Дикки принес сверкающую кофеварку высотой в два фута и включил ее. Спустя несколько минут появились четыре маленькие чашки кофе, одну из которых Мардж отнесла на кухню прислуге.

– В какой гостинице ты остановился? – спросила Мардж у Тома.

Том улыбнулся.

– Пока ни в какой. А какую бы ты посоветовала?

– Лучше всех – «Мирамаре». Это ближе отсюда, чем «Джорджо». «Джорджо» – тоже здешняя гостиница, но…

– Говорят, у «Джорджо» в постелях водятся pulci, – прервал ее Дикки.

– По-итальянски это «блохи», – серьезно продолжала Мардж, – но обслуживание там…

– Никакое, – бросил Дикки.

– У тебя сегодня, кажется, отличное настроение? – сказала Мардж, обращаясь к Дикки, и бросила в него маленький кусочек горгонзолы.^[10]

– В таком случае остановлюсь в «Мирамаре», – поднимаясь, сказал Том. – Мне пора.

Ни Дикки, ни Мардж не стали его отговаривать. Дикки проводил Тома до ворот. Мардж осталась в доме. Похоже, подумал Том, что они состоят в той faute de mieux^[11] связи, которую со стороны и не видно, потому что у партнеров пропал интерес друг к другу. Тому показалось, что Мардж влюблена в Дикки, но Дикки относится к ней не лучше, чем к пятидесятилетней прислуге-итальянке.

– Я бы хотел когда-нибудь взглянуть на твои картины, – сказал Том Дикки.

– Конечно. Надеюсь, мы еще увидимся, если ты здесь останешься. – Тому показалось, что Дикки прибавил это только потому, что вспомнил про привезенный ему халат и носки.

– Я отлично позавтракал. До свиданья, Дикки.

– До свиданья.

Железная калитка с лязгом захлопнулась.

8

Том снял номер в «Мирамаре». Было четыре часа, когда он забрал на почте чемоданы. У него уже не было сил, чтобы повесить свой лучший костюм на вешалку, и он повалился на кровать. Голоса болтавших под окном итальянских мальчишек звучали настолько отчетливо, будто они находились в комнате, а нахальные смешки одного из них, перемежаемые скороговоркой, выводили Тома из себя. Он подумал было, уж не обсуждают ли они его поход к синьору Гринлифу и не высказывают ли нелестные предположения насчет того, как дальше развернутся события.

Что он будет здесь делать? Друзей у него нет, по-итальянски он не говорит. А что, если он заболеет? Кто будет за ним ухаживать?

Том встал, чувствуя, что его сейчас стошнит, но по комнате пошел медленно, потому что точно знал, когда тошнота подступит к горлу, и был уверен, что успеет добраться до ванны. В ванной остался весь завтрак, а заодно, как ему показалось, и рыба из Неаполя. Он снова лег на кровать и тотчас заснул.

Проснувшись, Том ощутил невероятную слабость и упадок сил. По-прежнему светило солнце. Его новые часы показывали половину шестого. Он подошел к окну и выглянул из него, машинально высматривая большой дом Дикки и выступающую террасу среди розовых и белых домов, которые точками усеивали склон перед ним. Он увидел массивную балюстраду красноватого цвета. Интересно, Мардж все еще там? Может, они о нем говорят? Он услышал, как среди уличного шума раздался чей-то громкий смех, а потом донеслась фраза, произнесенная на английском языке. И тут же он заметил Дикки и Мардж, показавшихся между двумя домами на главной дороге. Они свернули за угол, и Том перешел к другому окну, чтобы их увидеть. Со стороны гостиницы была небольшая улочка, прямо под его окном, по ней и пошли Дикки и Мардж. На нем были белые брюки и рубашка терракотового цвета, она была в юбке и блузке. Наверное, домой заходила, решил Том. А может, ей было во что переодеться у Дикки. Возле деревянного пирса Дикки перебросился несколькими словами с итальянцем, дал ему денег, после чего итальянец приложился к кепке и отвязал от пирса яхту. Том наблюдал за тем, как Дикки и Мардж садятся на яхту, как поднимают белый парус. Слева, позади них, в воду опускалось оранжевое солнце. Том слышал, как смеется Мардж, а Дикки что-то кричит в сторону пирса по-итальянски. Том понял, что это их обычный день – сиеста после позднего обеда, прогулка на яхте Дикки перед заходом солнца, аперитив в одном из пляжных кафе. Самый обычный день, а Тома будто и не существовало. Зачем Дикки возвращаться к подземкам, такси, накрахмаленным воротничкам и работе с девяти до пяти? Или даже к лимузину с шофером и отпуску во Флориде или в штате Мэн? Не лучше ли плавать под парусом в поношенной одежде и не давать никому отчета о том, как проводишь время; не лучше ли иметь свой дом, вышколенную прислугу, которая, надо полагать, избавляла его от всех хлопот? И на путешествия у него деньги были. Том позавидовал ему, а себя ему стало жалко.

