– Ну а если нравится, тогда счетовод составит список родов, не имеющих взрослого мужчины, а после твоего самопровозглашения, когда все в замок съедутся, устроим им знакомство и свадьбы. Только ты своим охламонам объясни, что жена из дворянок – это не просто постельная грелка. Это опытная хозяйка, заботливая мать и крепкая опора для мужа.

Я усмехнулся:

– А ты этим дворянкам объясни, что если они плохо будут мужа ублажать, то горцам позволено и вторую жену взять, более покладистую.

* * *

Вечером мы сели в моих покоях, в гостиной, малым кругом: я, Ланейла, Лаверт, Леран, Булон, Эрефа, Вивек, Плания. Нам нужно было пообщаться, обсудить состояние дел в баронстве, предстоящую войну с соседями.

Я рассказал о наших планах переженить горцев из гарнизона замка на местных вдовах-дворянках. Бойцов из походной дружины я женить пока не собирался – впереди война, может им придется остаться служить в других замках, а может – погибнуть. Рано им жениться и наделы получать.

Парни идее переженить горцев и местных дам порадовались.

– А с моими как же? – заинтересовался темой Лаверт. – Парни из походной дружины тоже хотят жениться, уже разговоры об этом пошли. Надоело им в очередях к шлюхам стоять. Место для жизни теперь есть, деньги есть – многие задумались о семье.

– Пусть служанок из замка в постели валяют.

– Мало молодых женщин в замке. А парней много. Отрядные шлюхи, бывшие рабыни, не справляются. Вот если бы новых красавиц-рабынь купить…

– Так давайте я и куплю. Кто нам мешает? – Плания была практичной.

– На рынке в Молте много красивых молодых рабынь быстро не купишь, – чуть охладила ее энтузиазм Ланейла.

– Точно, там если хоть одна на торгах стоит – уже неплохо, – вспомнил я, как приобретал у работорговца Планию и Лаверта.

– А давайте в баронстве пурпурные фермы потрясем и молодых рабынь отберем. А заодно горцев, которых в рабство из плена отправили. Отберем и в нашу дружину пристроим. Нам же люди нужны?

– А что, много в баронстве ферм с рабами?

– Четыре, я у счетовода источники дохода уже посмотрела, – Лани ответила.

Четыре пурпурные фермы с рабами.

Если количество горцев там такое же, как на тех, которые мы разграбили в прошлом, мы найдем человек десять-пятнадцать годных бойцов, готовых идти за меня в бой. Для нас – полезное усиление. Часть горцев теперь занята защитой замка, в походной дружине осталось два десятка, и несколько человек в моем личном «копье». На местных стражников и дворян пока надеяться не стоит – мало их осталось. Пятнадцать обученных бойцов – хорошая добавка.

– Согласен. Ты, Лаверт, и проедешь по фермам, соберешь горцев. Только мы их не отберем, а выкупим. По рублю за человека. И девиц молодых надо оттуда забрать. Всех, кто моложе двадцати лет. Нечего им здоровье портить, ковыряясь зимой в холодных улитках и воде. Молодые девушки не для того созданы, они должны парней радовать и детей рожать. Эри их от болезней вылечит, а после пусть в замке живут. Будут считаться служанками, а на самом деле – устранять перекос между численностью парней и девиц.

Мы выпили за будущих соратников и сожительниц.

* * *

Потом мне в голову пришла новая мысль:

– Так это что, раз на моей земле есть рабские фермы, я теперь рабовладелец?

– Нет. Владельцы рабов – те, кто управляет фермами. А ты только налог с них получаешь, половину от стоимости добытого пурпура, – объяснила Лани.

– Угу. А как вообще дела с рабством обстоят в баронстве? А то мы люди дикие, в Низотезии рабства практически нет, я и не знаю об этом почти ничего.

Лани уселась поудобнее и принялась рассказывать:

– Главный источник рабов – крестьяне, которые в голодные годы, после засух, сами продаются в кабалу, обычно сроком на пять лет, или детей своих продают.

– Детей? – удивился я.

– Детей – в первую очередь. Если сами прокормить не могу, то продают, чтобы они от голода не умирали. Рабовладелец их прокормит. Но спрос на детей мал – никому они не нужны. Потому основной товар – это молодые девки. Их покупают и посылают зарабатывать проституцией.

– Я слышал, без согласия рабыни нельзя ее заставлять проституцией заниматься?

– Без согласия нельзя. Так они согласны. Они идут в крупные города, работают там на улицах или в публичных домах для богатых господ. Своему хозяину ренту выплачивают, остальной доход себе оставляют. Красивые девки быстро скапливают деньги на выкуп себя из рабства и на приданое. Половина шлюх на улицах городов – рабыни. А в публичных домах – так и вовсе все поголовно принадлежат владельцу.

Мы слушали. Ланейла продолжила:

– Покупка рабынь и взятие с них ренты – надежное дело. Не менее надежное и уважаемое, чем сдача в аренду недвижимости или земель. Некоторые хозяева не только девиц покупают, но и мальчиков, они их обучают профессии, а потом позволяют зарабатывать мастерством. Такие рабы трудятся в своих мастерских, живут, как свободные, только ренту хозяину за себя выплачивают.

Лани отпила глоточек вина из глиняной чаши, покрытой рисунками и эмалью, продолжила рассказ:

– Кабальные рабы-мужчины из крестьян часто становятся работниками на фермах. Пока они в рабстве – работают бесплатно, хозяин их кормит. Как срок кабалы заканчивается, обычно остаются на тех же фермах вольнонаемными батраками. Живут в тех же бараках, работают на тех же работах, едят ту же пищу. Только теперь, если они заболеют или постареют, хозяин их просто выгонит умирать в канаве.

