– Завтракать пора, – первой поднялась Эрра мягким текучим движением. Так двигается медная гадюка, хозяйка Дальних песков. – Как понимаю, мы идем?

На тонком запястье зазвенели браслеты, аккурат что чешуя гадючья.

Глава 13

Труди говорила.

Много.

Кахраю казалось, что толстая эта женщина в принципе не способна молчать, что молчание каким-то образом разрывает ее изнутри, вынуждая распахивать накрашенный алой помадой рот. Она извергала слова, взмахивала руками, распространяя вонь духов и тела.

– И я вас спрашиваю, кто кладет сырой кирранский орех в мясную начинку?! – возмущение ее было столь искренним и ярким, что Кахрай от души посочувствовал человеку, совершившему – кто бы мог подумать? – столь непростительную ошибку. – А вот это?

Она ткнула вилкой в нечто небольшое, округлое и осклизлое, к чему Кахрай по доброй воле не притронулся бы.

– Разве это похоже на диержские арборини?

– Не знаю, – вынужден был признаться Кахрай, который понятия не имел, как именно должны выглядеть упомянутые арборини.

– Я вам скажу! Они думают, что смогут обмануть нас! – Труди ткнула вилкой в шарик, но тот крутанулся, брызнув желтоватым соусом, более похожим на слизь куманского осьминога. – Это мировой заговор производителей полуфабрикатов!

– Ужас какой, – сказала Шарлотта, наматывая на вилку что-то длинное и напоминающее волосы.

– Именно. Вот вы когда-нибудь задумывались над тем, что едите? Насколько современная еда далека от исторических традиций?

Тойтек прикрыл глаза.

Он, медленно поглощавший белково-минеральный коктейль, был избавлен от необходимости поддерживать застольную беседу. И Кахрай от души ему завидовал.

– Не представляю.

– Вот! И никто не представляет! – Труди все-таки загнала комок теста в угол и с немалым наслаждением проткнула вилкой. Слегка встряхнула. Уставилась так, будто ожидала от несчастного арборини подвоха, но отправила-таки в рот. Алые губы раскрылись. И сомкнулись. Вытянулись. Дернулась щека. Глаза закатились. И Кахрай подумал, что, может, несчастная таки рухнет в обморок.

Не повезло.

– Ужасно, – произнесла Труди с чувством огромного внутреннего удовлетворения. – Они использовали мьельский шпинат вместо массажского и сливки растительные. А еще…

Лотта беззвучно вздохнула.

И отложила вилку.

– Спасибо, – сказала она, поднимаясь. – Кажется, я уже сыта…

– Напрасно, – Труди с необычайным вдохновением пережевывала оставшийся комок. – Ты ж десерт не пробовала.

– Обойдусь.

– И зря. Женщина должна есть. Когда женщина ест, она счастлива. А счастливая женщина радует окружающих!

Судя по собственным объемам, Труди окружающих очень радовала.

Кахрай тоже поднялся.

– Мы вас проводим.

– Спасибо, но…

– Милочка, – Труди подвинула к себе следующую тарелку, – не отказывайтесь. Мужчины – существа пугливые, один раз откажете, в другой не рискнут предложить. А этот вроде ничего, крупный и ест много.

– А это важно? – оживилась Шарлотта.

– Конечно, – Труди смотрела с тем чувством собственного превосходства, которое со временем появляется у женщин опытных, не единожды столкнувшихся с несправедливостью мира и всецело познавших его сложность и глубину. – Это ж еще наши предки знали. Кто ест, тот и работает, так они говорили. Меня еще бабушка моя учила. Так и говорила: Труди, коль мужик в тарелке еле-еле ковыряется, то и в койке ковыряться станет, а уж чего там он наковыряет, то одним богам известно… А этот вроде ничего. Крупненький.

Кахрай ощутил, что краснеет.

Совершенно бестолково и, главное, бессмысленно.

– Ишь, и стесняется, – почти умилилась Труди. – Идите уже, а я на кухню загляну… побеседую, чтоб обед нормальный подали…

– Вы к себе? – поинтересовался Кахрай.

А Шарлотта пожала плечами. Она совершенно не представляла, что делать дальше.

То есть цель у нее имелась.

