– Меня волнует только одно: вы каждый раз вот так будете прогонять людей, которые придут сюда, чтобы зажечь свечи и выразить соболезнования? Как именно вы собираетесь их всех остановить? – Луиза окинула меня презрительным взглядом и проследовала на другую сторону улицы, туда, где её ждал Леопольд. – А если кто-то захочет почтить его память игрой на гобое? Вы будете дежурить здесь до утра в своих симпатичных пижамах?

Они действительно были настроены продолжать это безобразие, как только мы уйдём. Я снова разозлилась.

Юли встала рядом со мной:

– Даже не надейся, Луиза! Кроме вас до такого идиотизма никто не додумается.

– Вы оба будете сидеть дома до самого утра, – добавила я, произнося слова как можно отчётливее. От ярости мой голос звучал глубоко и угрожающе. Если бы он не принадлежал мне, услышав его, я бы испугалась. – Потому что, если вы только посмеете снова выйти на улицу, клянусь, я разломаю гобой Леопольда на две части и огрею этими обломками каждого из вас. Это вам понятно, трубящие ангелочки?

Последнее предложение Леопольд с Луизой уже не слышали, входная дверь за ними захлопнулась.

– Ничего себе! – Юли вытаращила глаза сначала на дверь, а потом на меня. – Ты кто такая, бесцеремонная грубиянка, и куда ты дела мою нежную, робкую Матильду?

– Не волнуйся, она вернётся, как только её папа начнёт отчитывать нас за ужасное поведение.

Я повернулась к дому фон Аренсбургов, чувствуя, что миссия выполнена. На заборе сидела кошка и спокойно вылизывала рыжую шёрстку. За исключением нескольких потёков воска, от идиотской затеи Луизы и Леопольда не осталось и следа. Вот теперь родители Квинна могут спокойно возвращаться домой.

– А этот бессовестный Квинн должен выжить во что бы то ни стало, – громко добавила я.

» 3 «
Квинн

Аппараты, к которым меня подключили, гудели, трещали и пищали днём и ночью без перерыва. Из коридора долетали звуки других приборов из соседних палат, врачи и медсёстры суетились, разговаривали друг с другом, беспрестанно звонил телефон. Если мне иногда удавалось заснуть, тут же вокруг моей руки сжималась манжета тонометра – каждые полчаса мне измеряли давление. Монитор с показателями я не видел, а лишь слышал постоянный писк и гул, мечтая встать с кровати и вышвырнуть ненавистный тонометр из окна. Но даже такое простое действие сейчас находилось за гранью моих возможностей, поэтому мне оставалось только фантазировать на эту тему.

– Ты не спишь? Это отлично. Так ненавижу слепить пациентов во сне.

Дежурившая сегодня медсестра мне очень нравилась. Она была молодой, симпатичной и всегда разговаривала со мной так, будто я был её младшим братом.

Её звали Майя. На руке у неё пряталась пёстрая татуировка, которая приводила меня в восторг, – это была ящерица, похожая на дракона, которая обвивала руку от запястья до самого локтя.

– Ясное дело, не сплю. Не представляю, как можно уснуть в таком шуме.

Я до сих пор не мог привыкнуть к своему новому голосу, казалось, будто он принадлежит кому-то другому. Я говорил тихо, задыхаясь, но по сравнению с последними днями гораздо более уверенно, и мне больше не приходилось отчаянно набирать воздух в лёгкие после каждого слова.

– Хватит ныть! Это тебе не санаторий, а реанимация. Кстати, аппарат искусственного дыхания, от которого тебя отключили совсем недавно, гудел гораздо громче. – Майя направила мне в глаза луч фонарика. – Отличный зрачковый рефлекс, – радостно прокомментировала она и вставила мне в ухо термометр.

Я промолчал, решил не напоминать ей, что тогда пиканье приборов мне вовсе не мешало, потому что я находился в коме.

– Кислородное насыщение замечательное, и с тех пор, как упала температура, пульс тоже не так прыгает. Тридцать шесть и восемь, кто бы мог подумать! – Майя не скрывала радости. – Просто невероятно, такой прогресс всего за несколько дней. Я слышала, что сегодня тебя уже пересаживали на стул, это же замечательно.

