А в Татьяне закипел гнев. Нет, в самом деле, что она такого сделала? Не восемнадцатый же век на дворе, в самом деле, какие бы тараканы у так называемого барина не водились!

Три недели она, как и все слуги, не приседала, забыв об обещанных выходных – к балу готовились. Чистили бесчисленные гобелены, стирали-гладили шторы, натирали столовое серебро до блеска, составляли меню праздничное, потом готовили блюда. Таня, как и обещала, всячески помогала кухарке. А оная заслуживала отдельного представления. Кухарка Зинаида Лексеевна – старушка под девяносто, сморщенная, высохшая, однако живчик еще тот, фору многим молодым даст. Вместе с тем, казалось, что она топчет землю уже лет двести, и ей, в отличие от остальной прислуги, своему «барину» даже подыгрывать не приходится.

– Кохвию мешок закупили, должно ‘фатить. А ‘сли не ‘фатит, Олешку пошлем, сбегаить, – дребезжал старушечий голос, не умолкая. – Подай-ка мне те кружавные салхветки, что ‘зле сервизу стоять. И канд’лябры от пыли утри. Де эт’ видано такое – лектрический канд’лябр? Кота со стола гони! Гони п’ршивца! Розы, ить, усохли, поди, новых принеси. Нешто ты спишь на ходу? Скоро гости понаедуть, а ты… Хвартух, ить, замазала, ползаишь, аки муха ‘сле зимы. У твои годы девки посеред поля рожали, дитя пеленали и дальше пахать ишли.

Татьяна страдала от недосыпа, тело болело от невозможности присесть хоть на минутку, гордость её за эти три недели оказалась втоптана в грязь, да еще и сверху пеплом присыпана. Но больше всего, как ни странно, мучило Таню полное отсутствие сладкого в её жизни. Прислугу в барской усадьбе кормили сытно, но просто. В основном – кашами и супами. Еще каждому полагался кусочек сливочного масла в день, чёрный хлеб, иногда – коржик. Все. Для лакомки Татьяны подобное меню было невыносимо. Конечно, можно сходить на рынок и купить себе что-нибудь, Таня так и собиралась сделать, когда удастся выкроить хоть полчаса свободного времени… Но тут как назло – к балу полные коробки сладостей привезли и пирамидками причудливыми на блюда выложили. В общем, Таня не удержалась, пару конфеток в карман фартука припрятала.

– Пора пирог ужо ставить. Хвартух поди переодень. Постой-ка, – встрепенулась Зинаида Лексеевна. – А чем это он у тебя вымазан? Ну-ка, ну-ка… Ох ты ж воровка! На барское добро позарилась! Ба-а-арин! Девка конхветы со стола таскает!

И вот она на конюшне, огребла барской рукой по пятой точке, вывалялась в сене и не знает, смеяться ей или плакать. Дурь какая! Последний раз за кражу конфет ей доставалось в детском саду. Таня расправила плечи, уперла руки в боки.

– Все! С меня хватит! Я ухожу из этого дурдома! Немедленно! Барин ваш – псих. Причуды его ни в какие ворота не лезут. Не намерена терпеть больше ни минуты… – Запал внезапно сошел на нет, Таня растерянно затеребила подол злополучного фартука.

– Ты постой, не горячись, – конюх, он же кучер, он же – дядя Серёжа, взял ее за руку, подвел к деревянной лавке. – Присядь. Прежде чем хлопать дверью, расскажи мне, зачем вообще сюда пришла? Ты ведь сразу знала обо всех, хм, причудах работодателя?

Таня всхлипнула. И неожиданно для себя вывалила на дядю Серёжу всю свою историю.

– Понятно, – сказал тот, выслушав. – И куда, скажи на милость, ты пойдешь? К кредиторам в лапы? Или к Игорю своему в Египет?

– Не знаю, – проворчала Татьяна. – Лишь бы подальше отсюда.

– Эх ты, простота душевная. Успокойся. Барин наш хоть и вспыльчивый, но отходчивый. Деньгами ещё никого не обидел. Да и вообще – не обижает. Хоть и грозит иногда за провинность на конюшне высечь, но это только для колориту – разве ж он садист? Напротив, если кому защита нужна, всегда поможет. Да, он с тараканами… Но, к примеру, Игорь твой – без причуд, стандартная ячейка общества, а как с тобой обошелся?

Татьяна молча кивнула, а дядя Серёжа продолжил.