Но вот только цель и… и наверное, стоит прогуляться, присмотреться, познакомиться с иными кандидатами, список которых Лотта составила, но теперь испытывала некоторые сомнения в возможности его реализации. Лайнер оказался слишком большим, чтобы надеяться на случайную встречу.

– Я, пожалуй, в оранжерею, – решилась Лотта. – Пишут, что здесь отличная оранжерея…

Поддержание которой обходилось в весьма круглую сумму, что было вовсе не понятно, ибо на оранжерею в поместье, занимавшую втрое большую площадь, уходили куда меньшие деньги.

– Вы не будете возражать, если мы составим вам компанию? – поинтересовался Кахрай.

И улыбку изобразил.

Как-то у него… не очень получилось. А с другой стороны, помнится, в «Печальном воителе» герой тоже был суровым воином, весьма далеким от понимания того, как следует правильно ухаживать за девушкой. Он мучился, не находя слов, чтобы рассказать о своих чувствах к прекрасной Мередит, и лишь случай помог ему открыться. Лотта искоса посмотрела на человека, пытаясь понять, мучается он влюбленностью или пока не осознает ее? Или ему просто-напросто скучно? Но так ничего и не решила. А потому пожала плечами и сказала:

– Буду рада. Я еще не очень хорошо ориентируюсь здесь.

Ответом стал весьма сдержанный кивок.

А оранжерея и вправду впечатляла.

Лотту окутал горячий влажный воздух, моментально пропитавший легкую ткань ее блузки. И эта блузка разом прилипла к телу. По спине потекла струйка пота, и стало как-то неловко. Впрочем, неловкость эта длилась недолго.

Где-то вверху зашипели скрытые в зарослях распылители, выпуская струи влажного тумана, что оседал на зеленых листьях россыпями мелких капель. Они собирались в капли крупные, а те сливались в водяные нити, которые уже тянулись вниз. И листья вздрагивали, приходили в движение, что отдавая эту украденную влагу, что принимая ее. Тут же тихо зашипели воздушные пушки, рождая теплый ветер, который сорвал горсть ярко-красных лепестков, закружил и осыпал Шарлотту с ног до головы.

Лепестки пахли мятой.

Лотта сняла один.

– Ильванский колокольчик, – заметил Кахрай, указывая куда-то в хитросплетение лиан, что поднимались по стене, укрывая ее плотным ковром. Влажные стебли их походили на змей, и чешуя мелкой коры лишь усугубляла сходство. – Крайне капризное создание. И цветет редко. Нам повезло.

Запах изменился. К мятным ноткам добавился едва ощутимый аромат ванили.

– Смотрите, вон там…

Они стояли на узком мостике, что протянулся над зеленой живой бездной. Где-то внизу покачивались огромные листья, напомнившие Шарлотте уши огромного слона. Сквозь дыры в них торчали хрупкие хлысты, покрытые рыжим пухом, который то поднимался, то опускался, меняя узор. Карабкались выше вьюнки, медленно поднимал корявые ветви кристаллический аморфник, который в оранжерее Лотты никак не желал расти, а здесь, вот удивительно, вполне неплохо себя чувствовал. Во всяком случае, кора его обрела характерный зеленоватый отлив, а значит, вскоре и вовсе растрескается на сотни мелких кристаллов.

– Ниже, ниже… – Кахрай вдруг оказался рядом.

Слишком близко.

А запах вновь изменился. И уже не мята и ваниль, но что-то куда более тяжелое, заставляющее кровь приливать к щекам.

Или не запах виноват?

– Вон там, – он повернул ее и не отступил, остался рядом, что было почти неприлично. Зато Лотта увидела полупрозрачные, будто стеклянные цветы, что прорастали прямо на мясистых листьях неизвестного растения. – Если уменьшить интенсивность освещения…

Будто прислушавшись к Кахраю, одна за другой лампы медленно гасли, позволяя глазам привыкнуть к темноте. А цветам подняться.

Разворачивались хрупкие стебельки. И лепестки обретали плотность. Они раздвигались, выпуская ряд за рядом. И самые первые окрашивались в бледно-розовый цвет, который на глазах темнел, насыщался, становясь то алым, то бордовым.

