– Еще как приучена! Просто люблю на практике все узнавать. По книжкам тоже интересно, но долго. А в деле все легко усваивается.

– Короче, ты – не теоретик.

– Ни разу, – призналась Серафима, наконец откусила от беляша и стала смачно жевать.

Верстовский посмотрел на нее изучающе и, помолчав, сказал:

– Раз уж ты такая крутая, что хватаешь все на лету и грызть гранит науки тебе ни к чему, попробуй помогать мне в лаборатории.

– А чего я буду делать?

– Сначала просто смотреть.

– Просто смотреть скучно.

– Все-то тебе скучно! Сразу видно, что в школе не училась, а только родителей мучила и учителей изводила.

Серафима сразу вспомнила «Сидорову козу» и набычилась.

– А вам какое дело, как я училась?

– А такое, что я тоже хочу тебя кое-чему научить.

– За растениями ухаживать я получше вашего умею.

– Не велико умение.

– Да?! – взвилась Серафима и вздернула короткий нос. – А вот увидим, у кого лучше расти станет! Да у меня сухие прутья приживались и цвести начинали. Да у меня…

– Хватит вопить, – поморщился Верстовский. – Я о другом говорю. Хочу обучить тебя парфюмерному искусству.

Серафима выпучила глаза.

– Искусству?

– Ну, если не искусству, то пока просто умению распознавать ароматы и составлять из них оль… композиции.

– А мне зачем? Я и так любой запах могу распознать.

– Предположим, не любой, а только самые простые. А парфюм – это сочетание сложных запахов. Иногда в одном флаконе более десяти разных ароматов, и не все унюхаешь сразу.

– А… ну это мне известно. Я вообще люблю в парфюмерный отдел в универмаге ходить. Понюхаю духи и угадываю: что такое туда напихали.

– Ну и как? Получается?

– А вот и получается!

Серафима выпрямилась и посмотрела высокомерно. Верстовский еле удержался, чтобы не расхохотаться – настолько самоуверенный был у нее вид.

– Тогда расскажи состав духов нашей официантки. Ты ведь почувствовала?

– Ой, да чего там рассказывать! Простенькие духи.

Верстовский откинулся на спинку стула.

– Слушаю вас, господин «нос».

Почему он назвал ее «носом», Серафима не поняла, но задачка ее завела.

– Сначала цитрусовые. Лимон или лайм. Еще – ревень.

– Ну это слышно сразу. А за цитрусовыми?

Серафима вспомнила: когда девушка подходила к их столику во второй раз, она пахла иначе. Первичный запах духов выветрился, зато раскрылся новый аромат, который не перебивался даже смачным духом беляшей.

– Цветы. Фрезия, кажется, и роза.

Верстовскому стало так интересно, что он выпрямился и наклонился к собеседнице.

– Больше ничего?

Серафима закрыла глаза. Знакомый аромат. Очень знакомый… Напоминает о пасхе, которую мама делала из творога в Чистый четверг. И тут Серафима покраснела. С чего вдруг она не сразу распознала простую ваниль? Волнуется? Нервничает?

– Ваниль! – вскричала она торопливо. – Ну и что-то еще… не знаю, как называется.

– Белый мускус.

– А какой еще бывает? – тут же спросила она.

– Черный. Природный. Из яи… Об этом позже поговорим. А духи у официантки известного бренда. Реплика, конечно, но довольно точная. И, кстати, там они оба: и лимон, и лайм. Это не одно и то же.

Дяденька смотрел как-то странно. То ли с удивлением, то ли с недоумением. Серафима решила, что экзамен провалила, в ученицы ее не возьмут и прикинула, хватит ли денег расплатиться за свою порцию. Зря она беляш слопала. Он с мясом, а потому дорогой. Без него наверняка хватило бы, а так…

Однако прощаться с ней новый знакомый не спешил. Постукивая по столу ладонью, дядька думал о чем-то своем и вдруг сказал так громко, что двое мужиков за соседним столом даже обернулись:

– Даю два дня на сборы, а потом переезжаешь ко мне!

Серафима проглотила кусок и от неожиданности икнула. Чего ей два дня делать! Собраться – только подпоясаться. Она, как в школе, подняла руку.

