Чувствую себя виноватой, словно это я позволила себе лишнее, и потому наша тайна раскрыта. Хотя именно я настояла, что буду общаться с ним только с пустой страницы, где закрыт профиль и нет никаких данных. Ни фотографий, ни музыки, ни статусов, по которым внимательный и достаточно умный человек смог бы рассказать нашу историю с начала до конца.

Но ведь это мое сообщение разбудило той ночью Полину.

Хотя если бы кто-то брал телефон с собой в кабинет, ничего бы не случилось!

Я ругаюсь сама с собой в голове, участие Германа мне для этого не нужно.

Он никогда не выясняет, кто виноват, он всегда начинает решать проблему с этапа «что делать».

И мне сейчас очень страшно.

Потому что я понятия не имею, что он будет делать.

– Бросишь меня? – спрашиваю сама, чтобы не тянуть больше время и сразу услышать приговор. – Снова?

Тогда. И что ты предлагаешь?

В детстве я любила лето. Яркое теплое лето – каникулы у бабушки, доедаешь свою кашу, засовываешь в карман бутерброд с сыром и уматываешь на целый день с такими же балбесами. На речку, в лес, в поля. На родник за рощей, в заброшенный пионерский лагерь в сосновом бору или на нашу «тайную поляну», где ближе к вечеру и съедаешь помятый бутерброд, пока в костре запекается картошка.

Когда школа закончилась, а на вопрос об отпуске начальство стало отвечать «в гробу отдохнешь», я стала любить весну. Сумасшедший взрыв чувств, пробуждение после зимнего оцепенения – в унисон с природой. У нее журчат ручьи – у тебя в голове бедлам, у нее повылазили из травы белые и фиолетовые крокусы и желтые одуванчики – и у тебя яркие платья, у нее орут ночами коты – и у тебя свидание за свиданием, вечеринки и танцы, наполняющие силами, которых хватает на всю рабочую неделю.

После тридцати, с появлением семьи и надежной работы, я полюбила спокойную тихую осень. Сентябрь-октябрь – золотые листья, мерный шум дождя, под который так сладко засыпать в обнимку с Игорем, завтраки на светлой кухне, когда все в сборе. И есть время и силы, чтобы приготовить мужу яичницу с беконом и жареными помидорами, Никите блинчики, Макару вафли, себе – овсянку с голубикой.

Разумеется, дети тут же обменялись едой, потому что успели передумать за то время, что я готовила, но я научилась относиться к этому философски. Лишь бы мою голубику не отнимали. Но они пока довольствовались бананами и шоколадной пастой.

– Игореш, я в воскресенье поеду с девчонками отвозить корм в приют, ты с разбойниками побудешь или няню вызывать? – поинтересовалась я у мужа, как обычно, уткнувшегося с утра в планшет.

– Угу, – невпопад ответил он, но тут же включился: – Кто вас повезет?

– Андрей.

– Какой Андрей? – строго сдвинул брови, изображая ревнивого мавра. Даже планшет отложил. Макар с Никитой захихикали и во все глаза уставились на папу – что он еще отколет?

Я не могла не подыграть:

– Такой… Андрей. Высокий светловолосый богатырь!

– Мам, а разве богатырей зовут Андреями? – голосом «попалась, мамочка!» спросил Макар.

– Да, мам, богатырь это Алеша Попович! – добавил Никита.

– Или Добр-р-р-рыня Никитич! – не забыл козырнуть свежедобытой у логопеда четкой «р» Макар.

– Или…

– Машкин муж, – уточнила я, пока дети не вспомнили, что бывают тридцать три богатыря и не стали выяснять, как их всех зовут. – Ты же отказался.

– Я не отказывался, – буркнул Игорь. – Отвезу. Его колымага опыть застрянет там.

– Спасибо, я рада. Даже если ты будешь делать это с таким лицом! – Просияла я, встала, чмокнула его в щеку и принялась собирать тарелки. – Разбойники, марш одеваться!

– С каким лицом? Опять вашей тухлятиной вся машина провоняет… – Игорь глянул на часы и начал уничтожать яичницу в ускоренном темпе. – Вот на кой тебе эти бездомные псины, Лан?

– Если не я, то кто, – пожала я плечами, складывая в посудомойку тарелки. – Мы это уже обсуждали. У тебя хобби – покатушки твои, у меня – собаки.

