Одним словом, спрос на соль был огромный – а вот предложение отставало. На Руси времен Ивана Грозного было мало соляных промыслов, недостаточно, чтобы обеспечить рынок полностью. Дело тут не в русской нерасторопности, а в том, что количество соляных месторождений было крайне ограниченным. Нехватку восполняли импортом – соль в больших количествах везли европейские купцы. Вот только вели они себя подобно туркам: прекрасно зная, что покупатель никуда не денется, цены они заламывали если не грабительские, то близкие к таковым.

(Маленькое отступление не по теме: вы когда-нибудь обращали внимание, что многие детские лекарства в аптеках стоят ох как подороже взрослых? Тот же циничный расчет: иной для себя и не купит дорогое лекарство, но вот на детском здоровье экономить не станет никто…)

Меж русскими и европейскими соляными промыслами есть существеннейшая разница. В Европе добывали каменную соль. Она залегала в земле пластами, как уголь, и добывали ее в точности как уголь – кирками и лопатами, копая шахты.

На Руси того времени соляные месторождения существовали исключительно в виде «рассолов» – озер, где вода содержала большое количество соли. Естественно, и технология добычи была совершенно другой: воду кипятили в особых корытах, выпаривая соль. Технология нехитрая, а вот само производство – вреднейшее для здоровья: соляные пары разъедали кожу, вызывали обширные язвы, вредно действовали на глаза (в XVIII веке неисправных должников в виде наказания отправляли именно на соляные промыслы, что было немногим лучше каторги).

Так вот, еще лет за сто до Ивана Грозного, в середине XV века, некий купец Калинников обнаружил в Сибири, на Каме и ее притоках, многочисленные и богатые «рассолы». Однако разрабатывать их тогда не было никакой возможности – и дорога по Северному Уралу, как уже говорилось, была адским неудобьем, и контролировать те места у русских пока что не хватало сил. Однако люди заинтересованные об открытии Калинникова никогда не забывали – хороший предприниматель смотрит далеко вперед. И как только после завоевания Казанского царства открылся удобный путь в Сибирь, по нему, ни на шаг не отставая от скупщиков пушнины, двинулись опытные солепромышленники, прекрасно понимавшие, что при надлежащей постановке дела прибыли от соли можно получить немногим меньше, чем от мехов. На Каме и ее притоках, особенно на Чусовой, появились многочисленные соляные варницы. Занимались этим прибыльным ремеслом многие, но их потонувшие в безвестности имена знакомы сейчас лишь узкому кругу специалистов. Кроме одного-единственного…

Фамилия ему – Строганов. В крещении, по святцам – Иоанникий. В просторечии, в обиходе – Аникей. Или Аника, как любил называть его отец. (Я, выбрав среднее, в дальнейшем буду именовать его Аникеем. – А. Б.).

Историки XVIII века, частенько склонные к фантазерству, производили род Строгановых от некоего «выехавшего из Орды» татарского мурзы. Увы, дореволюционные исследователи не раз меланхолично отмечали, что русская геральдика, точнее, та ее часть, где речь идет о генеалогиях, полна откровенного «баснословия». Битком набита «выходцами» из Орды, из «Прусских земель» и других европейских государств. Вот только письменных доказательств практически никогда не имелось – одни только устные свидетельства далеких потомков «выходцев».

Вообще-то всевозможные «выходцы» – не есть сплошной вымысел. Случалось, приезжали. Один яркий и интересный пример: в конце XVII века защитой русского Албазинского острога на Амуре командовал донской казак с исконно русским именем Афанасий и абсолютно нерусской фамилией Бейтон. Казак этот был чистокровнейшим шотландцем, приехавшим на Русь в поисках удачи: Шотландия была страной бедной, и ее жители массами ехали «на континент» – не приключений ради, попросту для того, чтобы заработать на достойную жизнь, главным образом мечом – мирными ремеслами иммигранты владели плохо, а вот военным делом – весьма сноровисто.