Том подумал, что отец Дикки, наверное, сообщил в своем письме нечто такое, что настроило Дикки против него. Было бы гораздо лучше, если бы он просто познакомился с Дикки в одном из кафе на пляже. Тогда он сумел бы в конце концов уговорить Дикки вернуться домой, теперь же браться за это дело было бессмысленно. Том проклинал себя за то, что оказался в этот день таким тупоголовым и несообразительным. И вообще, стоит ему взяться за что-то с серьезными намерениями – и у него ничего из этого не выходит.

Ладно, пусть пройдет несколько дней, думал он. Прежде всего нужно понравиться Дикки. Этого он хотел больше всего на свете.

9

Том выждал три дня. На четвертый день около полудня он отправился на пляж. Дикки был один, на том же месте, где Том встретил его в первый раз, рядом с серыми скалами, тянувшимися вдоль пляжа.

– Доброе утро! – крикнул Том. – А где Мардж?

– Доброе утро. Наверное, еще работает. Скоро придет.

– Работает?

– Она писательница.

– Да ну?

В уголке рта Дикки дымилась итальянская сигарета.

– Где ты был все это время? Я уж подумал, что ты уехал.

– Приболел, – небрежно произнес Том и бросил свое свернутое полотенце на песок, но поодаль от полотенца Дикки.

– С животом проблемы?

– Метался между жизнью и ванной, – улыбнувшись, ответил Том. – Но теперь все в порядке.

Вообще-то, он был настолько слаб, что с трудом вышел из гостиницы. Все эти дни он ползал по полу своей комнаты вслед за проникавшими в окно лучами солнца, и все для того, чтобы не быть таким бледным, когда в следующий раз придет на пляж. А остатки сил отдал штудированию разговорника итальянского языка, который купил в вестибюле гостиницы.

Том пошел искупаться. Он уверенно вошел в воду до пояса, остановился и обрызгал плечи. Потом присел, пока вода не достигла подбородка, поплавал немного и медленно вышел.

– Могу я пригласить тебя в гостиницу выпить чего-нибудь, прежде чем ты пойдешь домой? – спросил Том. – И Мардж, разумеется, если она придет. Я бы хотел отдать тебе халат и носки.

– Да-да, большое спасибо. С удовольствием выпью. – Он снова углубился в итальянскую газету.

Том вытянулся на полотенце. Вскоре он услышал, как часы где-то в деревне бьют час.

– Пожалуй, Мардж не придет, – сказал Дикки. – Думаю, нам можно идти.

Том поднялся, и они пошли к «Мирамаре». По дороге они почти не разговаривали. Том предложил Дикки вместе позавтракать, но Дикки отказался: как он сказал, прислуга приготовила ему завтрак дома. Они поднялись в комнату Тома. Дикки примерил халат и прикинул носки на голые ноги. И халат, и носки были его размера, и, как и ожидал Том, Дикки остался чрезвычайно доволен халатом.

– Вот еще кое-что, – сказал Том, вынимая из ящика квадратный пакетик, завернутый в бумагу, в какую в аптеке заворачивают лекарства. – Твоя мать прислала капли в нос.

Дикки улыбнулся.

– Они мне больше не нужны. У меня было воспаление лобных пазух. Но я все равно их возьму.

Ну вот, он отдал Дикки все, а от предложения выпить Дикки наверняка откажется, думал Том. Он проводил гостя до двери.

– Твой отец очень переживает по поводу того, что ты не возвращаешься домой. Он просил меня попытаться уговорить тебя. Делать я этого, конечно, не стану, но что-то ведь надо будет сказать. Я пообещал ему написать.

Дикки повернулся, держась за дверную ручку.