– Это не хобби, это сублимация. Ты не заметила, что у тебя там среди волонтерок одни бабы?

– Игорь! – я резко обернулась, попытавшись метнуть взглядом молнию.

Но как всегда – не вышло. Он поднял ладони вверх, сдаваясь, и проворчал:

– Женщины, женщины… Какая разница. Вы занимаетесь своими псинами вместо того, что вам на самом деле нужно – детей.

– Слушай, за кого я замуж выходила? – удивилась я. – Ты же сам наших котов из подвала притащил?

– Потому и говорю, что точно знаю, – сказал Игорь. – С тех пор, как у меня появились дети – желание спасать всех подряд пропало.

– И что ты предлагаешь? – спросила я, снова отворачиваясь к раковине и протирая и без того чистую плиту. – Ты же знаешь с каким трудом у нас получились Макар с Никитой. Проходить еще раз через это… Нет. Да и вообще – если все будут рожать, кто будет помогать зверям? Людей и так восемь миллиардов вообще.

– И некоторые из них живут в детдомах, – мягко сказал Игорь, неслышно подходя ко мне и обнимая за плечи. – Этим маленьким людям тоже нужны родители.

– Ты предлагаешь… усыновить? – уточнила я, разворачиваясь в объятиях и встречая его взгляд.

– Удочерить. – Игорь оставил легкий поцелуй в уголке моих губ. – Хочу дочку.

– Я… подумаю, – вздохнула я. – Но пока…

– Да отвезу вас, отвезу, – закатил он глаза. – И разбойников давай сам в детский сад отвезу. Сегодня их Зоя забирает?

– Да, у меня на работе завал.

Я честно обещала себе подумать о его предложении. И даже помнила об этом, пока ехала на работу – к счастью, от дома до развлекательного центра, где располагалось мое агентство, было всего несколько остановок на метро по нашей ветке.

Но когда вошла в крутящиеся двери – мысли о приемной дочке вылетели у меня из головы напрочь.

Тогда. Осторожнее

В атриуме развлекательного центра собралась огромная толпа народу, играла громкая музыка, ввысь вместе с фонтанами взмывали воздушные шары. ТРЦ у нас новенький, то и дело кто-нибудь открывает в нем свой магазин и проводит вот такую шумную презентацию. Иногда даже с концертом или лотереей халявы, раскидывая рекламу по почтовым ящикам окружающих домов.

Я была только рада – мое турагентство открылось тут одним из первых, на витринах висели самые сочные и новые предложения, так что из набегающих толп народа обязательно кто-нибудь оставался полюбопытствовать, правда ли можно слетать в Бразилию за такие смешные деньги.

Правда!

Места надо знать и не бояться трудностей!

Убедившись, что мы не врем в рекламе, залетные пташки могли взять и какой-нибудь более комфортный тур, без трех пересадок – за совсем другие, разумеется, деньги.

Обычно мы знакомились с новичками еще до открытия их магазинов, когда они бегали с выпученными глазами и пытались успеть к назначенному сроку и бесконечно переспрашивали, где у нас тут туалет, администрация, хороший кофе и достаточно крепкий крюк в потолке – веревка у них с собой.

Но эти заняли половину третьего этажа, перегородили там все щитами и таинственно жужжали и шуршали, никак не выдавая, кто же там откроется такой красивый. А зря! Нам же было любопытно.

Хорошие соседи – это всегда радость. Мы с Натали из цветочного прямо рядом с моим агентством подружились в первый же день. С Маринкой из парфбутика сцеплялись языками каждый раз не меньше, чем на пару часов, а хозяин кофейни на другой стороне от фонтана иногда угощал нас кофе. Когда у него было хорошее настроение.

Я заслышала первые аккорды какой-то зажигательной попсы и поняла, что про концерт угадала. Что ж… у меня два варианта – либо срезать через фонтан, либо…

Завернув за угол и нырнув в неприметную дверку с техническим номером, я оказалась на нашем втором этаже кратчайшим путем, миновав толпы народу. Вышла из такой же неприметной дверки прямо рядом со своим офисом и, заметив у Натали среди цветочков воздушные шары той же расцветки, что украшали атриум, полюбопытствовала:

– Знаешь уже, кто там заехал?

– Да банк какой-то, – отмахнулась она. – Сразу попытались впарить кредит. Ушлые такие.

