Вскинув голову, я посмотрела Дьяру прямо в глаза. Мне осточертело бежать и бояться. Существует предел страху, после которого нервы сдают. И ты начинаешь действовать вопреки логике, приличиям, здравому смыслу, что вопит тебе благим матом: «Вика! Нужно соврать, извернуться, постараться разубедить…»

Вот и у меня случилось именно так. Я устала настолько, что решила: настало время встретиться с доставшимся от Тигиан наследием. Не эфемерным, а вполне реальным, с темно-синими глазами, в радужке которых я только сейчас заметила несколько янтарных крапинок, со следом от шрама рядом с виском, с короткой щетиной.

Мне показалось, что воздух вдруг уплотнился, став словно камень. Я не могла вдохнуть, а внутри словно до предела натянулась струна. Казалось, что в этот миг я и напряжение – это одно и то же, что по нервам дали сразу разряд в триста восемьдесят вольт и мой мозг сейчас сгорит, как чертов жесткий диск у компьютера.

Я уже готовилась услышать это краткое «да» и броситься в бой. Сражаться с булыжником в руках. Не думая о том, что будет дальше. Если я одержу победу. Если проиграю.

Дьяр сжал кулаки так, что его костяшки побелели, да и все тело напряглось, готовое для стремительного броска… Я ощущала это. Как и то, что еще мгновение – и мы оба либо свихнемся, либо бросимся друг на друга, чтобы задушить, выцарапать глаза, вцепиться. Мстя. Сражаясь за жизнь.

Он тяжело и болезненно, борясь с собой, выдохнул:

– Я ненавижу тебя, Тигиан Уикроу, лживую, двуличную сволочь, которая, прикрываясь добродетельной невинностью, не побоялась артефакта истины, решившись солгать в имперском суде. Но отправить к Хель единственную свидетельницу обвинения, чтобы меня точно сочли преступником, заметающим следы?..

– Тогда зачем ты пытался убить Уикроу накануне? – я сорвалась.

Сжала лежавший рядом со мной булыжник в руке так, что его острые грани наверняка порезали кожу, и подалась вперед. Наши лица оказались рядом. Всего в паре сантиметров друг от друга. Мы делили на двоих один глоток воздуха, один день и одну ненависть.

Прямой, открытый взгляд синих глаз, полный ярости и злобы. Мои глаза, в которых отчаяние и решимость играли в чехарду.

– Накануне я был слегка занят другим. Бежал из тюрьмы, – почти мне в губы иронично выдохнул Дьяр.

– Накануне я умерла, – не отступив ни на миллиметр, эхом отозвалась я. – Официально – это покушение нанятых тобой головорезов.

– Официально? – прищурился Дьяр и добавил, не подозревая, насколько прав: – А если реально? Я не пытался тебя убить. Поэтому вопрос: КТО в действительности на тебя покушался? И как тебе в таком случае удалось выжить? Ты что, свою душу у смерти украла? Ибо сейчас ты живая.

– Да, чтоб тебя! Я живая! Да не та! – отчеканила я.

– Не та? А какая?

– Это сейчас так важно? По-моему, большее значение имеет то, что я потеряла память и быть свидетельницей не могу…

– Судя по тому, где мы встретились, потеряла ты не только память. – Губы Дьяра исказила ухмылка.

– И это говорит тот, кто сам прикинулся пьяным дебоширом в корчме, – не осталась в долгу.

– Самый удобный способ выбраться из города – прикинуться тем, на кого стража и не подумает.

– Виром Безземельным? – припомнила я, оценив уровень наглости напарничка: провести всех столичных гончих, прошмыгнув под самым их носом… Как бы я ни была зла, не могла не восхититься этим гадом.

– Так меня называли до того, как я поступил в Академию темных властелинов.

Я чуть было не ляпнула: что, и на таких тут учат? А Дьяр, и не подозревая о том, что я думаю, продолжил:

– А вот ты как оказалась среди воров?

– Я тоже… скрывалась.

– И от кого же может так отчаянно прятаться невеста самого кронпринца, что каторга ей милее императорских покоев? – глумливо заметил он.

– От обстоятельств. Но, как оказалось, они решили отправиться следом и напрочь испортить мне эту самую каторгу. – Я тряхнула рукой, и цепь выразительно звякнула.

