Я так подробно обо всем рассказываю, чтобы вы поняли, что я действительно ни в чем не виноват, более того, – я просто боролся за справедливость. Если хотите, я обязан был это сделать в воспитательных целях, ради детей, которые сидели рядом со мной и знали, какой несправедливый человек этот пловец. И они меня дружно поддержали.

Они разделись, сбились стайкой около меня и дрожали. Холодно им и непривычно. Смешные они: худенькие, тоненькие, ноги длинные, спичками. Как они на них ходят, непонятно.

Я улыбнулся тренеру (еще тогда не знал, что он такой зверь) и подмигнул: смотрите, мол, какие смешные дети, настоящие страусята.

А он в ответ мрачно заорал: «Построиться по росту! Живо!» Вот тут контакт между нами окончательно был утерян. Не люблю я, когда кричат и когда не улыбаются в ответ на твою улыбку.

После того как мы выстроились, он сказал мне: «Выходи из строя. Староват для плавания. И грудная клетка узковата». Он больно щелкнул меня пальцем по ключице.

Я чуть не упал от неожиданности. Сказать такое при детях!

«Что вы! – возмутилась Наташка. – Боря у нас лучший вратарь в школе!»

А он продолжал осмотр: измерял малышам грудную клетку, ощупывал ноги и руки. Потом заявил, что из всей компании берет только одну девочку: Зину Стрельцову.

Тут я не выдержал и высказал ему все, что было на душе. Я ему сказал, что дело у них поставлено плохо. А когда он меня спросил: «Почему плохо?», я ему ответил: «На международных состязаниях проигрываете, а когда к вам приходит пополнение в самом расцвете, то выгоняете». После этого наступила тишина, и он сделал шаг в мою сторону. Но нас так легко не испугаешь. Малыши создали вокруг меня надежный заслон. Попробуй прорвись через них. Так он ничего мне и не ответил. А что ответишь, когда это чистейшая правда.

Вот после этого разговора мы и остались на показательное соревнование, и я прославился на них своим свистом, и меня схватил милиционер.

Кругом закричали: «Безобразие, хулиган! Еще школьник, а уже шпана… И такому детей доверили!»

Только одна женщина, между прочим красивая, сказала: «А что он такое сделал? Просто погорячился».

Но милиционер не стал ее слушать и уволок меня в отделение.

В этот момент мои славные воспоминания были прерваны неожиданным событием: дверь в канцелярию открылась, и на пороге появилась целая стая моих первоклашек.

Не успел я выставить их обратно, как Наташка, минуя меня, вырвалась вперед. Я схватил ее за шиворот, но она торопливо, задыхаясь, успела прохрипеть:

– Здравствуйте, Чайная Роза!

От такого неожиданного обращения я выпустил Наташку. Она, конечно, это наивное дитя двадцать первого века, не догадывалась, что Чайная Роза не имя, а прозвище.

– Сейчас же уходите! – прошипел я, не разжимая губ и наступая на детей.

– В чем дело? – строго спросила Чайная Роза. – Что случилось?

– Нам нужно к товарищу директору, – сказала Наташка и шагнула через порог.

Все остальные тоже решительно шагнули за ней, молча, тихо, подталкивая друг друга.

Вы бы видели их лица! Это были настоящие герои, отчаянные люди с горящими глазами. Им ничего не было страшно, они не испугались даже Чайной Розы, хотя перед нею трепетала вся школа. Они спокойно выдержали ее взгляд. Нет, не зря я занимался с ними психотерапией.

И что же вы думаете? Эта строгая-престрогая Чайная Роза провела их к директору.

Она оставила открытой дверь, и я на всю жизнь запомнил начало этого великого, неповторимого разговора.

– Ну, в чем дело? – услышал я скрипучий мужской голос. Это был, конечно, директор, это был его голос, который любого храбреца в одну секунду превращал в кроткую овечку. Ну, конечно, и среди детей сразу произошла заминка, и я уже испугался, что их сейчас выставят обратно, но тут раздался громкий, заливисто-звонкий голос Наташки:

– Мы пришли из-за Бори Збандуто. Он наш вожатый. Мы пришли его защищать.

Правда, она молодец? Я еще никогда не встречал такой отчаянной девчонки.

– Это он вас прислал? – спросил директор.

«Он» – это, значит, я.

– Нет, – ответила Наташка.