– Не знаю, чем, он думает, я тут занимаюсь – спиваюсь или еще что-нибудь в этом духе. Возможно, я и слетаю этой зимой домой на несколько дней, но оставаться там не собираюсь. Здесь мне лучше. Если я вернусь, отец заставит меня работать на верфи и заниматься живописью я уже не смогу. А я люблю это дело и предпочитаю жить так, как хочу.

– Понимаю. Но он сказал, что, когда ты вернешься, он не будет заставлять тебя работать в его фирме, если ты сам не захочешь работать в проектном отделе, а это, как он говорил, как раз то, что тебе нравится.

– Ну… мы с отцом обо всем этом уже говорили. Спасибо, Том, за то, что привез известия и одежду. Очень любезно с твоей стороны. – Дикки протянул руку.

Том не смог пожать протянутую ему руку. Это означало бы неудачу – неудачу с поручением мистера Гринлифа и неудачу с Дикки.

– Я должен еще кое-что тебе сообщить, – с улыбкой проговорил он. – Твой отец специально послал меня сюда, чтобы уговорить тебя вернуться домой.

– Что ты хочешь этим сказать? – нахмурился Дикки. – Он что, оплатил тебе дорогу?

– Да. – Это был последний шанс либо заинтересовать Дикки, либо оттолкнуть его, либо заставить рассмеяться, либо вынудить его с отвращением хлопнуть дверью. Но на лице Дикки вдруг появилась улыбка, уголки рта стали подниматься – Том вспомнил, что раньше Дикки улыбался именно так.

– Оплатил дорогу? Ну и ну! С ума он там, что ли, сошел?

Дикки закрыл дверь.

– Мы познакомились в баре в Нью-Йорке, – сказал Том. – Я объяснил ему, что у нас с тобой шапочное знакомство, но он почему-то решил, что, приехав сюда, я смогу помочь. Я согласился.

– Как он нашел тебя?

– Через Шриверов. Я этих Шриверов почти не знаю, но какое это имеет значение? Тебя-то я знаю, а значит, могу тебе помочь.

Они рассмеялись.

– Не хочу, чтобы ты подумал, будто я использовал твоего отца, – сказал Том. – Надеюсь скоро найти где-нибудь в Европе работу и вернуть ему деньги. Он оплатил мне билет в оба конца.

– А, не бери в голову! За билет заплатит фирма «Бурк—Гринлиф». Интересно, как это папа подошел к тебе в баре? Где это было?

– «У Рауля». Вообще-то, он шел за мной от «Зеленой клетки».

Том думал, что Дикки знает о «Зеленой клетке», очень популярном баре, но выражение его лица оставалось равнодушным.

Они выпили в гостиничном баре за Герберта Ричарда Гринлифа.

– Мне только что пришло в голову, что сегодня воскресенье, – сказал Дикки. – Мардж сегодня в церкви. Приходи к нам, вместе пообедаем. По воскресеньям у нас всегда курица. Старый американский обычай – курица по воскресеньям.

По дороге Дикки решил заглянуть к Мардж, не дома ли она. Они свернули с главной улицы, поднялись по склону вдоль каменной стены, прошли чей-то сад и снова поднялись по ступенькам. Мардж жила в довольно неприглядном одноэтажном строении с неухоженным садом перед ним. Возле входа валялись пара ведер и шланг, а о том, что здесь живет женщина, напоминал красный купальник, сушившийся на подоконнике. Заглянув в открытое окно, Том увидел на заваленном бумагами столе пишущую машинку.

– Привет! – сказала Мардж, открывая дверь. – Здравствуй, Том! Где ты был все это время?

Она предложила им выпить, но в бутылке джина оказалось совсем на донышке.

– Ладно, все равно идем ко мне, – сказал Дикки.

Он прошелся по ее гостиной, служившей заодно и спальней, с видом завсегдатая, будто и сам здесь иногда жил. Наклонившись над горшком, в котором произрастало какое-то крошечное растение, он нежно дотронулся до него указательным пальцем.

– Том может рассказать тебе кое-что смешное, – сказал он. – Расскажи-ка, Том.

Том стал рассказывать. Рассказ получился очень смешным. Мардж смеялась так, будто ей уже давно не было так весело.

– Когда я увидел, что он идет за мной к «Раулю», я хотел смыться через заднюю дверь!