Этот звук, далеко разнесшийся в хрустальном рассветном воздухе, давно отзвучал. И сейчас шумели лишь бурный горный поток и звонкая трель жаворонка. А мы все так же сидели друг напротив друга. Недвижимыми. Я – пытаясь осознать услышанное. Дьяр – смиряя ярость и гнев, загоняя жажду мести в жёсткие тиски логики и расчёта.

Первым нарушил молчание напарник:

– Если ты все еще жаждешь пять лет мыть золото на приисках, то, так и быть, мы можем остаться здесь и подождать гончих. В противном случае советую поторопиться.

– Знаешь, я замерзла и не прочь согреться бегом, – с этими словами поднялась с камней. Дьяр – тоже. Голову неимоверно тянуло назад. Кожа под плетением косы дико зудела то ли от грязи, то ли от раствора, которым Тигиан обработали волосы. В общем, я обнаглела окончательно. – Но прежде… Раз уж ты пока меня не убиваешь, то помоги расплести. Нет сил терпеть эту пытку.

И повернулась к врагу спиной, рассудив: если бы он меня хотел придушить, то я была бы уже бездыханной.

– Ну знаешь… – задохнулся от возмущения Дьяр.

Но все-таки помог. И когда тугое плетение перестало стягивать не только кожу на голове, но, казалось, и мысли в черепной коробке, я с облегчением прикрыла глаза и выдохнула.

– Теперь все? – суровый голос вывел меня из состояния эйфории на минималках. А выразительно звякнувшая цепь напомнила: если еще подольше понаслаждаться свободой волос, то они станут еще более свободными и даже независимыми. От тела хозяйки. А все потому, что будут отсечены от тела вместе с головушкой.

– Да, – с готовностью отозвалась я, шустро переплетая пшеничные локоны в длинную, широкую, а главное, нетугую косу. Конец закрепила обрывком ткани, оторванным от низа рубахи. И, перекинув на спину свое кривоватое творение, первой сделала два шага в сторону от ручья. Все это под хмурым и очень выразительным взглядом напарника.

Впрочем, он не заставил себя долго ждать и тут же двинулся следом, а спустя пару минут и вовсе оттеснил меня, начав первым прокладывать путь среди пушистых елей и разлапистых ветвей можжевельника.

Я топала следом, сопя Дьяру практически в его широкую спину и грустно усмехаясь про себя: всегда считала ноги не самым лучшим способом ухода от проблем. Но в данной ситуации это был единственный способ выжить.

Мы двигались молча сквозь зеленое море тишины и безветрия. Под ногами мягкой подушкой пружинила грибная прель. Перепархивали, чирикая о своем, непуганые птицы. Ковры нежной низенькой кислицы начали сменяться проплешинами полян с разнотравьем. А красавицы ели – делить солнечный свет с пугливыми осинами, листья которых отзывались дрожью на каждое дуновение ветра, светлыми и умными березами и даже кряжистыми дубами.

Судя по уклону, мы спускались в долину. Солнце припекало все сильнее. Так, что начало даже парить. Одежда на нас не то чтобы высохла совсем, но уж точно не холодила. А вот обувь… Не знаю, как у Дьяра, а мои честно краденные сапоги начали изрядно натирать пятки. Если продолжить в том же духе, то дойдет и до того, что прольется кровь.

А ведь я, сбегая из поместья Уикроу, не только голову обернула крепко-накрепко, но и ноги. Правда, о том, как накручивать портянки, имела весьма смутное представление. Зато о фиксирующих голеностоп повозках – вполне. Потому, на привале присев на валун и сняв с ноги сапог, услышала выразительный свист.

– И кто же тебя, принцесса, учил так подвертки обматывать? – удивления и ехидства в голосе напарничка было поровну. Хотя нет – ехидства все же больше.

– Знаешь, лучше маленькая помощь, чем большое восхищение, – сыронизировала я. Меня задело это его «принцесса», сказанное с пренебрежением. Потому снимала сбившуюся повязку, которая была из лоскута двунитки, резкими, чуть рваными движениями.

