Как-то утром я проснулся и посмотрел сверху вниз на свое тело, лежащее в постели. Я увидел себя со стороны, изучил, как моя первая наставница, доктор Макмиллан, могла бы изучить новый вид архей. Взвесил себя – свое происхождение, склад ума, совокупность недостатков и талантов – и понял, что хотел бы сделать до того, как мое участие в гигантском эксперименте под названием «жизнь» подойдет к концу. Я хотел бы посетить Энцелад, Европу и Проксиму Центавра b, пусть даже с помощью спектроскопии. Научиться читать их историю и биографию, зашифрованные в атмосфере. И прочесать эти далекие воздушные океаны в поисках малейших признаков хоть чего-то живого.

В один прекрасный день, когда моя докторская была почти дописана, я вернулся в университет после недели полевых исследований и оказался в компьютерном классе рядом с рассвирепевшей, но дружелюбной девушкой, которая никак не могла справиться с одним из немногих капризов университетской файловой системы. Я знал, как решить проблему. Девушка наконец-то повернулась ко мне, чтобы попросить о помощи. С ее губ слетели первые искренние слова – «Вы не знаете, к-к-к-к…» – и обернулись таким тяжким приступом заикания, что она сама растерялась.

Девушка произнесла слово, а затем и фразу. Я совершил то маленькое цифровое волшебство, какое было мне по силам. Она поблагодарила меня за то, что я спас ее от провала на экзамене по законодательству о защите животных. К третьей фразе заикание прекратилось.

– Если вам когда-нибудь понадобится совет на тему жестокого обращения с животными, дайте знать.

Все в ней казалось знакомым, как будто я оказался на изведанной территории. Она часто поджимала губы, гримаса получалась слегка удивленная и чуть-чуть задумчивая. Ее каштановую шевелюру разделял пробор посередине. Макушка доходила мне до плеча. Она постоянно вела себя как спортсмен на низком старте; не жизнь, а сплошной вызов. Она была сама себе предназначение, вещь в себе. «Маленькая Вселенная». Казалось, мой любимый поэт Неруда влюбился в нее одновременно со мной.

На ней были походные ботинки «Миль-Спек» и зеленый жилет: вид такой, словно она только что приехала из Шира. Я попытался познакомиться, как умел.

– Знаете, а я провел неделю в горах Сан-Хуан.

Она заинтересовалась. Я набрался наглости и спросил, не хочет ли она поглядеть на наш научный лагерь. Ее губы изогнулись особым образом – получилась то ли кривая улыбка, то ли ухмылка. В уголках карих глаз проступили морщинки от смеха.

– Я могу несколько дней обходиться без душа.

Заикания и след простыл.

Потребовалось несколько месяцев, чтобы поверить в свою удачу. Я встретил себе подобного: человека, который любил ходить в походы больше, чем большинство людей любят спать. Меня поразило, что женщину вроде нее возбуждает латинская терминология. Самая причудливая радость заключалась в том, что она смеялась над моими шутками, даже когда я сам не понимал, что шучу.

Мы не слились в единое целое, однако были друг другу полезны. Я пробуждал в ней стойкость и утолял любопытство. Она обучала меня оптимизму и разжигала аппетиты, пусть и вегетарианские. Вот в чем суть: бросьте кости – и повстречайте того, с кем случится мощная химия. А если бы некто пришел на десять минут позже или сел на три компьютера дальше, сигнал из глубокого космоса так и остался бы незамеченным.

Алисса защитила диссертацию по праву, когда я еще воевал со своей. И мы по-прежнему были вместе. Нашли приличную работу в одном и том же невероятном городе. Поселок чокнутых, Сырный край: из Вашингтонского университета в Висконсинский. Место, о существовании которого мы раньше не догадывались, вскоре стало для нас домом. Мы полюбили Мадисон, и спорили лишь о том, какая его часть лучше – восточная или западная. Нашли место недалеко от озера Монона, на расстоянии недлинной пешей прогулки от кампуса. Дом был хороший – типовой среднезападный, немного безвкусный, староватый, окруженный соснами. Его много раз ремонтировали, но световые люки все равно протекали. Для двоих был в самый раз. Троим стало тесновато. А когда позже нас вновь осталось двое, дом наполнился гулкой пустотой, словно пещера.

