Катерина Цвик: Наг для мятежной Дюймовочки

Наг для мятежной Дюймовочки

Пролог

«Гены пальцем не зажмёшь», – подумала я, видя, как в сильных пальцах сестры от злости гнется вилка. И вот из неё мама когда-то хотела сделать балерину… М-да. Чтобы эта мечта осуществилась, ей нужно было искать нам другого папу. Но потом родилась я, и вот на мне она оторвалась. А все почему? Потому что гены – такие гены… Я пошла в бабушку, а та никогда не славилась богатырским телосложением. Наоборот, была тонка в кости и миниатюрна как… как я. Соседи до сих пор судачат, что мама меня нагуляла на стороне, но мне от папы-викинга – а иначе его стать я охарактеризовать не могу – достались густые светлые волосы, голубые глаза и характер, поэтому сплетню обсуждают без энтузиазма.

Зато в отцовстве Зои, моей старшей сестры, никто не сомневается. Высокая, статная, широкая в кости. Ей тоже достались папины волосы – ее косой можно было ненароком кого-нибудь прибить. Сейчас, правда, она сделала модную стрижку.

Характером Зоя пошла в маму – красивую фигуристую брюнетку. Сестра мгновенно вспыхивала, раздавала всем причастным и мимопроходящим люлей и считала, что точно знает, как и что нужно в этой жизни делать. Мы с папой только вздыхали. Терпение у меня от него. Вернее, как говорит сестра, адское терпение, неуместная интеллигентность, склонность к ностальгии и желание держать все переживания в себе.

Это я все к чему?

Потерла ноющее колено.

К тому, что прошлое нужно оставлять в прошлом и даже заглядывать туда очень аккуратно. А я… решила в канун нового года навестить в театре коллег. Уже бывших… Травма колена – и все, моей прежней жизни не стало. Я сама стала бывшей… балериной. Полгода собирала себя по кусочкам. Это как внезапно оказаться в другом мире и совершенно не знать, что в нем делать и как жить. Меня тянуло в театр, к станку, к прежней жизни. А курсы бухгалтеров, куда меня пристроила сестра, угнетали. Иногда от безысходности хотелось биться головой о стену, но я держалась, решив раз и навсегда изменить свою жизнь. Если я не могу танцевать, значит рядом с балетом мне делать нечего и нужно держаться подальше от всего, что с ним связано. Хотя бы поначалу…

Но сегодня, в канун нового года, я дала слабину и пришла в театр.

Меня узнали. А как не узнать, если мне прочили место примы? Всего год после училища, и уже такие успехи! Да, у меня было много завистников, но я не думала, что кто-то будет глумиться над той, кто решила одним глазком заглянуть за кулисы той жизни, о которой мечтала и которую потеряла.

Поглумились. Улыбаясь и выражая фальшивое сочувствие, попытались растоптать. Я не зря прошла школу балета – смогла уйти из театра с высоко поднятой головой, но то, что творилось сейчас у меня в душе, сделало мир вокруг черно-белым. Праздник? Новый год? Вы о чем?! Мне хотелось просто лечь и сдохнуть! Где лечь? Да хоть бы и здесь – посреди нашей с сестрой небольшой кухни.

Но даже этого я сделать не могла. Моя сестра-валькирия мне этого не позволит. Вернее, я сама себе этого не позволю по одной простой причине: мне жалко Зою. Она ведь тогда возьмет наш кухонный тесак, больше смахивающий на мачете, пойдет в театр и порубит там всех за сестру в капусту. Она может. В состоянии аффекта ее даже танк не остановит.

– Так, все! – Зоя отбросила погнутую вилку, и та со звоном свалилась на пол. – Они доигрались!

– Зоя, успокойся, – устало произнесла я и потерла ноющие виски. – Это жизнь. Когда кто-то падает с пьедестала, его стремятся запинать еще дальше, чтобы уж точно не поднялся. Я об этом забыла, и это мои проблемы.

Сестра зло поджала губы.

– Твои проблемы?! Ага, счаз! Это теперь их проблемы! – по азартно блеснувшим глазам валькирии я поняла, что она что-то задумала.

– Зоя, – я настойчиво посмотрела ей в глаза. – Не нужно.

– Да ну!

– Тебя посадят.

– Фи, можно подумать, я в каталажке ни разу не была.