– На балах ты предпочитала купаться в лучах последнего, – в смысле сказанного Дьяром не было осуждения. Зато его с лихвой хватило в интонации. Она-то и поставила окончательную точку в выражении сути фразы.

– Мы встречались на приемах? – спросила я, прищурившись. Была у меня такая привычка – смотреть вполглаза, как в прицел. Обычно это случалось в те моменты, когда во мне незримый бой вели профессиональный цинизм и вежливость.

Внимательно глянула на небритого, с застрявшим в нечёсаной грязной шевелюре хвоинками темного властелина, грозного Дьярвира Йорана. Представить его на светском рауте было проблематично. А вот в развеселой корчме…

– А ты разве не помнишь? – Он задумчиво посмотрел на меня, словно прикидывая: это я так талантливо притворяюсь или у меня действительно случился приступ девичьего склероза?

– Я же говорю, что НИЧЕГО не помню, – отчеканила я, вздернув подбородок.

С учетом того, что я сидела и была ниже Дьяра, жест вышел так себе.

– И тем не менее отлично вправляешь суставы и перевязываешь растяжения. – Он выразительно кивнул на мою лодыжку.

Крыть было нечем. Вот ведь… Дьяв… Дьяр! Паразит, одним словом.

– Слушай, тебя не учили, что воспитанный мужчина никогда не сделает замечания женщине, даже если она неправильно тащит труп к обрыву? – подпустила я шпильку. – Что, не мог сделать вид, что ничего не заметил?

– Извини, но я ни разу не благородный. И даже титул, пожалованный императором, у меня не наследный. Так что… Я не в курсе этих ваших изысканутых на всю голову этикетов. Поэтому спрошу прямо: как так получилось, что ты утверждаешь о своем беспамятстве и в то же время у тебя навыки, которыми не овладеешь за один день?

От этого вопроса я мысленно застонала: ну почему в моем случае «налаживается» – это не когда в жизни становится относительно хорошо, а исключительно когда в ней происходит полная лажа?

Вот и сегодня: не успела порадоваться если не перемирию, то хотя бы нейтралитету с напарником, как не к месту кое у кого проснулась наблюдательность. И я не знала, как и что нужно было солгать, чтобы выкрутиться.

Выдохнула. Решительность всегда была моим козырем. Но почему-то сейчас она затерялась в колоде. Так что искала я ее добрых полминуты. И все же с трудом, но нашла:

– Я обманула Смерть. Вернее, моя душа. Из другого мира. Я просто не хотела умирать и… заняла тело той, которая его покинула, – отозвалась, прекрасно понимая, что сказать правду – просто. Но именно после признания начнутся мои главные проблемы.

Сказала! Я все-таки это сказала! Хотя прекрасно отдавала себе отчет: я нужна Дьяру живой, лишь пока я – Тигиан Уикроу, а не Вика Туманова. Тигиан, а не я его оправдательный приговор. Но я все равно хотела жить. Упрямо. Отчаянно. Потому, сжав кулаки и глядя глаза в глаза напарнику, добавила:

– И я предлагаю сделку: я помогу тебя в суде, а ты мне – освоиться в этом мире. – И протянула руку.

Как равная равному. И плевать, что я сидела лишь в одном сапоге, в то время как портянка на второй ноге была наполовину разбинтована, из мха вокруг тянуло сыростью, да и вообще все вокруг не располагало к дипломатическим переговорам на высшем уровне. Для меня главным было лишь одно: пожмет мне сейчас руку напарник или нет.

– А тебя не волнует, вдруг я и вправду преступник?

– А это так? – задала я встречный вопрос, не отдернув руки, не показав, что сомневаюсь в Дьяре, и все так же глядя глаза в глаза. Потому как они, немые, часто бывали красноречивее любых слов.

– Не стоит верить всей правде, которую говорят обо мне, – усмехнулся напарник и все же протянул мне руку.

Я же, пожимая мозолистую ладонь, ответила словами знакомого врача из военкомата:

– Не переживай, я больше на анализы полагаюсь, чем на слова.

Судя по тому, как на меня посмотрел Дьяр, мы подумали о разном. Я о заборе крови, он – об анализе ситуации. И мне как-то не захотелось его разубеждать. Пусть в глазах напарника я хотя бы чуточку побуду умной, а не только везучей.