«Фамилистер», о чем говорит его название, был предназначен для посемейного поселения рабочих. Его жилая часть представляет собой три больших корпуса прямоугольной формы с внутренними дворами, остекленными сверху по моде своего времени. Входы в квартиры устроены с галерей, выходящих во двор. Дворы предназначены для детских игр, проведения общих праздников и прочих мероприятий. Уборные и другие необходимые удобства расположены в угловых частях корпусов, оформленных в виде башен, а сами постройки снаружи напоминают французские ренессансные замки.

Фамилистер в Гизе. Центральный корпус и памятник Годену. Фото Patrick (flickr). 2014

Идея социальной общности и образ единства большой «семьи» рабочих Годена здесь налицо. А «кирпичный стиль» этого комплекса отражает моду того времени на ретроспективную архитектуру, характерную для всех промышленных зданий Европы второй половины XIX века. Целостный облик этого архитектурного ансамбля подчеркнут монументом Годену, установленным на его центральной композиционной оси, на постаменте которого дан генеральный план этого комплекса.

Вид внутреннего двора центрального корпуса Фамилистера. Фотограф неизвестен. 1896

Однако, посетив «Фамилистер» сегодня, можно убедиться в относительной запущенности общественных пространств дворов и особенно санузлов, поскольку приватные помещения и помещения общественного назначения четко разделяются в сознании любого человека на объекты персонального интереса и на те, за состояние которых он часто не стремится брать на себя ответственность (в 1968 году ассоциация труда и капитала, которой принадлежал комплекс, обанкротилась, жилые помещения были частично приватизированы, а общественные – проданы или муниципализированы)^[10]. Эта же проблема коснулась и советских общежитий, получивших название домов-коммун, как будет показано далее.

Внутренний двор центрального корпуса Фамилистера. Фото Vincent Desjardins (flickr). 2010

Лестница центрального корпуса Фамилистера. Фото Vincent Desjardins (flickr). 2010

Исторически для царской России были характерны целые деревни при заводах, например на Урале, где рабочие селились в традиционных деревянных избах, не отличавшихся от деревенских^[11]. Вторым же архитектурным типом стали «рабочие казармы», сходные с европейскими примерами обеспечения рабочих жилищем с обобществлением быта. Лучшим их примером можно назвать построенные в начале ХХ века четырехэтажные общежития с коридорной системой для рабочих Новоткацкой фабрики Арсения Морозова в городе Богородск (теперь на территории Ногинска); аналогичные им корпуса так называемого Морозовского городка в Твери заселены до сих пор. Кроме воздушного отопления, вентиляции и канализации здания были оборудованы холодными шкафами для хранения продуктов и прачечной: в подвале стояли ручные стиральные машины. При этом Морозовы приветствовали желание рабочих всех своих предприятий селиться не в общежитиях-казармах, а в отдельных домах с участками земли и выдавали ссуды на индивидуальное строительство.

Новоткацкая фабрика, дом для рабочих № 2. Фото А. Недолужко. 2012

В числе других прообразов как советских домов-коммун, так и домов переходного к коммунам типа можно назвать дома гостиничного характера (то есть с квартирами, сдававшимися внаем). Такие дома также содержали элементы общественного обслуживания. Среди них выделяется дом, построенный по проекту инженера Эрнста Нирнзее (1873–1934) в Большом Гнездниковском переулке близ Пушкинской площади в Москве в 1912–1913 годах. В отличие от многочисленных выстроенных Нирнзее заурядных московских доходных домов, это высокое здание, даже называвшееся в свое время «тучерез», состояло из компактных квартир, в которые попадали из широких светлых коридоров, где дежурили половые, приносившие жителям заказанную из трактиров еду. В квартирах были совмещенные санузлы и не было кухонь. При советской власти дом пережил второе рождение, когда его заселили чиновники и общественные деятели и там появилось более развитое общественное обслуживание – столовая, ресторан на плоской крыше, кинотеатр, также наверху, и даже три детских сада, а в квартирах поставили маленькие газовые плиты.

Дом Э. Нирнзее в Большом Гнездниковском переулке в Москве. Фотограф неизвестен. 1939

Характерно, что высота потолков в этих квартирах, сегодня кажущаяся значительной – 3,6 м, была для своего времени весьма экономной, так как в респектабельных доходных домах по стандартам тогда шаг перекрытий мог составлять и две сажени, то есть 4,2 м. Надо сказать, что плоская кровля (вовсе не изобретение Ле Корбюзье) была в этом доме выполнена со свинцовым покрытием и не протекала, но покрытие сняли в годы Великой Отечественной войны для производства боеприпасов, и с тех пор, по сообщениям очевидцев, она пропускает дождевую воду.

Примечательно, что помимо деятелей партийной элиты, в этом доме жил известный зодчий Григорий Бархин, автор проекта здания редакций и типографии газет «Известия ВЦИК» и «Красная нива». Его старший сын-архитектор Михаил вспоминал, что отец смотрел за этой стройкой прямо из окна своей квартиры, расположенной на 5-м этаже и выходившей окнами в направлении здания редакций. Он же вспоминал о ресторане «Крыша» и о том, как дети вместо школы стремились попасть на кровлю-террасу, чтобы смотреть кино, которое там постоянно крутили^[12].

Однако, несмотря на практичную и функциональную структуру дома Нирнзее, его архитектурное решение ничем не отличалось от доходных домов и было весьма претенциозным – при относительной дешевизне квартир. Так, в наружный декор вошли даже мозаичные панно по эскизам известного театрального художника Александра Головина. Архитектурный же облик Дома Наркомфина, в отличие от подобных прототипов, стал именно выражением его внутренней сущности – новой типологии жилых и общественных помещений, совмещенной в единый комплекс.