– А ты не врешь?

Вот этого ему не надо было говорить, это он сказал зря. Плохо он разбирался в своих учениках: Наташку обозвать вруньей!

– Я никогда не вру, – сказала Наташка.

Наступила длинная пауза, во время которой директор долго кашлял. Потом он наконец собрался с силами и спросил:

– А чем вы его собираетесь защищать, хотел бы я знать? Какими делами он себя еще прославил?

– У нас есть козырь, – ответила Наташка.

– Какой еще козырь?

– Он спас жизнь одному мальчику. На моих глазах. Вытащил его из реки.

В это время Чайная Роза вышла из кабинета, плотно прикрыла дверь, и голоса пропали. Точно она не хотела, чтобы я услышал, как меня будут хвалить.

Все-таки Наташка потрясающая девица. Она буквально во все верила. Подумать только – я спас мальчишку!

Это произошло во время нашей совместной прогулки, помните, в тот день, когда она ко мне пристала и увела с футбола.

Какой-то мальчишка в полном одиночестве стоял на берегу реки и бросал в воду камни. И меня это пронзило. С какой стати, думаю, он стоит один? Я пристроился к нему и тоже стал бросать камни. Я брошу. Он бросит. Мы стояли рядом, а наши камни летели параллельно.

А Наташка крикнула: «А мы дальше, а мы сильнее!»

Мальчишка был забавный. Он пренебрежительно фыркнул, выбрал камень потяжелее, отошел от кромки воды – а там набережная была высотой в метр, – разбежался… и, не удержавшись, плюхнулся в воду.

Я помог ему выйти, там было неглубоко, мне по колено, а ему по пояс. Только промокли, и все. А Наташка начала кричать, что я храбрый, что она ни разу в жизни не встречала такого храбреца, и еще успела шепнуть мальчишке, что я их вожатый. Вот и все спасение утопающего.

Странно, до чего я люблю вспоминать про этих мальчишек и девчонок, я про них всегда все помню. Может быть, действительно права Стрельцова-старшая и я какой-нибудь ненормальный?

Как только первоклашки вышли от директора, тут же позвали меня. Мы встретились с ними в дверях. Они прошли мимо серьезные, сосредоточенные, и каждый из них дотронулся до моей руки. В общем, они знали толк в человеческой поддержке и подзарядили меня теплотой своих рук.

Я же говорю, что они необыкновенные дети, из двадцать первого века. В них есть какая-то новая сила.

В кабинете директора, кроме Нины, сидела моя мама! Вот до чего дошло. Но им теперь уже было не свалить меня.

Я остановился у двери и посмотрел на директора. Он был похож на моржа. У него большая круглая лысая голова и седые усы.

– Ну-ка, подойди, подойди, – проскрипел он.

Я сделал несколько шагов вперед.

– Еще поближе. Я хочу понять, что ты за птица.

Он долго рассматривал меня, как какой-нибудь врач, изучающий больного. Даже взял за плечо и крепко его сдавил.

– А что это у тебя в руке? – спросил он и, не дожидаясь ответа, взял у меня тетрадь и стал ее перелистывать.

Видно, она ему понравилась, потому что он поджимал губы, чтобы незаметно было, что он смеется. Затем вернул мне тетрадь и сказал:

– Говорят, за тебя поручилась твоя родственница, Ольга Александровна Воскресенская. Она, конечно, восторженная особа, я ее давно знаю. – Потом повернулся к Нине и добавил неожиданно: – Ладно, пусть остается, раз они пришли за ним сами.

Но на этом события дня не закончились. Мне пришлось встретиться со Стрельцовой-старшей еще раз.

Мы собрались возле школы, чтобы идти в цирк.

А Генка и Зина почему-то не явились. Холодно было ждать. Шел мокрый снег.

– Зина не придет, – сказал кто-то. – Ее мама не пустила. У нее тренировка в бассейне.

– А что же с Генкой случилось? – спросил я. – Может, он тоже не придет?

– Генка в цирке ни разу не был, – сказал Толя. Мы постояли немного, подождали.

– Пошли, – сказал я, – а то опоздаем.

И мы пошли. Только я почувствовал, что у ребят испортилось настроение. Стали какие-то молчаливые.

– Вот что, зайдем за Генкой, – решил я. Развернулись и пошли к Генке. Еще издали я увидел его. Он сгребал снег лопатой, а его мать скребком чистила тротуар.