Однако на каждого реального оставшегося в старинных документах «выходца» приходилась целая орава несомненно вымышленных. Не стоит кивать на русскую специфику – в заграницах обстояло в точности так же. Отчего-то по всей Европе считалось крайне гламурным, как сказали бы мы сегодня, вести свой род не от соотечественников, а от заезжих иностранцев. Долго держалась эта мода…

Короче говоря, полную ясность внесли только русские историки XIX века, старательно разыскавшие в архивах документы старинных времен. Было неопровержимо доказано: никакого такого мурзы не было и в помине, Строгановы происходят из Новгорода, из тамошних зажиточных горожан. Первый упомянутый в писаной истории Строганов, Спиридон, жил еще при Дмитрии Донском.

Едва начав самостоятельную взрослую жизнь, Аникей занялся соляным промыслом: сначала в Сольвычегодске (неподалеку от Чернигова), потом в Пермском крае. С хлеба на квас не перебивался, но и состояния не сколотил. И только перебравшись на Каму, развернулся по-настоящему, так, что поневоле испытываешь некое почтительное удивление: настолько широко размахнулся человек…

Места, где обосновался Строганов (и еще несколько «солеваров»), по аналогии с американским Диким Западом вполне можно назвать русским Диким Востоком. Юридически эти земли принадлежали Московскому царству, но там не имелось ни единого чиновника, ни единого стрельца. Ни администрации, ни войск. Так что селились там самые отчаянные, как две капли воды похожие на двужильных американских фермеров, у которых порой даже старушкам-бабушкам приходилось отстреливаться от налетавших краснокожих. Свои «индейцы» имелись и близ Камы: Дикий Восток граничил с владениями мансийских князьков, знавших толк в лихих грабительских налетах и обожавших это увлекательное и выгодное занятие. Скуки не было…

Поначалу Аникей был лишь одним из доброй дюжины солепромышленников. Однако со временем посредством не силовых методов, а хорошо продуманных комбинаций разорил всех конкурентов, скупил их промыслы и стал монополистом на поставку камской соли в Москву. Чуть позже стал монополистом в квадрате: занялся скупкой мехов у соседей-«инородцев», единолично отправляя на Русь шкурки соболя и белки, которые в тогдашнем русском экспорте играли примерно ту же роль, что нынче нефть.

Это на Руси белка считалась столь же третьеразрядным товаром, как капуста или дрова. Не особенно и зажиточные крестьяне ходили в беличьих шапках, а их жены – в беличьих шубейках. В Европе обстояло совершенно иначе. Не то что собольим, но даже и беличьим мехом обшивать одежду, подбивать беличьими шкурками зимние плащи имели право только благородные дворяне, церковные иерархи, верхушка богатейших купцов и банкиров. Народу попроще это прямо запрещалось писаными королевскими указами.

Кроме мехов и соли, Аникей занялся еще и добычей жемчуга – на тамошних реках обнаружились россыпи раковин-жемчужниц. В конце концов он стал полновластным хозяином на территории, не уступавшей размерами среднему европейскому государству. Не подлежит сомнению, что это был человек большого ума, неукротимой энергии, с железным характером. Другой просто не добился бы такого положения.

От тех времен до нас дошла любопытная история. Однажды Аникей на речном суденышке отправил в Москву пятьдесят тысяч рублей золотом – и в попутчики на его кораблик напросился местный купец, отправлявшийся по торговым делам в столицу с десятью тысячами рублей, опять-таки золотом. На реке Чусовой суденышко перехватили разбойнички тамошнего «авторитета» Васьки Кривого. Кого-то убили, кого-то поколотили, Дмитриева отпустили живым, но обобрали до нитки – и уж конечно, прихватили строгановское золото…

Уже через день сундуки со строгановским золотом обнаружились у крыльца дома Аникея (больше напоминавшего дворец) в построенном им городке Орле. К золоту прилагалось письмо от Васьки Кривого, написанное довольно безграмотно, но со всем душевным пылом. Кривой всячески извинялся и просил прощения: знай он, чье это золото, и близко бы не подошел (Дмитриеву, кстати, ни копеечки не вернули, отчего он страшно обижался и посылал Грозному челобитные, жалобы на разбойников).