– А можно я сегодня перееду?

Верстовский не ожидал, что переговоры пройдут так легко, поэтому только улыбнулся.

– Можно.

– Тогда я быстренько пописать сбегаю, а вы пока напишите на салфетке свой адрес.

Серафима выскочила из-за стола и мухой полетела в туалет.

Верстовский посмотрел ей вслед. Проста, как три рубля, а ольфакторную пирамиду разложила с ходу. Даже шлейф с белым мускусом учуяла. Бывает же такое! Просто жемчужина, найденная в навозе. Угадал он. Хотя девчонка, сразу видно, с характером. Гонору слишком много. С одной стороны, в их деле без характера нельзя никак, а с другой – не было бы проблем в дальнейшем.

Он думал еще целую минуту, записывая на салфетке адрес, а потом решил, что все равно рискнет. Уж больно удивительный экземпляр попался.

Давно не встречал такой природный дар.

Ученица чародея

Дом дядьки Верстовского оказался далеко не развалиной, как боялась Серафима. Не очень современный – с виду просто кирпичная коробка, – но большой. Внутри тоже довольно просторно, но больше от того, что мебели мало. «Ну и отлично, – подумала Серафима. – Меньше мебели, меньше пыли. Не придется ежедневно тряпкой махать!» Однако очень быстро выяснилось, что уборкой ей заниматься не придется: раз в неделю приходит пожилая женщина – приезжает на маршрутке из поселка неподалеку. Она же в другой день готовит еду, складывает в контейнеры и запихивает в холодильник. Сначала Серафима брать из холодильника стеснялась и по привычке питалась всухомятку. В конце концов, Верстовский заметил и сердито выговорил ей, что из-за нее пропадает уйма еды. Серафима обрадовалась, начала нормально питаться и понемногу почувствовала себя свободнее.

Хорошему настроению способствовало и то, что ей отвели очень милую комнату, выходящую на южную сторону. Из мебели были кровать, стол и стул, а вместо шкафа – стойка из трех металлических трубок наподобие ворот, на которой болтались пластмассовые вешалки. Ну и пусть. Все равно вешать в шкаф особо нечего. Вместо занавесок тоже было что-то непонятное, смотанное рулоном. Однако выяснилось, что это чудо называется «римские шторы», и пользоваться ими довольно удобно. Хотя с тюльчиком жилье выглядело бы уютней.

Очень скоро определились и обязанности. Весь, мягко говоря, немаленький участок вокруг дома Верстовский отвел под сад-огород, который был засажен разными травами, цветами и кустиками. Росли и можжевельники, и хвойные породы. Большинство из растений были Серафиме знакомы. Кое-что произрастало в трех больших теплицах. Одна была заполнена цитрусовыми – аж слезы выступили, таким ярким и сильным был аромат. В другой полыхали буйными цветами тропические растения, которые она живьем впервые видела. Третья представляла собой нечто вроде аптекарского огорода и пахла лекарствами.

Все это богатство отныне стало ее епархией: полив, опрыскивание, уход, подкормка. Верстовский часа три дотошно разъяснял Серафиме ее обязанности. Но слушала она вполуха. Дела знакомые и привычные. Не напортачит.

Она даже ждать не стала, пока перетащит в новое жилье все свои пожитки. Надела перчатки и сразу принялась за дело. Всегда приятно повозиться в земле.

Единственным камнем преткновения стал Барбос. Сразу не заявила, что не одна, а с собакой, и когда выяснилось, сделка чуть было не сорвалась. Узнав о собаке, Верстовский так вытаращил глаза, что Серафима напугалась – не выпали бы. Убедить хозяина, что пес будет себя вести ниже травы тише воды, представлялось совершенно невозможным.

– У нас все пропахнет псиной! – бушевал Константин Геннадьевич. – Ты не в курсе, что растения впитывают запахи, особенно такие резкие? А если твой Барбос решит поваляться на травке? Цветы сгрызет? Ты меня по миру пустишь!