«Да, просто прекрасно».

– Я продержался две минуты, а потом закружилась голова, и меня стошнило. («Ох, снова я жалуюсь».) Я думал, что передо мной два физиотерапевта, что они близнецы, а выяснилось, что это один и тот же человек, который двоился у меня в глазах, – поспешно добавил я.

Майя рассмеялась:

– И чувство юмора вернулось.

Мне было приятно, что я её рассмешил. Но на самом деле ничего смешного в этой ситуации не было. Галлюцинации пугали меня больше, чем все остальные последствия аварии. Боковым зрением я теперь улавливал странные вещи, которых не могло существовать. Например, эти лица, которые словно с интересом наблюдали за мной из-за оконной рамы. Из окна не должно быть видно ничего, кроме высоких деревьев и кусочка неба. Вот и сейчас, когда Майя коснулась моей руки, сознание услужливо подкинуло мне очередную оптическую иллюзию: ящерица-татуировка на коже Майи еле заметно двигалась, как будто дышала. Я зажмурился, но это не помогло. Когда я перевёл взгляд на татуировку, она по-прежнему казалась трёхмерной и такой настоящей, будто каждую секунду ящерица была готова перепрыгнуть с руки Майи на мою. Каждая чешуйка отливала другим оттенком, а жёлтый глаз со скошенным зрачком смотрел мне прямо в лицо. Недоставало только того, чтобы ящерица мне подмигнула. Через несколько секунд я глубоко вздохнул и закрыл глаза.

– Я знаю, что тебе сейчас тяжело, – нежно сказала Майя.

Она оставила меня в покое и стала колдовать над трубками, с помощью которых в меня вливали инфузии и антибиотики. Завтра наконец-то эти трубки обещали отсоединить.

– Я поспорила, что ты выйдешь отсюда живым, Квинн. И вот, только посмотри на себя, это же маленькое чудо. Всего неделю назад ты дышал с помощью приборов, получал еду через аппараты, а последний дренаж сняли всего два дня назад.

Я потянулся к голове, чтобы нащупать дырку, которую в ней оставила трубка, и провёл пальцами по прорастающим вокруг пластыря волосам.

«Это тоже новый навык – всего два дня назад я даже не мог поднять руку».

– Если ты продолжишь выздоравливать в таком темпе, на следующей неделе мы уже сможем перевести тебя в реабилитационное отделение. – Майя что-то напечатала на компьютере. – Там ты снова научишься ходить и всему остальному. Придётся ещё немного потерпеть. Ну, то есть много потерпеть.

Да, так говорили все: врачи, мои родители, физиотерапевты и даже Лассе, который пришёл ко мне в больницу уже на следующий день. Правила посещения здесь были очень строгими. Навещать больных разрешалось только вечером с четырёх до шести, но сначала нужно было позвонить в приёмный покой и назвать своё имя. Если имя не значилось в списке, посетителя не пускали. Правда, моей маме как-то удавалось пробираться ко мне ещё до начала приёмных часов, а вечером они с папой уходили только после того, как их настойчиво об этом просили. Наверное, делали поблажки на Рождество, а может, родителям разрешали побыть подольше в качестве исключения, потому что я был самым младшим пациентом. Или просто благодаря маме – она могла очаровать и убедить кого угодно. Пока я лежал в коме, она подружилась со всем медперсоналом в реанимации и знала не только имя и расписание работы каждого из них, но и как зовут их детей и домашних животных, почему все терпеть не могут эту молодую практикантку и что Анна неравнодушна к Яннису, а тот влюблён в Давиду. Думаю, она смогла бы назвать мне даже имя мастера, который набил Майе татуировку с ящерицей, если бы я её об этом спросил.

И ей, конечно, пришлось пройти ускоренный курс по изучению медицинской терминологии.

– Теперь, когда вытащили центральный катетер, назогастральный зонд и вентрикулярный дренаж, Лассе может тебя навестить, – сказала мама. Настроение у неё было отличное. Может, из-за того, что сегодня я продержался на стуле целых десять минут и впервые съел тарелку пюре, при этом ни разу не поперхнувшись. – Твой вид бы его слишком впечатлил, поэтому я не разрешала ему прийти раньше.

