– Ты же только что приехала, – обиделась Фрида. – Я запланировала несколько поездок. Англия весной прекрасна: вся природа расцветает, молоденькие листочки, ягнята на лужайках.

– Знаю, знаю, только мой любовник требует, чтобы я вернулась. Мы сейчас с трудом переносим расставания, – хихикнула Нуш и с деланым смущением прикрыла рот рукой.

Фрида оторопела: выходит, это и есть настоящая причина ее визита. Не повидать сестру или племянников, а похвастаться любовником.

– Мы встречаемся каждый день в наглухо занавешенной карете и ездим туда-сюда по Унтер-ден-Линден, пока не выбьемся из сил. Он страстен, ненасытен и безумно в меня влюблен. Наверняка наши крики слышит весь Берлин.

Нуш покачала головой, затем понизила голос и добавила:

– Он обожает, когда я сверху.

Фрида подумала об Эрнесте, который уходил по вечерам в гостевую спальню и лежал на узкой кровати с тощим матрасом и Библией под подушкой. Он придумал кучу отговорок, чтобы спать отдельно. У Фриды якобы беспокойный сон, она слишком громко дышит, от ее веса прогибается матрас. А ему нужно хорошо высыпаться, «особенно теперь, когда приходится кормить столько ртов». Поэтому он уходил спать в одиночестве. Фрида не собиралась говорить об этом сестре. Равно как и признаваться, что в жизни не была сверху. Нет, она не доставит Нуш этого удовольствия.

А еще… она любила ранние утра, когда дети врываются в комнату, прыгают по кровати, забираются под одеяло, выпрашивая сказку или затевая бой подушками. Если бы они с Эрнестом спали вместе, это было бы невозможно. Внезапно ее охватило нездоровое любопытство.

– Надеюсь, у Элизабет нет любовника?

– Конечно есть! Ах, бедняжка, ты и понятия не имела, правда? У нее самый необыкновенный любовник, известный на весь Мюнхен. Они исповедуют свободную любовь. Уж им-то карета со шторами без надобности!

– Ч-что?

Фрида потрясенно открыла рот. Элизабет, в числе первых женщин в Германии поступившая в университет, получившая докторскую степень и «мужскую» работу, вышедшая замуж за серьезного очкарика Эдгара! Нет, это уж чересчур. Нуш все врет.

– Мюнхен – храм свободной любви. Элизабет – новообращенная.

– И что же делают эти новообращенные?

Фрида почувствовала, что ее лицо вспыхнуло. Краснота спустилась под платье, все тело горело.

– Обмениваются любовниками. Ничего не скрывают. Открыто спят кто с кем хочет. Мне лично импонирует этот трепет, когда делаешь что-то предосудительное. – Нуш взглянула на Фриду из-под ресниц. – Разве тебя это не искушает? Эрнест такой сухарь.

– Я думала, Элизабет страшно занята своими суфражистками, двумя особняками, салонами и разбазариванием денег Эдгара, – возмутилась Фрида, которой внезапно расхотелось слушать о свободной любви и о поклонниках сестер.

– Да, она много работает в Федерации немецких девушек, но находит время и для удовольствий. Ты познакомишься с ее любовником, если поедешь в Мюнхен. Стоит поехать только ради того, чтобы его увидеть.

Нуш остановилась и принюхалась – как тогда, в холле.

– Что за ужасный запах?

– Ветер сегодня дует со стороны фабрик. Возможно, аммиак, или сера, или зольные ямы, или скотный рынок. Зато посмотри на деревья. – Фрида запрокинула голову, любуясь пыльными сережками и клейкими листочками, похожими на миниатюрные зеленые зонтики. – Разве они не прелестны?

Нуш поднесла к носу платок и помахала рукой.

– Элизабет не понимает, почему ты не хочешь открыть салон. Она принимает гостей каждую неделю – то в Мюнхене, то в Гейдельберге. Я ходила в прошлом месяце. Выступали Макс и Альберт Веберы. Аудитория гудела от возбуждения, я едва слышала собственные мысли. Тебе бы понравилось.

Нуш опустила носовой платок и вновь опасливо принюхалась.