Зоя была. Вот как раз за хулиганство и была, и именно мне поутру пришлось ее оттуда вытаскивать.

– Послушай… – устало вздохнув, начала я.

– Нет, это ты послушай! – ткнула она в меня пальцем. – Я не поленюсь, закажу ведро гнилых помидор и тухлых яиц и закидаю ими ваш театр тонким слоем. Чтобы уже на подходе к нему всех воротило. Понятно?! – Картинка мне неожиданно понравилось, и я на секунду даже зависла. Сестра это заметила и победно улыбнулась. – Вот! Наконец-то я вижу адекватную реакцию! А то как не родня. Где твой характер?! Пойдем вместе, поможешь мне яйца нести.

Я застонала и уткнулась лбом в стол. За что мне все это? Ну почему у всех родственники как родственники, а у меня… такая замечательная сестра.

Нет, она у меня правда замечательная, когда не хочет меня осчастливить или за меня отомстить. Но именно сейчас моральных сил бороться с ураганом в ее лице не было совсем.

Я повернула голову набок, укладываясь на стол уже щекой, и задумчиво посмотрела на пол. Может, и правда на него лечь и сдохнуть?

Сестра встала, пересела на стул рядом со мной и обняла.

– Эх, Дюймовочка ты наша. Плюнь на них. Пошли лучше со мной на новогоднюю вечеринку. Там сегодня все, кто не на смене. У нас хороший коллектив. Повеселимся. – От одного только словосочетания «новогодняя вечеринка» и «повеселимся» мне стало дурно, и я, вздохнув, перевернула голову на другую щеку. – Ну не дури. Сегодня нельзя просто отсидеться дома в одиночестве. Новый год же! Как его… – она защелкала пальцами, подбирая слова. – Время исполнения желаний! – У меня было только одно желание: вернуть свою прошлую жизнь. Но это невозможно. Поэтому я продолжила лежать на столе. – А может, домой поедешь? Ты же знаешь, родители тебе всегда рады.

Я вспомнила, как рвала и метала мама, когда оказалось, что после травмы коленной чашечки вернуться в балет не получится. Как она искала лучших врачей и требовала сохранить за мной место в театре. Как рыдала, будто это не я лишилась карьеры, а она, и все время причитала, какая же я бедная и несчастная. Пожалуй, лучше сдохнуть прямо тут – на полу кухни, чем так жестоко продлевать себе агонию.

Родители у меня замечательные, и мама в особенности. Но гиперопеки с их стороны я сейчас не выдержу. Хватает их постоянных телефонных звонков.

Я прикрыла глаза.

– Эй, ну не нужно так убиваться! Не хочешь к родителям – не надо. Пошли на вечеринку? Меня там такой парень дожидается – ммм… вкусный, как пироженка! – она мечтательно подкатила глаза. – У него, кстати, друг есть. Ничего так. Правда, очкарик интеллигентный, но тебе же такие нравятся. – Я постучала лбом по столу. Вот чего мне сейчас «не хватает», так это отношений. – Снежана, но это же выход! – всплеснула сестра руками, осененная идеей. – Ты ведь еще ни с кем толком не встречалась! Один балет этот твой и фуэте на уме были! Тебе уже двадцать, Снежана! Тебе парень… нет, тебе мужик нужен! Такой, чтобы ого-го! Чтобы фуэтэ на нем крутить! Так, чтобы мысли о балете на раз вышибало!

– Чем? – простонала я.

– Что чем?

– Мысли вышибал чем?

Отчего-то представлялся мужик, похожий на гамадрила¹, с дубиной в руках. И меня такой вариант не устраивал.

– Как чем? – и похабненько так улыбнулась. – Дубинкой своей.

Воображаемый гамадрил взял в руки нечто иное, на что недвусмысленно намекала Зоя, и постучал им по другой ладони…

– Ты издеваешься? – покосилась я на нее.

– Ох, Дюймовочка ты моя… – Она погладила меня по голове. – Ничего-то ты в жизни еще не знаешь и не понимаешь.

Этот ее покровительственный тон всегда действовал мне на нервы. Будто между нами не четыре года разницы, а двадцать четыре. Нужно было прекращать себя жалеть и позволять это делать другим.