Али трудилась, как динамо-машина: раз в две недели составляла тщательно продуманные стратегические планы для одной из ведущих неправительственных организаций по защите прав животных в стране, а в свободные минуты занималась дипломатией посредством электронной переписки и сочиняла пресс-релизы. За четыре года она поднялась по карьерной лестнице, из прославленного специалиста по привлечению спонсоров превратившись в координатора всего Среднего Запада. Законодатели штатов от Бисмарка до Колумбуса одновременно боялись и обожали ее. Алисса неторопливо шла своим путем, сыпля красочными ругательствами и сардонически усмехаясь. Мерзости животноводческих ферм пробуждали в ней стальную волю. Ей случалось полностью терять веру в себя, но лишь изредка, а в промежутках между кризисами она сохраняла решимость от рассвета до заката. Вечера мы тратили на красное вино и стихи для Честера.

В Висконсине я впервые почувствовал себя по-настоящему дома. Я нашел соратника. Страйкер занимался теми разделами молекулярной астрофизики, которые находились за пределами моих познаний. Мой вклад подразумевал науку о живой природе. Вместе мы изучали спектры далеких атмосфер, пытаясь определить, каким образом линии поглощения могут помочь найти нечто биологическое. Мы усовершенствовали свои модели биосигнатур и опробовали их на практике: взяли данные со спутников и отрегулировали масштаб таким образом, словно наблюдали за Землей с помощью четырехметрового телескопа из далекого космоса. Научились разбираться в мелькании данных. Поток информации позволил нам определить состав планеты, вычислить ее климатические циклы, взглянуть на яркие континенты и вихри океанских течений. Суровая Сахара и плодородная Амазонская низменность, зеркальные ледяные шапки и переменчивые леса умеренных широт – все это превращалось в полоски шириной в считаные пиксели. Я был очень взволнован: мне удалось взглянуть на Землю через замочную скважину и увидеть ее такой, какой она предстала бы перед инопланетными астробиологами с расстояния в триллион миль.

У нас были успехи, и немалые. Затем в Вашингтоне испортилась погода, и финансирование сократили. Огромные телескопы, в которых мы нуждались, – телескопы, которые предоставили бы реальные данные для проверки наших моделей, – все никак не получалось сдать в эксплуатацию. Но мне все еще платили за подготовку к тому, как узнать, одни мы во Вселенной или окружены чокнутыми соседями.

У нас с Али было больше проектов, чем часов в сутках. Потом жизнь изменилась, и все из-за полуторапроцентной вероятности того, что излюбленное противозачаточное средство может не сработать. Неожиданный поворот ошеломил нас обоих. Как будто оборвалась долгая полоса везения и момент оказался худшим из возможных – по доброй воле мы бы ни за что его не выбрали. Мы и так тратили все силы каждый на свою карьеру. У нас не было ни знаний, ни средств, чтобы вырастить ребенка.

Прошло десять лет, и каждое утро, проснувшись, я думаю об этом. Я знаю правду. Если бы мы с Али могли что-то решать, то главное счастье моей жизни – то, что поддержало меня, когда удача повернулась ко мне задом, – никогда бы не появилось на свет даже в самой дерзкой из моих моделей.

Первая ночь дома далась Робину с трудом. Отдых в горах погубил все привычные ритуалы, а ведь термодинамика давным-давно доказала, что собрать вещь заново куда сложнее, чем разобрать. Он метался по дому, напряженный и сбитый с толку. После ужина я почувствовал, что он регрессирует: восемь лет, семь, шесть… Я приготовился: сейчас будет ноль, и бабахнет.

– Можно проверить ферму?

– Разрешаю поиграть один час.

– Да! А «Три в ряд»?

– Никаких «Три в ряд». Я еще не расплатился за то, что ты отчебучил в прошлый раз.

– Это вышло случайно, папа. Я не знал, что твоя карточка прикреплена к профилю. Я думал, что получаю камешки бесплатно.