Можно назвать и еще один, хоть и оставшийся малоизвестным, западный аналог социальной идеи фаланстеров ХХ века на русской почве. Это коммуна американских социалистов, приехавших в СССР и получивших землю бывшей барской усадьбы Оболенских в селе Ира (г. Кирсанов под Тамбовом). Эта коммуна 1920 годов развивалась, однако, вовсе не в новаторском архитектурном направлении (о ней впервые после 1920 годов стала публиковать материалы Галина Леденёва)^[13]. Для осмотра этого беспримерного объекта приезжал даже Бернард Шоу, что отражено в документальном фильме, демонстрировавшемся на Всероссийской сельскохозяйственной и кустарно-промышленной выставке в Москве в 1923 году в качестве образца советского образа жизни. Таким образом, связи с западным «капиталистическим» миром были налицо.

К вопросу о западных тенденциях на русской почве приведем слова современника Гинзбурга архитектора Юлия Савицкого, окончившего ВХУТЕИН, которые записал Селим Хан-Магомедов^[14]: «Гинзбург – блестящая голова, умение писать. В годы, когда велись поиски новой архитектуры, он выехал на знании Запада. Он учился в Европе и был там свидетелем ростков нового – знание этого ему очень помогло здесь».

Но несмотря на свое «западничество», Гинзбург прямо указывал в своей книге «Жилище»^[15] на комфортные квартиры в доходных домах как на важный опыт для дальнейшего осмысления темы. Надо отметить, что он, приехав из Италии и будучи выпускником архитектурного факультета миланского Политехникума^[16], был вынужден подтвердить диплом на инженерном факультете Рижского политехникума, переведенного в Москву в годы Первой мировой войны. Тогда же ему довелось поработать в мастерской опытного практика, создавшего целый ряд московских доходных домов, Бориса Великовского^[17].

В условиях же советской действительности Гинзбург сам мог наблюдать не только отсутствие у большинства москвичей элементарных бытовых удобств, но и просто своего угла. Превращение больших квартир в коммуналки, где в каждой комнате размещалось часто по целой семье, а лучших гостиниц города – в так называемые Дома Советов, где селились члены правительства, наводило на мысль о пересмотре концепции расселения в целом. К слову, и дом Нирнзее в Большом Гнездниковском стал одним из московских Домов Советов.

Первые проекты жилых ячеек

В настоящее время появляются публикации, посвященные Гинзбургу как теоретику^[18]. С его активным участием наметилась тенденция увеличения общественной части именно квартиры (а не только дома) и сокращение приватных помещений – появление сверхкомпактных кухонь и скромных санузлов, что нашло воплощение в проекте жилых ячеек Стройкома и самого Дома Наркомфина. Столовая уже в разработках 1927 года была совмещена с гостиной. Показатели k^[19] в сравнении с обычными квартирами, как писал Гинзбург, в этом случае получались не хуже, чем в бывших доходных домах, и удавалось экономить на общем строительном объеме квартир и домов в целом.

Проектные разработки новых типов квартир стала с 1928 года выполнять секция типизации объектов строительства Строительной комиссии (Стройкома) при ЭКОСО^[20] РСФСР. Возглавил эту секцию Гинзбург, а архитектор Александр Пастернак (брат знаменитого поэта Бориса Пастернака) стал ведущим ее сотрудником, ближайшим помощником Гинзбурга и автором целого ряда проектов жилых ячеек – так тогда стали называть компактные квартиры, рассчитанные на различные типы семей.

Тогда же членами этой секции был проведен детальный анализ оборудования традиционных квартир и вычерчен весьма сложный график движения хозяйки на традиционной кухне. Как альтернатива была выдвинута концепция мини-кухни – кухня-шкаф. Самая известная визуальная версия квартиры в двух уровнях с такой кухней была создана в виде макета Эль Лисицким и сохранилась на знаменитых фотографиях^[21].

Анна Телери, Анастасия Напалкова (руководитель проекта Алена Сокольникова). Реконструкция макета проекта оборудования жилой ячейки типа F Эля Лисицкого и студентов ВХУТЕИНа. 2020. Фото Н. Васильева

Все типы ячеек, а их было немало, были рассчитаны на самые разные архитектурные решения домов, включая блокированные их варианты из облегченных конструкций для «Зеленого города» – конкурсного проекта подмосковного курортного поселка, выполненного в 1930 году Гинзбургом совместно с Михаилом Барщем и преподносившегося конструктивистами как модельный пример дезурбанизма. Проекты таких квартир (как и домов) выполнялись в цвете, в красивых и весьма экстравагантно скомпонованных чертежах, широко известных по публикациям в журнале «Современная архитектура».

Примечательно, что переход от жилых ячеек к проектированию собственно домов наметился после конкурса, проведенного редакцией этого журнала в 1927 году. Этому конкурсу, о котором будет сказано далее, предшествовало строительство так называемого дома Госстраха в Москве, его фотографии были опубликованы в журнале в том же году.

Дом Госстраха

Первым^[22] получившим известность проектом жилого здания Моисея Гинзбурга стал жилой дом Главного управления государственного страхования РСФСР (Госстраха) на Малой Бронной в Москве, построенный в 1926–1927 годах по проекту, созданному совместно с Вячеславом Владимировым. Во многих аспектах именно этот дом стал первой пробой применения новых социальных концепций в архитектуре, проложивших дорогу к созданию секции типизации жилища Стройкома РСФСР и разработке проектов домов «переходного типа». Собственно дом Госстраха и был, по всей видимости, тем местом, где встретились и стали общаться Моисей Гинзбург и советский чиновник, энтузиаст обновления социальной политики в СССР Николай Милютин – будущий заказчик Дома Наркомфина.