Кажется, вид у меня до сих пор был жуткий, потому что, как только Лассе приблизился к кровати, из его глаз покатились слёзы.

– Мама права, ты такой нюня, – сказал я и чуть не расплакался сам.

– Прости, дружище. Мне так жаль, – всхлипывал Лассе. – Я просто… Я просто так рад, что ты жив. И что ты остался самим собой, хотя эта машина расквасила тебе голову.

Похожими словами моё состояние описывали и врачи, разве что употребляли другое слово вместо «расквасила». Чудом было не только то, что я выжил после такой аварии, но и то, что мой мозг оказался не повреждён. Врач, который проводил первый осмотр, когда меня привезли, страшно удивился, что я помнил, как меня зовут, сколько (расплывчатых) пальцев он держал перед моими глазами, какой сейчас год и какую оценку я получил за последнюю контрольную по математике. Из-за кровоизлияния в мозг половину моего тела временно парализовало, но за последние дни состояние настолько улучшилось, что можно было надеяться на полное выздоровление.

Остались только эти галлюцинации…

– Ну ты даёшь. – Кажется, Лассе пододвинул стул и сел рядом с кроватью.

Мама оставила нас одних и пошла прогуляться в парк. Но, зная маму, я предполагал, что уже через полчаса она вернётся.

– Что ты, чёрт возьми, забыл на этой окружной, скажи, пожалуйста? Дружище, я думал, ты только на секунду заскочил в туалет. Полиции я сказал, что, наверное, всё дело в этой синеволосой. Что она впарила тебе какую-то наркоту или что-то подобное, но никого это предположение не заинтересовало.

– Выходит, ты тоже её видел? – Я облегчённо вздохнул. («Значит, синеволосая существовала на самом деле. А то я уже начал в этом сомневаться».)

Выйдя из комы, я тут же принялся расспрашивать о девчонке, волке и огромной кричащей птице, раз за разом пытаясь растолковать всем, какие странные события произошли тем злополучным вечером. Но никто мне не верил, даже мои родители, и все утверждали, что я бредил и что мои коматозные видения смешались с реальностью. Возможно, так оно и было.

Мне снилось множество диких снов, настолько странных, что после пробуждения я отчаянно пытался забыть их раз и навсегда.

– Конечно видел. Эту девчонку многие запомнили, и неудивительно. Но никто её не знает. Никто не приглашал её на вечеринку. – Он на секунду замолчал. – Может, она забрела к нам случайно? Может, выискивала себе жертву? И нашла тебя.

«“Наконец-то я тебя нашла, Квинн Йонатан Юри Александер фон Аренсбург”. Нет, она не случайно забрела, а пришла туда именно ради меня».

– Ты что-нибудь помнишь? – спросил Лассе. – Ты говорил с ней ещё раз? Что она с тобой сделала? – Его лицо расплывалось у меня перед глазами. Чем ближе он придвигался, тем сложнее мне было сфокусировать взгляд. Вот только что у Лассе появились две пары мерцающих бровей, одна под другой.

– Никаких наркотиков она мне не давала, – пробормотал я. – У неё, кажется, другие неприятности. Там вдруг появился какой-то странный тип, который ей угрожал. Я подслушал их разговор, пока был наверху в ванной, а потом выпрыгнул из окна и помог ей сбежать через наш лаз в заборе. Этот тип был не один… («…а в сопровождении ещё двоих угрожающих преследователей, и вдобавок волка-монстра и какого-то огромного существа с крыльями».) – Эту часть истории я произнёс про себя. – Её преследовали и другие неприятные ребята, – сказал я вслух. – Они охотились и за мной, поэтому я и оказался под колёсами машины.

– С ума сойти. – Несмотря на мой облегчённый вариант истории, в голосе Лассе прозвучали недоверчивые нотки. Тут я порадовался, что умолчал о волке. – Похоже на сцену из фильма.

«Да уж, и гораздо более фантастического, чем ты думаешь».

– Я знаю. – На моей руке вздулась манжета тонометра. – Не знаю, удалось ли этой Ким сбежать от преследователей. Я почти сразу упустил её из виду.