Робби действительно расстроился. Объяснение не соответствовало истине, но сожаление о случившейся пару месяцев назад катастрофе было неподдельным и как будто придало веса словам. Он играл сорок минут, объявляя вслух о своих трофеях по мере получения. Я проверял домашние работы студентов и трудился над правками для Страйкера.

Сын какое-то время кликал по картинкам, собирая урожай с упорством маньяка, а потом повернулся ко мне.

– Папа?

Он ссутулился, был готов о чем-то умолять. Ну вот, приехали… То самое, что не давало ему покоя после возвращения домой.

– А давай посмотрим на маму?..

В последние недели он просил меня об этом все чаще, что казалось все более нездоровым желанием. Мы смотрели некоторые видео с ней слишком много раз, и наблюдение за Али в рабочей обстановке не всегда действовало на Робина благотворно. И все-таки запрет повлек бы за собой последствия еще хуже. Он должен был изучить свою мать и хотел, чтобы я в этом поучаствовал.

Я разрешил Робину поискать видео в Сети. Два нажатия клавиши – и имя «Алисса» появилось на вершине списка предыдущих поисковых запросов. У меня сохранилось меньше пятнадцати минут видеозаписей с участием моей собственной матери. В наши дни движущиеся, говорящие мертвецы повсюду, доступны в любое время – мы носим их в кармане. Редко выдается неделя, когда мы – будущие мертвецы – не помещаем в переполненные архивы хоть несколько минут нашего драгоценного времени, отсекая его от своей души. Такое не предсказывали даже безумнейшие фантастические рассказы времен моей юности. Попробуйте вообразить себе планету, где прошлое никогда не исчезает, но повторяется снова и снова, вечно. На такой планете и хотел жить мой девятилетний ребенок.

– Ну-ка, проверим. Нужно что-то толковое. – Я взял мышку и прокрутил страницу в поисках ролика, который не причинил бы нам боли.

Али шепнула мне на ухо: «Господи, что ты затеял? Не позволяй ему это смотреть!»

Попытка взять верх не удалась. Робин развернулся на вертящемся кресле и выхватил мышку.

– Эти не надо, папа! Мадисон. Вот.

Чтобы магия сработала, призрак должен был обитать поблизости. Робин хотел увидеть, как его мать отстаивает свои принципы в Капитолии штата, в часе ходьбы от нашего бунгало с двумя спальнями. Он помнил те дни: послеобеденные часы, когда Алисса репетировала в столовой, вновь и вновь редактировала речь, успокаивала нервы; потом надевала кулон с совой, серьги с волками и один из трех «боевых нарядов» – черный костюм, коричневый или темно-синий блейзер с обтягивающей юбкой до колен и блузкой кремового цвета; одевшись, запрыгивала на велосипед с туфлями в сумке и отправлялась на битву в ассамблею штата.

– Этот, папа.

Он указал на ролик, где Алисса выступала в поддержку законопроекта, запрещающего соревнования по убийству животных.

– Это на потом, Робби. Может, когда тебе исполнится десять. Как насчет одного из этих?

Али выступает против чего-то под названием «Метание опоссумов». Али защищает свиней от жестокого обращения во время ежегодных Дней первопроходцев. Тоже тяжелая тема, но попроще по сравнению с той, которую он хотел.

– Папа! – Его настойчивость удивила нас обоих. Я сидел неподвижно, уверенный, что он сорвется и превратит вечер в сплошную истерику. – Я больше не маленький ребенок. Мы посмотрели тот, что про ферму. И я выдержал.

Ничего подобного. Показывать ему ролик про ферму было грандиозной ошибкой. После того, как Робин услышал рассказ Али о цыплятах, которых выращивали на наклонной проволочной сетке в такой тесноте, что они заклевывали друг друга до смерти, он несколько недель просыпался среди ночи с криком.

Наши санки на двоих выехали на край обрыва. Я тяжело вздохнул.

– Давай выберем другой, дружище. Они же все про маму, верно?

– Папа…

Теперь его голос звучал печально, как у старика. Он указал на дату съемки: за два месяца до смерти Алиссы. Я наконец-то узрел уравнение Робина целиком. Призраку надлежало обитать как можно ближе не только в пространстве, но и во времени.