– Банк?.. – разочарованно покачала я головой. – Скучно. Вот был бы боулинг или квест-комната…

Натали пожала плечами и протянула мне один из двух голубовато-серебристых шариков.

Я не отказалась – шарик удачно вписывался в наш интерьер.

Помощница моя по имени Тина еще не пришла на работу, но я ее так рано и не ждала. Она – глубокая сова, поэтому обычно ей достается запирать агентство. Но пока ее не было, я решила сбегать за кофе.

– Мне черный, Тине капучино с банановым сиропом, – попросила я баристу, который молча понимающе кивнул и даже выложил нам сверху по печеньке с карамелью.

Я поблагодарила его улыбкой и поспешила обратно к себе – снизу уже поднимались люди с шариками, по главной лестнице шла толпа народу. Хотелось проскочить до тех пор, как нахлынет основная волна, и встретить в агентстве тех, кто от нее отколется – но не получилось. Заметив во главе толпы владельца нашего развлекательного центра, я так на него засмотрелась, что чуть не налетела на совсем мелкую, лет пяти, девчонку.

Ойкнула, пытаясь удержать равновесие и не опрокинуть на нее стаканчики с горячим кофе – но тут чья-то крепкая рука удержала мой локоть. Темноволосый мужчина в деловом костюме успел подхватить и девочку, и меня, и умудрился как-то развести нас в стороны так, что даже кофе не расплескался.

– Спасибо… – пробормотала я, глядя, как он передает девочку ее матери, а сам возвращается к владельцу ТРЦ, с которым вместе и поднимался. Что-то в этом мужчине было неуловимо знакомое, но я тормозила до упора, пока он уже не прошел мимо. Только тогда спохватилась: – Герман? Привет!

Герман обернулся, нахмурил лоб, тоже явно не узнавая меня, а потом что-то мелькнуло в его темных глазах:

– Лана. Не знал, что ты здесь работаешь, – он коротко кивнул. – Осторожнее. Всего хорошего.

И вернулся к разговору с владельцем.

Да уж. Осторожнее.

Если б я знала, во что выльется эта случайная встреча, я бы уже на следующий день продала свое агентство, переехала в Сибирь и удочерила двух… нет, трех девочек разного возраста.

И жила бы спокойно до конца своих дней.

Сейчас. Поставить точку

Герман молчит, и это молчание каждым своим мгновением разрывает меня в клочья.

– Снова бежишь? – спрашиваю, пытаясь прорваться сквозь его молчание к ответу.

К любому ответу.

Его пальцы сплетены на колене, он смотрит на меня непроницаемым взглядом.

Ненавижу это мужское молчание! Когда вопрос задан, вопрос услышан, но вместо ответа – тишина. То ли – догадайся, мол, сама. То ли – не хочу отвечать. То ли… Не знаю. У меня никогда этот фокус не получался, хотя я много раз пыталась.

Вскакиваю с кресла, задыхаюсь в холоде кондиционера, дохожу до стола, разворачиваюсь, опираясь на него.

– Трусишь? – брезгливо кривя губы, спрашиваю Германа. – Снова трусишь? Ты ни одного решения не принял сам! Все только я, опять я, снова я! Я в тебя влюбилась, я тебя соблазнила, я разлучница, я изменница, я подлая тварь! Видишь? Я не отрицаю! А ты просто прогнулся под меня, снизошел, согласился! Слабак Герман! Только притворяешься ледяным бизнесменом, а сам в душе – тряпка! Если б тебя видели твои партнеры! Как тебя увели, как телка на веревочке!

Я накручиваю сама себя, разгоняю страх и обиду до ярости. Хочу уязвить его, сделать так же больно, как он делает мне своим молчанием.

Глаза его с каждым моим словом становятся все чернее и холоднее, словно в ледяной пустоте космоса наступает вечная зима.

Герман молча смотрит на меня – и вроде бы внешне ничего не меняется, но я чувствую, как напрягается каждая мышца его тела, каменеет. Если сейчас до него дотронуться – на ощупь он будет как мраморная статуя. Твердый. Жесткий. Холодный.

Но я слишком хорошо успела его узнать.

Чем тверже оболочка, тем яростнее пожар внутри.

– Что ж… – постукиваю длинными ногтями по столу и вижу, как его передергивает от этого звука. – Помнишь, однажды ты сказал, что все это – только секс? Помнишь?

– Помню.