– Вот и хорошо. А теперь ступай – умойся и переоденься. И барину улыбайся. Не показывай обиду ни в коем разе.

По случаю бала барин велел выдать «Дуняшке» праздничное платье – светло-синее, с круглым вырезом на груди и короткими рукавчиками-фонариками. Не фонтан, но все же получше чёрного…

– Лифиник видно, – злобно бросила Зинаида Лексеевна, видимо, разочарованная тем, что девку мало продержали на конюшне.

«Лифиник, не лифиник, – думала Татьяна, разглядывая себя в зеркало, – но хоть на человека похожа. Фигура видна». К слову, о фигуре. Таня повернулась к отражению боком. Постройнела-то как! Не то чтобы до этого сильно пышной была, но сейчас – талия утончилась, бока исчезли. Видел бы мудак Игорь, эх.

Всё празднество она провела, как и полагается «сенной девке», в сенях. Чему была несказанно рада. Барин, поворчав, согласился с сыном и нанял профессиональных официантов, так что ей оставалось лишь помогать дворецкому встречать гостей. Те на неё внимания обращали мало, что опять же радовало. Лишь Никита неожиданно попытался ущипнуть за задницу и сам тому, кажется, удивился. Да еще один тип в сером пиджаке и больших роговых очках, увидев её, вдруг заржал и спросил у хозяина:

– А почему твоя служанка не голая? Я был на одной вечеринке, так там девки без одежды прислуживали.

И снова засмеялся непонятно чему.

А Татьяна подумала, что ей с «барином» ещё повезло.

Остальное время она проводила в компании доберманов, иногда появлялся кот, а потом её удостоила взглядом пьяная барышня, затянутая, как и прочие гостьи, в корсет. Барышня икала, еле держалась на ногах, спотыкалась о крутящегося под ногами кота и безуспешно пыталась ослабить шнуровку. Татьяна предложила помощь. Гостья в ответ рассказала всё, что она думает о дурацкой вечеринке и о директоре компании вообще.

– Зачем же вы пришли, если вам так не нравится? – брякнула Таня и испугалась.

Не положено горничной такие вопросы задавать.

Но собеседница её ничуть не смутилась, напротив, ответила с удовольствием:

– Этот коз-з-зёл пригрозил с работы уволить всех, кто – ик! – откажется от этого его – ик-ик! – корпоратива. Чтоб ему! Хи-ик!

К ночи все разъехались. Последним с облегчением удалился Никита. Григорий Ефимович выглядел довольным, проводил сына взглядом и отправился в почивальню. А через полчаса Инна Игнатьевна огласила дом горестным криком:

– Скорее! Сюда! Барину плохо!

Тараканье царство

Квартира-студио, обставленная по последнему писку моды, блистала чистотой и дышала свежестью. Окна её, как и положено порядочным квартирам, выходили на сверкающий ночными огнями мегаполис. Под потолком шумел кондиционер последней модели. Шулер Ник развалился на широкой белой в черную полоску софе, что в точности отвечала тренду сезона. Рядом в кресле, обитом кожей инсектопитона, сидел Ник Красавчик, закинув ноголапу на ноголапу.

Оба не отрывали взгляда от входной двери.

– Ка-ак думаешь, он будет вытира-ать ноги? – спросил Ник Красавчик.

– Главное, чтобы мне удачу притянул, – отмахнулся от него Шулер.

В воздухе тренькнуло, и на пороге ультрасовременной квартиры неспешно материализовался новый таракан – с букетом роз в правой и коробкой конфет в левой руколапке.

– Проходи, Пора-по-бабам – или как там тебя? – махнул Шулер Ник.

– И ногола-апы вытри!

Но гость не успел ноголапой даже дрыгнуть. За его спиной вдруг возник огромный черный тараканище, в комнате даже потемнело от его появления. Пришелец выставил вперед усы и пристально уставился на обоих Ников, те задрожали. А бабник трусливо исчез.

– Т-ты кто? – спросили Ники.

– Я – Наследник! – рявкнуло в ответ.

– М-нэ… – промямлил Шулер Ник. – А не рано ли? Папа наш, конечно, болеет, но не так, чтобы критично…

– Это поправимо, – невозмутимо ответил Наследник и рухнул в кресло, едва не задавив собой Красавчика.

Угодья человеков

В больницу барин ехать отказался. Хочу, сказал, помереть в родном доме, в любимой кровати, а не в чужих больничных стенах. Врач «скорой помощи» ответствовал, что мелкоочаговый инфаркт миокарда – вещь неприятная, но все же не повод для летального исхода. Надо лишь соблюдать режим, не перетруждаться, правильно питаться и отказаться от курения и алкоголя.