– Она писала тебе о братьях Вебер? Макс – гений, и у него множество последователей. Элизабет убеждена, что его идеи изменят мир. По ее словам, все самые потрясающие идеи исходят сейчас из Мюнхена или Гейдельберга. По-видимому, Англия себя исчерпала.

Фрида пыталась успокоить пустившиеся вскачь мысли, глядя на пробивающиеся из земли фиалки и одуванчики, на крахмальные белые розетки терновника, на птиц, взмывающих в небо. Единственный способ выстоять – сосредоточиться на окружающей красоте, и тогда голос сестры смолкнет. Но перед глазами вставали то Нуш в занавешенной коляске с задранными выше головы бархатными юбками, то Элизабет, внимающая дискуссиям великих людей.

– Да, Элизабет часто пишет мне о Максе Вебере, о его книгах и статьях, – спокойно произнесла она, а про себя подумала: «Только о свободной любви никогда не писала».

– Макс и его брат Альберт всю ночь не давали мне уснуть, рассуждая о связи интеллектуального с эротическим. Я не поняла ни слова, но братья Веберы во всем прислушиваются к мнению Элизабет. Она говорит, что благодаря ее салонам началась новая эпоха – эпоха свободы.

Нуш громко откашлялась и взмахнула рукой.

– А может, тебе устроить салон здесь?

– Для кого? В Ноттингеме нет ни философов, ни поэтов, – ответила Фрида. – Мы тут живем спокойно.

«Чересчур спокойно», – подумала она и вновь вспомнила недавние слова сестры: скука… ничтожество… пока не поздно.

– Элизабет с Эдгаром каждый вечер обсуждают произведения Льва Толстого, если только она не с любовником. Эдгар во всем с ней советуется. Вы с Эрнестом тоже можете. Он ведь обсуждает книги со своими учениками, а ты чем хуже?

Фрида вздохнула. Разумеется, она делала все, что могла. Она пыталась обсуждать с мужем Шекспира, Стендаля и других авторов, книги которых читала одинокими вечерами. Ей хотелось поделиться своим пониманием героев, их чувств и проблем. Но Эрнест либо начинал читать ей лекции о жанрах литературы, либо исправлял грамматику. В конце концов ему надоедало, и он уединялся в кабинете, а Фрида облегченно вздыхала.

– Он слишком занят подготовкой своего монументального труда по этимологии, – опустив глаза, ответила она.

– Меня от твоей жизни в дрожь бросает, бедняжка, – передернулась Нуш и тут же облегченно рассмеялась. – Слава богу, я уже в эти выходные буду в Берлине!

Вечером Фрида забралась к Монти в кровать и обняла сына, вдыхая запах распускающихся почек и мыла. Глядя в темноту, она задумалась, каково это – быть хозяйкой салона в Мюнхене. Гул голосов, смех, толкотня, звон бокалов. Фруктовый пунш в хрустальных чашах, яркие лампы, горящие допоздна. И она сама, одетая в ослепительные шелка, с алыми маками в волосах, в самой гуще оживленных дебатов о будущем литературы. По позвоночнику пробежала дрожь.

Наутро после отъезда Нуш Фрида распахнула все двери и окна, как можно шире раздвинула шторы и подперла двери стопками книг. Комнаты залило светом, ворвавшийся в дом холодный апрельский воздух сдул с вешалки шляпы и разбросал по коридору бумаги Эрнеста. Когда Эльза спросила, что она делает, Фрида ответила:

– Хочу почувствовать в доме весну. Я уже забыла это ощущение.

– Но все же испачкается! – запротестовала Эльза.

Фрида ответила, догоняя улетевший лист бумаги:

– А ты не говори папе!

Глава 3
Монти

– Mutti, кто такие гунны? – шепотом спросил Монти.

Он не хотел, чтобы его услышали посторонние. Вокруг за столиками сидели дамы и джентльмены, а по залу кафе «Микадо» бегали туда-сюда официанты с пирожными, чаем и кофе на подносах.

– Что, любовь моя?

Мама оторвалась от книги. После отъезда тети Нуш неделю назад она много читала.