– Здравствуйте, – сказал я.

Ребята столпились вокруг меня. Генкина мать посмотрела на нас. Она была в короткой тужурке и в пуховом платке. От работы ей, видно, было жарко.

– Приветик, – сказал Генка; он приподнял шапку, и от головы у него повалил пар.

– Ну-ка, надень шапку, постреленок, – строго сказала ему мать, – а то застудишься!

Генка напялил шапку.

– Это ему вместо физкультуры, – сказала Генкина мать. – И полезно, и матери подмога. Так что вы, ребятишки, идите по своим делам.

– Что вы! – сказал я. – Разве мы пришли Генку сманивать? Мы пришли вам помогать.

– Тетя Маруся, – крикнул Толя, – мы сейчас все переделаем! Это нам пустяк!

– Вот это уж ни к чему, – ответила тетя Маруся.

А Генка не стал возражать, он-то все отлично понял: отдал лопату Толе, а сам мгновенно куда-то сбегал и принес еще две лопаты и четыре скребка.

Что тут началось! Ребята выхватили у него эти скребки и лопаты и стали расчищать снег. А я взял у тети Маруси лом и колотил образовавшийся под снегом лед.

Тяжелый был этот лом до чертиков, но я не показывал виду. Колол себе, и все… Рядом со мной лихо колол лед Генка.

– Это в наше-то время, – ворчал я нарочно, – когда запускают спутники и космические корабли, приходится колоть лед ломом!

– Я ей не сказал про цирк, – оправдывался Генка, – а то бы она меня прогнала.

– И правильно сделал, – ответил я.

И вот когда мы все так отчаянно и самоотверженно работали, когда перед нами уже лежала широкая полоса очищенного тротуара, когда мы были «один за всех и все за одного», вдруг из подъезда выплыли Зина Стрельцова с мамой. Зина была в новом голубом пальто и берете… А Стрельцова-старшая напялила на голову высокую папаху и гордо несла спортивную сумку своей дочери – будущей чемпионки по плаванию.

– А, это вы, молодой человек… – Увидев меня, Стрельцова-старшая остановилась. – Чудак!

Она назвала меня чудаком, словно дураком обругала. Но я-то доволен, что попал в отряд чудаков.

– Мы помогаем тете Марусе, – сказала Наташка.

– И Генке, – добавил Толя.

– Это эксплуатация детского труда. Я этого так не оставлю, – ответила Стрельцова-старшая, при этом она выразительно посмотрела на тетю Марусю. – Идем, Зиночка.

И они торжественно удалились.

– Тетенька, – крикнул Генка им вдогонку, – осторожнее, там лед! Упадете, запачкаетесь!

Стрельцова-старшая остановилась, боясь сделать следующий шаг.

Генка засмеялся. А за ним все ребята. И я. И даже тетя Маруся.

…Когда мы ворвались в цирк, представление уже началось и на нас зашикали, чтобы мы не шумели. А попробуй тут не шуми, когда с арены доносится музыка, крики клоуна и хохот зрителей.

– У нас билеты! – закричал я и выхватил из кармана длинную ленту билетов.

– Тише, – сказала контролер, – тише! Все равно во время выступления входить нельзя.

– Вы поймите, – сказал я тихо, – они первый раз в своей жизни в цирке.

– Так уж и первый раз!

Нет, она была неумолима, а дети почти плакали, но потом она засмотрелась, а может быть, нарочно сделала вид, что засмотрелась, и мы шмыгнули в проход.

Выскочили, а куда идти, неизвестно, народу полно, свет… Столпились стайкой около прохода и стоим.

И вдруг клоун заметил нас и закричал на весь зал:

– Видели ли вы когда-нибудь, чтобы дети опаздывали в цирк?

– Нет, нет, нет!.. – понеслось со всех сторон.

– А теперь смотрите сюда! – Он подбежал к нам: – Вот они!

И все стали смотреть на нас.

– Мы работали, – сказал я.

– Вы слышите? – закричал он. – Они работали!

Он начал хохотать, упал от хохота, перекувырнулся через голову, и все захохотали с ним вместе.

– Мы работали, – сказала Наташка прямо в его раскрашенное лицо. – Чистили снег, товарищу помогали. Вот ему! – и вытолкнула вперед Генку. – Почему вы нам не верите?