На уговоры и клятвенные заверения ушел целый день. Серафима уж и слезу пустила, и на обещания не поскупилась. Пару раз дошло даже до шантажа. В конце концов, пес был допущен жить в пристройке в заднем углу двора. Серафиме, да и Барбосу, привыкшему валяться в ногах хозяйки, это не нравилось, но оба надеялись, что строгий дяденька сменит гнев на милость и рано или поздно все уладится. «А пока лето, – размышлял Барбос, – отчего же не пожить на свежем воздухе, тем более что питание стало гораздо лучше». Раньше приходилось есть то, что могла купить хозяйка. Прямо скажем, не слишком сытно. В новом доме готовили больше и вкуснее, а костей оставалось настолько много, что кое-что удавалось запасти впрок. Зарыть у забора.

Освоившись, Барбос даже научился гулять по участку незамеченным. Он выстроил грамотную логистическую схему и умудрялся прохаживаться там, где сердитый дядька не мог его увидеть. Как высокоинтеллектуальное существо, Барбос понимал, что собаку выдают запах и весьма заметные у пса такого размера кучки, поэтому по нужде приспособился ходить в недалекий лесок. Во-первых, под ногами у неприветливого дядьки не болтался, а во-вторых, хотелось иногда побегать на просторе. Тут-то не больно поваляешься и покатаешься.

Серафима тоже прижилась в доме Верстовского быстро. Точнее, она даже не заметила: был период акклиматизации, о котором предупреждал Константин Геннадьевич, или не был. Она просто ушла с головой в любимое занятие, ни на что не обращая внимания.

Да и обращать было особо не на что. Дяденька Верстовский жил довольно замкнуто, с соседями дружбы не водил, большей частью торчал в своей лаборатории в самом дальнем помещении дома и варил зелья. Несколько раз Серафима к нему заглядывала. Пахло в полутемной комнате с малюсеньким окном сбоку то упоительно, то противно и резко. Особенно когда хозяин начинал варить мыло. Ей было любопытно, она принюхивалась, пытаясь определить состав вещества, которое он изготавливал в данный момент. Константин Геннадьевич не гнал, а, наоборот, как будто привечал ее. Во всяком случае, глядел с одобрением. Спрашивать Серафима стеснялась, но смотрела и слушала очень внимательно.

Когда она приходила, Верстовский вслух начинал комментировать свои действия, словно специально для того, чтобы заинтересовать ее всякими парфюмерными штуками.

Серафима услышала много загадочных слов: эфирные масла, дистилляция, экстракция, эссенции. Или, например, пугающе звучащее и напоминающее о чем-то очень едком и химическом – «альдегиды». Когда ей дали их понюхать в концентрированном виде, она поморщилась, почуяв запах прогорклого сливочного масла. На поверку эти самые альдегиды оказались симпатичными веществами, создающими в аромате фруктовые и цветочные оттенки, разумеется, если разбавить в нужной консистенции.

И это было лишь начало. Дальше в ход пошла тяжелая артиллерия. Самые главные части парфюма, как выяснилось, имели жуткое в своей противности происхождение.

Например, мускус. Слово звучало аппетитно, потому что было похоже на «мусс». Оказалось, мускус добывается из желез оленя кабарги и имеет до невозможности удушливый аммиачный запах.

Вещество по названием «кастореум», которое представлялось Серафиме чем-то вроде касторки, добывалось из тех же самых желез, только бобра.

Но самой мерзкой оказалась «амбра», так созвучная с «амброзией». Выяснилось, что она является продуктом метаболизма, который происходит в пищеварительном тракте кашалота!

Это что же такое делается!

После кашалота Серафима решила, что больше никогда в жизни не будет пользоваться духами. Правда, Верстовский, выслушав ее отчаянную клятву, несколько утешил, объяснив, что парфюмеры давно пользуются синтетическими аналогами этих компонентов, а кашалоты, олени и прочие кошки семейства хорей находятся под охраной. Но Серафима не купилась. Константин Геннадьевич сам говорил, что в очень дорогих винтажных ароматах… эти… самые… все равно используются.

Пережив культурный шок по поводу амбры и мускуса, она решила, что вряд ли ее можно испугать еще чем-нибудь.

Оказалось, можно.