Даже если это одна из баек (а их об Аникее сочинено было немало и при его жизни, и после его кончины), она прекрасно иллюстрирует репутацию Строганова в тех местах, где закон – тайга, а прокурор – медведь. Примерно такой она и была – так что даже воры-разбойнички предпочитали с ним не связываться.

Есть и другая история. Любимая дочь Строганова влюбилась в заезжего казака и бежала с ним. Строгановские молодцы парочку перехватили, Аникей в ярости приказал дочку утопить, что и было исполнено. Неизвестно, правда, не очередная ли это байка. Документы того времени и тех мест сохранились далеко не все, неизвестно вообще, была ли у Аникея дочь, но эта история опять-таки служит иллюстрацией к характеру Аникея. Мог и утопить, такой человек – мог…

В русском человеке сплошь и рядом причудливым образом переплетаются самые разные качества. Поэтому просто необходимо упомянуть, что Аникей много жертвовал на церкви и переписку церковных книг (что до изобретения книгопечатания стоило недешево). Еще в Сольвычегодске на свои деньги открыл и содержал мастерскую иконописи, куда собрал лучших московских и новгородских «худогов». Вот это уже никак не байка – именно из этой мастерской взяла начало знаменитая впоследствии «строгановская школа иконописи», иконы «строгановского письма» особенно ценились.

Как писал классик детской литературы, «и все хорошо, да что-то нехорошо…». Помянутые мансийские князьки повадились незваными заявляться в гости с дружескими визитами, после которых исчезало немало добра. Поживиться было чем: меха, соль, жемчуг, железо (Аникей, помимо прочего, добывал железную руду и выплавлял железо). Железо можно было выгодно продать в Сибири тем же бурятам: они давно уже освоили кузнечное дело, изготовляли котлы для варки еды, боевое и охотничье оружие, принадлежности конской сбруи и прочие необходимые в хозяйстве вещи. Руду добывали и железо плавили они сами, но вряд ли отказались бы от «готового продукта». Дошло до того, что людям Строганова пришлось оставить один из городков, самый близкий к границе.

«Ответка» не заставила себя ждать. Строганов получил от Грозного уникальную привилегию. В первый и последний раз в русской истории частное лицо, промышленник и купец, получило право возвести несколько собственных крепостей (пусть и невеликих размером) и поставить там гарнизоны из своих людей с ружьями и пушками (и ружья, и пушки изготовляли здесь же, на месте, из добываемого Строгановым железа). Болтали, что эта привилегия была получена за крупные взятки московским боярам. Может быть. А может быть, и нет – в Москве прекрасно понимали значение строгановских владений как русского укрепленного форпоста на сибирской границе.

Вот только вскоре надвинулась напасть почище мансийских князьков-грабителей. Ситуация полностью соответствовала строчке из довоенной советской песни: «На границе тучи ходят хмуро…» Проще говоря, следовало ожидать уже не набегов мелких отрядов, а вторжения на пограничные русские земли войск «хана тюменского и сибирского» Кучума…

Поначалу Кучум сидел смирнехонько, усердно притворяясь белым пушистым зайчиком, отправил даже в Москву посольство с тысячей соболей дани – послы передали, что готовы соблюдать договор, заключенный еще Едигером и Бекбулатом. А потом принял у себя в Искере царского посла Третьяка Чубукова и, глядя честнейшими глазами, пообещал исправно выплачивать дань и подписать «клятвенную грамоту», по которой становился вассалом Москвы.

Тем временем его тайные посланцы шныряли по русским пограничным землям, подбивая к восстанию черемисов, башкир и хантов, которым обещали всяческую поддержку от хана, чуть ли не Луну с неба. Те поверили и восстание подняли – правда, согласно старым сибирским обычаям оно свелось к тому, что «восставшие» разграбили торговые караваны на Каме и убили 87 русских купцов (число погибших известно точно из сохранившихся документов). Никакой поддержки от Кучума мятежники не получили, а потому, когда русские стянули туда кое-какие вооруженные отряды, быстренько унялись и покаялись, обещая больше так не делать, – и вообще их, скудных умишком, совратил на злое дело прохвост Кучум, с него и спрос…