– Трубку бросить? – вскричал барин.

– Трубку, сигареты, сигары…

– Ни за что!

Всю следующую неделю Татьяна не отходила от барина – даже сама не заметила, как из горничной превратилась в сиделку. Днем приходила медсестра – ставила капельницы, делала уколы и массаж. Остальное Таня взяла на себя – кормила барина, переодевала, скармливала ему таблетки, читала вслух, рассказывала смешные истории из своей жизни, тщательно избегая случая с Игорем. И трубку прятала.

– Дунька окаянная! – кричал барин. – За конюшню мне мстишь? Верни трубу немедленно!

– Не можно, барин. Не можно, – хлопала ресницами Татьяна. – Вот послушайте, как я в пятом классе разбила нос хулигану.

– Врешь, небось, все. Молви лучше, отчего сын ко мне не едет?

– Откуда же мне знать, барин, – вздохнула Татьяна, в кои-то веки радуясь роли наивной дурочки. – Стало быть, работы у него много. Старается… эм, хлопочет, чтобы к вашему выздоровлению все в порядке полном было. Отца опозорить страшится. Вы, главное, не тревожьтесь.

– Добрая ты, – сказал барин.

Тараканье царство

Седьмой день слонялся Грегори по замку и окрестностям в поисках любимой трубки. Уже и так ее звал, и сяк. Нет ответа. У бедного таракана усы в спираль закрутились, а перед глазами пустились в пляс темные кляксы, мешая видеть. Грегори натыкался на деревья, стулья, падал с лестницы, один раз даже в пруд бултыхнулся. В общем, дюже тяжко было таракану.

Ефимыч, как обычно, рыбачил – изловил нынче старый башмак и велел тому насекомым стать, башмак извивался, корчился, но пока без особых успехов. Грегори сидел рядом, свесив с берега ноголапки, и печалился о потерянной трубке. И враз потемнело вокруг. Грегори сперва подумал, что это – очередная клякса перед глазами, а сие оказалось новое сыночкино насекомое. Черное, жирное, еще и смердит от него. Кто бы подумал, что в сознании хозяйского отпрыска такое заведётся?

– Зачем пожаловал? – буркнул Грегори.

– Не зачем, а с чем, – усмехнулся Наследник. – С подарком. Чуял я, ты без неё очень страдаешь.

И протянул новенькую трубку. Грегори посмотрел недоверчиво.

– Это не моя.

– И что? Зато курить снова сможешь.

– И то верно! – подхватил Ефимыч, отложив удочку. – Ты же, милостивый друг, сам на себя ужо не похож, какая разница – чья трубка? Важно, что она у тебя есть.

Грегори задумался. Ох, как же хотелось схватить подарок, натолкать в чашечку табака, раскурить и затянуться. И снова, и снова, раз за разом выпускать колечки дыма! Но что-то его в Наследнике смущало.

– Хэй! – раздался девичий крик.

Грегори обернулся и увидал милую девицу, ее крылышки отливали синим, руколапки воинственно упирались в бока, а усики негодующе трепетали.

– Нельзя тебе курить, – прокричала она, приближаясь. – Это погубит твоего хозяина. Так уж вышло, что трубка стала слишком опасной для его жизни. Прости.

– А ты, наглая девчонка, получается, хочешь, чтобы Грегори развоплотился? – Наследник навис над Прямо Той. – Он без трубки и двух недель не протянет.

– И то верно, друг Грегори… – пробормотал Ефимыч, но на сей раз не дюже уверенно.

Грегори присел у воды, опустил усы.

– Что же это выходит – мне либо самому погибнуть, либо дать владетелю умереть?

– Именно! – оскалился Наследник. – Но мы же, разумеется, не можем потерять такого ценного таракана, как ты. Обещаю, что после развоплощения вашего царства, подыщу уютное местечко в своем или в прилежащих – и тебе, и твоим товарищам.

И снова улыбнулся, показав ряд белоснежных острых зубов. Грегори медленно встал, расправил плечи.

– Вы ошибаетесь, – сказал он. – Иной способ имеется. Я ухожу!

Рядом с ним вмиг образовалась котомка, он немедля закинул её за плечо.

– Грегори! Друг! – вскричал Ефимыч. – Но сие же смерти подобно! Таракан не проживет долго вне сознания.