– На родине их называют цветком влюбленных, – Кахрай так и не убрал руки, положив их на плечи Лотты, и… и это, пожалуй, было приятно. Нет, не настолько приятно, чтобы, потеряв голову, упасть в пучину страсти, но… теплые.

Надежные.

– Там верят, что расцветает он лишь там, где зарождается любовь.

И вздохнул.

В ее волосы.

Вот и как это понимать? Уже намеком? Или просто? Если любовь зарождается, то откуда он знает, что она зарождается? Все женские журналы, которые Лотта пролистала перед поездкой, утверждали, что в вопросах любви мужчины на редкость беспомощны. И толстокожи. И вообще, это им надо говорить, что там у них и где зарождается.

В носу зачесалось.

И Лотта чихнула, окончательно разрушив очарование момента. А Кахрай руки убрал. И отступил.

– Его цветение длится всего несколько минут, но стоит того, чтобы им полюбоваться.

Цветы, теперь не выглядевшие ни крохотными, ни хрупкими, покачивались на тонких, что проволока, стеблях. И слабо светились. А поскольку в полумраке стебли было разглядеть презатруднительно, то казалось, будто тяжелые кроваво-красные венчики парят в воздухе.

Но вновь вздохнули воздушные пушки, и вихрь сияющих лепестков – один в один драгоценные камни – поднялся, закружился, увлекаемый потоком, спеша окружить Шарлотту.

– Их влечет тепло.

– Цветы?

– Это не совсем цветы, – теперь ей было сложно разглядеть Кахрая, он кажется огромной тенью, этаким ожившим сгустком тьмы. – Скорее, здесь имеет место симбиоз цветка и микроскопических водорослей, которые освобождаются в очень влажном воздухе, чтобы организовать новую колонию. А уже та выращивает цветок из генетического материала, сохраненного клетками водорослей. В неблагоприятных условиях те могут впадать в спячку, а спячка длится годами.

Лотта коснулась бледного лепестка, который стремительно погас.

– Знаете, недавно мне один человек сказал, что объяснения напрочь убивают чудо. И кажется, я понимаю, о чем речь, – ей совершенно по-детски хотелось ловить эти лепестки, собрать их вместе и создать… что-нибудь волшебное.

Корону?

Или платье?

Помнится, кузина на прошлое Рождество появилась в удивительной красоты платье из живых альевранских водорослей. А потом пришел счет.

И кредитную карту пришлось заблокировать.

Может, поэтому она и обиделась? Или не поэтому, а из-за отказа Лотты повысить кредитный лимит? Или из-за брачного контракта, расстроившего свадьбу? И тогда все казалось правильным, и даже удивительно было, как другие не понимают этой вот правильности, но теперь Лотта с сожалением признала, что, возможно, была не права.

Чудеса… чудеса ведь важнее денег.

– Извините, – кажется, Кахрай смутился.

– А вы… разбираетесь в цветах?

Его спутник сидел тихо, да и свет почти погас, будто система чувствовала настроение гостей. И странно лишь, что больше в оранжерее никого нет, что на узком этом мосту лишь она и Кахрай, и… и наверное, его подопечный не в счет.

– Нет, – он толкнул кресло. – Просто пришлось служить там, где они растут. На самом деле в сезон цветения приходится носить респираторы. Обычные фильтры не справлялись. Выяснилось, что в легких для этой погани тоже вполне себе подходящая атмосфера.

Лотта поспешно убрала руку.

Как-то красота цветов несколько поблекла. Сзади раздался смешок.

– Не стоит опасаться. Здесь наверняка в воздух добавляют биоблокираторы. Никто бы не стал рисковать здоровьем гостей. Да и случалось такое редко…

Пускай. Желание экспериментировать все одно пропало.

– А что вы делали на Ильване?

– Служил.

Весьма обтекаемый ответ. И будто чувствуя, что этого Лотте мало, Кахрай продолжил:

– Там еще в прошлом веке военную базу построили. Когда-то по Ильвану проходила граница Созвездия, но теперь это скорее просто управляющий центр. Следим за порядком в регионе. Да и спасательные работы опять же… там Шаммейский метеоритный пояс, добыча активная. Вот порой и случается.

– Авария на Шоссе?

– Слышали?