– Ну да, четыре года разницы делают тебя ну очень опытной в этом вопросе, – съязвила я. – На вечеринку не пойду. У меня… дел много, – выпрямилась и встала. – Но ты иди, нечего со мной сидеть.

– Ага, счаз! Дел у нее много! Стакан слезами еще наполнить не успела…

Зоя тоже встала и уперла руки в бока. Дома меня не зря называли Дюймовочкой – я в семье самая низенькая, а на фоне сестры вообще смотрелась ребенком. И теперь она возвышалась надо мной и давила… авторитетом. И вот когда она делала так, спорить с ней было чревато для здоровья.

– …Значит, так. Вечеринка будет в каком-то баре с кроличьим названием. Наши покреативили и решили, что отпраздновать там год кролика будет очень символично. Так что или ты надеваешь какое-нибудь платье и идешь со мной праздновать. Или я звоню маме и сдаю тебя с потрохами! – Я так и застыла, не веря услышанному. – Да-да! И нечего на меня так смотреть! Может, хоть у нее получится вставить тебе мозги на место. На вот, уши не забудь надеть, – и сунула мне в руки непонятно откуда взявшийся ободок с прикрепленными длинными черными ушками с розовой атласной сердцевинкой.

– П-почему черные? – невпопад спросила я.

– Так год черного кролика же. Все, у нас час на сборы, – и хлопнула в ладони.

Я вздрогнула и с тоской посмотрела в окно, на которое, шутки ради, Зоя успела приклеить улыбающуюся мордочку зайца. Покрутила в руках ободок и вздохнула.

Поплакать в одиночестве сегодня не получится…

***

Вечерний праздничный город радовал огнями гирлянд, вывесок, ярко украшенными витринами многочисленных магазинчиков и группками празднично настроенной молодежи.

Точно радовал. Я в этом уверена. Но не нас. Потому что таксист завез нас куда-то в спальный район, где светились только окна домов и изредка звучал смех проходящих мимо компаний. Они с интересом поглядывали на двух подмерзших ходящих кругами по их району девушек, одна из которых опиралась на палочку – мне без этого аксессуара пока никак.

– Да я точно тебе говорю: вот этот адрес!

– Хорошо. А бар твой заячий или кроличий где? – Мы снова обошли несколько домов по кругу и ничего не нашли. – Ты уверена, что тебе прислали правильный адрес?

– Да я сама его записывала! Собственными ручками! – вспылила сестра и ткнула мне огрызок бумажки прямо в лицо. – Вот! – и внезапно замялась. – Правда, там Толик муку рассыпал, гвалт поднялся. Я могла Аську и не дослышать… Мне ж еще за белковыми коржами в духовке нужно было следить. Их же чуть передержишь – и все! Фирменный торт не получится.

Я вздохнула и уже хотела посоветовать Зое еще раз позвонить коллегам по кондитерскому ремеслу, которые упорно сегодня не слышали наших звонков, и уточнить адрес, как мы завернули за угол и уставились на… бар. Перепутать это деревянное строение, украшенное огоньками, с чем-то другим было невозможно. Вывеска на нем гласила «На перекрестке».

Но самое удивительное было не это. Как мы могли не заметить его раньше?! Мы же тут уже пятый круг наматываем!

Мы с Зоей переглянулись.

– Кажется, нашли, – нерешительно произнесла она.

– А где твое кроличье название?

Тут дверь бара отворилась, на улицу вышла компания с надетыми на головы кроличьими ушками и, весело смеясь, скрылась за ближайшим домом.

Зоя посмотрела на клочок бумаги в руках, на молчавший телефон и заявила:

– Зайцы-кролики есть? Есть. Значит, нам туда. А название я могла и не услышать нормально. Говорю же: мука, Толик, коржи… – и, подхватив меня под руку, решительно поволокла к бару.

Я уже успела так продрогнуть, что была не против зайти хоть куда-нибудь, лишь бы в тепло. У Зои, несмотря на ее холодоустойчивость, тоже нос покраснел, а в глазах горело желание кого-нибудь убить.

Стоило нам подойти к двери бара, как она резко отрылась, и нам навстречу вывалилась целая компания смеющихся Дедов Морозов. Одеты они были по всей форме, к удивлению, даже бороды на их физиономиях смотрелись вполне натурально. Из образа выбивались только черные атласные ушки поверх их красных шапок с белой опушкой. Точно такие, как я «случайно» забыла дома.