цветы Алене подарю, а Маше сейчас открытку нарисую. Как можно игрушки в рот тянуть? С ними же играть надо!

Сын убегает, продолжая ворчать по поводу неразумных младенцев, а я вспоминаю свои первые седые волосы, когда он в полгода отгрыз небольшой кусок от силиконового прорезывателя. Я тогда поставила на уши всех местных врачей и только после того как три специалиста заверили меня, что малышу ничего не угрожает, успокоилась. Но отзыв на игрушку все равно оставила в интернете и с тех пор у меня развилась дикая аллергия на всех жирафов, ведь именно крохотное ухо этого животного он умудрился отгрызть своими двумя зубами.

Когда Алена вчера позвонила и предложила вместе погулять в парке, моим первым желанием было отказаться. Слишком взвинчена я сейчас. Как я ни старалась абстрагироваться от слов Скалаева, но встреча с ним выбила меня из колеи, сковырнула старые раны и разбудила старые обиды.

И все-таки я рада, что решила согласиться. Смотрю сейчас на ее малышку, мирно сопящую в коляске и кажется, обо всех проблемах забываю.

– А она долго спать еще будет? – шепотом, но весьма недовольно интересуется Тимур. – Я хочу ей открытку подарить.

– Искренне надеюсь, что да, – смеется Алена. – Маруся сегодня всю ночь бунтовала, я думала с ума сойду, так что пусть еще немного поспит, хорошо? А открытку мы ей обязательно покажем. Уверена, ей понравится.

Тимур хватает новую огромную бетономешалку и убегает на площадку, а я еще раз повторяю Алене:

– Спасибо за подарок. – Очень хочется добавить привычное “не стоило”, но знаю, что это приведет лишь к очередному спору.

Мы садимся на лавочку и я, набрав побольше воздуха в легкие, выпаливаю:

– Я к нему сходила.

– Да ладно? – глаза подруги округляются и она осторожно спрашивает: – И что? Он согласился отдать тебе свой голос?

– Согласился, – вздыхаю. – Но на своих условиях.

– И…? – от нетерпения она даже толкает меня локтем. – Не томи.

– Я бы согласилась на любые условия, ты же знаешь. Но дело не в этом. Он знал.

– Что именно? – она удивленно поднимает брови, но тут же отрицательно мотает головой. – Нет, это исключено.

– Он сам сказал.

– Не может быть, Алиса, – все так же уверенно повторяет она. – Он не мог знать о существовании Тимура…

– Но тем не менее, – усмехаюсь я всеми силами пытаясь изгнать из голоса горечь. – Он сказал, что знал еще шесть лет назад, но ему было наплевать.

– Но…, но он же, – подруга от волнения начинает даже заикаться. – Но он говорил что у него нет детей. Так искренне!

– Тебе? Ты с ним общалась? – теперь настала моя очередь округлять глаза. Хотя чему я удивляюсь? Скалаев давно был запретной темой в наших разговорах и вполне логично, что они с Аленой могли пересекаться. Это мы с Маратом оказались в разных кругах, Алена же продолжала вращаться в прежних, даже несмотря на то что в Москве появлялась лишь раз в пару месяцев.

Когда наши отношения с Маратом зашли в окончательный тупик, подруга предложила мне перевестись в Питер, даже нашла нам подходящий университет и сама уладила все вопросы с документами. Но за неделю до переезда я узнала, что беременна. Отец ребенка даже не захотел меня выслушать, а мой собственный сразу же отправил “решать проблему”. Алена уехала в Питер, а я осталась совсем одна.

Поначалу у меня было эгоистичное желание рассказать подруге о беременности, я была уверена, что она меня не бросит и останется в Москве… но для нее это бы значило испортить отношения с родителями и идти на попятную в деканат, дубовой дверью которого она громко хлопнула, забирая документы. Решение оставить ребенка было моим, а значит было бы несправедливо ожидать от нее готовности изменить свою жизнь.

А я еще я трусливо боялась, что если она узнает о малыше, то тоже начнет меня отговаривать от решения рожать. Мне тогда казалось, что никто не в состоянии понять меня и мои проблемы. Весь мир был против меня.

Когда я сообщила ей, что передумала и никуда не поеду, Алена обиделась и даже разозлилась. Я была уверена, что в тот день потеряла последнего близкого человека. Но в отличие от моего отца и Марата, она была не такой категоричной, и уже через некоторое время она сама написала мне. Поначалу наше общение все еще было натянутым, но со временем мы снова сблизились и когда я ей, наконец-то, рассказала про Тимура… я впервые видела чтобы человек одновременно хотел меня придушить и расцеловать.

С тех пор она не раз предлагала мне помощь, но я упорно заверяла ее в том, что прекрасно справляюсь и сама. Я выжила без денег отца, а значит и ее деньги мне не нужны. Но каждый раз когда она прилетает в Москву, Тимур обзаводится очередной дорогущей игрушкой от любимой тети Алены.

– Когда ты его видела? – на удивление мой голос звучит довольно ровно.

– В прошлом году, – задумчиво говорит. – Нет, два года назад. Ольга как раз была беременна. Поэтому о детях и заговорили.

Ольга была сестрой Андрея Крылова, мужа Алены. Хотя, на тот момент, получается, они еще не были женаты. Именно в ее агентство “На крыльях” я планировала перевести всех маркетологов МиКрейта. Ольга к моей идее отнеслась с большим энтузиазмом и пообещала лично помочь им побыстрее влиться в новую среду.