– Гунны. Это как монахи?

Монти взял очередной скон и начал выбирать из вазочки с клубничным вареньем ягоды и аккуратно выкладывать на булочку.

– Гунны – древнее воинственное племя. Свирепое и уродливое.

– А Барби назвали в честь варваров?

Он выстроил ягоды по кругу и потянулся за сливками.

– Барби – сокращение от имени Барбара, и оно не имеет ничего общего с варварами. Тебя что, дразнили в школе?

Монти задумчиво покачал головой. Он не хотел говорить маме, что старшие мальчишки обзывали его гунном и толкались, а потом отобрали ранец и подбросили так высоко, что тот открылся и книжки с тетрадками падали с неба, как листья с деревьев.

– Ты должен гордиться тем, что наполовину немец. Мы подарили человечеству великих мыслителей, к примеру этого.

Она указала на обложку книги. Это была история о человеке по имени Заратустра. Книга без картинок выглядела совсем неинтересной.

– Почему на нас так смотрят, когда мы говорим по-немецки?

– Понимаешь, сынок, – мама отложила книгу и налила себе еще чашку кофе из серебряного кофейника с крутящейся крышкой, – Германия стремится стать империей, а англичане привыкли, что империя – только у них. Они думают, что мы, немцы, становимся слишком сильными и могущественными. Англичане любят только себя.

Она бросила в кофе кусочек сахара и медленно размешала. Монти жевал и хмурился, пытаясь разобраться в маминых словах.

– Поэтому у тебя нет друзей?

Монти хотелось, чтобы она рассмеялась. Ему нравилось, когда мама смеется так сильно, что заколотые кудри вырываются на волю, а в зеленых глазах вспыхивают золотистые огоньки. Вместо этого она постучала по обложке книги и сказала:

– Почему нет? Господин Ницше – мой друг, Монти.

– Он скоро придет к нам на чай?

Мама долго не отвечала, поэтому Монти шумно проглотил крошки, прилипшие к деснам. Наверное, слова прилипли к ее рту, как крошки от скона. Он вновь громко сглотнул.

Фрида помолчала и вдруг выпалила на одном дыхании:

– Тебе уже семь, Монти, и я могу тебе сказать, только никому не говори, это будет наш секрет.

Монти кивнул и вытер испачканные кремом губы тыльной стороной ладони.

– Недавно я поняла, что во мне что-то растет и изо всех сил пробивается наружу. То, чем я могла бы стать. Трудно объяснить, mein Liebling.

Монти посмотрел на мамин живот и очень медленно кивнул. Ему не хотелось иметь еще одну сестру, а вот от братика он бы не отказался.

– Словно тайный огонь.

Она сделала паузу и приложила руку к груди, а потом к животу.

– Я боюсь умереть раньше, чем начну жить.

Монти сочувственно кивнул. Он знал, что некоторые женщины умирают родами.

– Я буду за тебя молиться, – сказал он, намазывая сливочным маслом новый скон.

– Мне помогает мой друг, мистер Ницше. – Она вновь взяла книгу. – И ты, Монти. Ты, Эльза и Барби.

Монти легонько похлопал маму по руке, как делал иногда отец. Его обеспокоило, что единственный мамин друг сидит в книге. Как может герой книги помочь родить ребенка?

– А папа знает?

– О чем, любовь моя?

Фрида подняла глаза от книги и рассеянно посмотрела на сына, как будто что-то читала, что-то очень сложное, а он мешал сосредоточиться.

– О том, что растет внутри тебя.

Монти дернул головой в сторону ее живота. Ему показалось, что живот вырос. И округлился.

– Пусть у нас будет секрет, Монти. Не стоило тебе говорить, но мне больше не с кем поделиться.

– А когда твой друг придет на чай?

Она улыбнулась и провела большим пальцем по его щеке.

– Господин Ницше давно умер, любовь моя.

Монти моргнул и стал жевать. Мама больше не читала. Она с отсутствующим видом уставилась в потолок, будто увидела там что-то страшно интересное, – очень уж долго сидела и смотрела. Он поднял голову, но ничего не увидел, даже паутины.