– А рабов не выгнал бы?

– Рабов – нет. О рабах он должен заботиться, предоставить пищу, жилье. одежду. Потому не для всех рабов свобода – благо.

– Да. Холодно и одиноко иногда быть свободным, – задумчиво произнесла Плания, вспоминая свой опыт.

Ланейла продолжила:

– Еще в богатых семьях часто рабов держат на местах доверенных слуг. Няни, умелые кухарки, экономки. Те, кто всю жизнь в этой семье проводит. Некоторые аристократы доверенных рабов делают торговцами. Те торгуют товарами хозяина, сами небольшой процент с дела имеют. Живут богато, хотя и рабы.

Моя баронесса задумалась.

– Ну, вроде всё рассказала. Еще есть рабы на каменоломнях и пурпурных фермах. Это вы и сами знаете. Обычно туда попадают преступники, пленные, непослушные, те рабы, которые ценности не имеют.

– Может, мне отменить рабство на моих землях? – задумался я.

– А кто будет кормить крестьян в голодные годы? За какие деньги они весной после засухи зерно для посева купят?

– Можно из своих запасов им посевное зерно выдавать. В Низотезии так бароны делают.

Лани махнула рукой:

– Если крестьянам даром зерно выдавать в голодные годы, у нас в баронстве каждый год станет голодным.

Я вздохнул. Вроде бы рабство – плохо. Но оно вросло в местную экономику и общество, и одним решением его не отменить.

Вот, например, запрещу я использовать рабов на пурпурных фермах. Придется туда нанимать вольнонаемных. Деньги им платить. От того, что рабства не будет, работники болеть не перестанут. Выходит, проблема не в рабстве, а в условиях труда, в технологии. Это одна сторона вопроса.

Вольным на такой работе платить придется много, еще и ведьму нанимать, чтобы лечила людей. Пурпурный порошок с этих ферм станет дорог, дороже, чем у конкурентов. Прибыль исчезнет. Проще тогда фермы вовсе закрыть. Получится – я лишаюсь дохода, но в целом ничего не поменяется, мою долю рынка займут конкуренты из других баронств. Это вторая сторона вопроса.

Даже если вдруг все владельцы улиточных ферм станут гуманными и начнут нанимать вольнонаемных, пурпур станет дороже. Одежда из ярких тканей станет дороже. Она и так не дешева – крашеные пурпурными красителями шелк или шерсть стоят серебром по своему весу. Красивое летнее верхнее платье, достойное дворянки, обходится в половину золотого, не меньше, а зимнее, теплое – еще дороже. Моя баронесса хочет ходить в красивых платьях. Я хочу, чтобы ее красивые платья стоили дешевле. Получается – это я виновен, что рабы умирают от болезней на пурпурных фермах.

– Нет, мы пойдем другим путем, – подвел я итог своим размышлениям. – Мы не будет ломать то, что работает.

* * *

Лаверт проехался по фермам. Заодно нашел небольшую каменоломню на берегу, там тоже были рабы. Всего он выкупил два десятка пленных горцев, которые с радостью влились в мою походную дружину. Еще Лаверт купил три десятка молодых рабынь.

Эрефа потратила много усилий, но всех новичков вылечила от кашля, болезней почек и суставов, которыми те заболели от постоянной работы на холоде.

Наша дружина пополнилась верными и умелыми бойцами, благодарными мне за свою свободу.

В замке появилось много молодых красоток, которые наполнили залы и коридоры звонкими голосами и смехом. Они постоянно что-то мыли, убирали или белили.

Чтобы труды девушек не пропадали даром, я публично объявил, что, если в коридорах или под лестницами замка обнаружатся следы испражнений, ведьма по этим следам наложит на виновника мучительную и позорную болезнь. Сначала местные дворяне и стражники не поверили, думали, что их спасут защитные амулеты. Не спасли. Жестокий понос, насланный Эрефой, даже самых упрямых быстро приучил к использованию ночных ваз.

* * *

Подготовка к принятию титула барона началась с приезда гербовника, вызванного из Молта.

Если бы я был из рода баронов Планортов, я бы оставил себе их герб – ныряющего баклана на лазурном поле с пурпурной виньеткой. Пришлось бы только перерисовать птичку немного по-другому. Но к роду прошлых баронов я отношения не имел, а значит – был полностью свободен в выборе цветов и герба. Свободен, насколько это позволяет геральдическая наука и практические доводы – знамена должны быть хорошо видны издалека и отличаться цветами от флагов других аристократов. А еще цвета должны быть такими, чтобы их можно было передать не только дорогими пурпурными красителями, но и дешевыми растительными. Иначе можно разориться на сюрко для солдат.

После долгих споров, во время которых старик-гербовщик пытался сделать «покрасивше», а я ссылался на гордую простоту и строгость низотейской гербовой традиции, мы пришли к согласию: на моем гербе будет янтарный фон, поверженная башня и алый ушастый кроль, попирающий ее лапой. Соответственно, моими цветами станут коричнево-желтый с серым и алым.

* * *

По приказу Ланейлы слуги побелили охрой в веселенький светло-коричневый цвет наружные стены двух верхних этажей дворца. Теперь он издалека выделялся среди замковых строений своей красочностью.

Внутри дворца коридоры отмыли, потолки – от копоти, стены – от потеков, полы – от всего, что на них налипло, и побелили. Стало светлей и уютней.

* * *

Служанки сделали новые знамена, для меня – плащ, расшитый гербами, попоны и наголовники для лошадей из моего «копья», сюрко для моей свиты и дружины.

Сюрко сшили квадратными, со скругленными углами и дыркой для головы в центре. Как мексиканские пончо, только из тонкой ткани. Их назначение – защищать доспехи от дождя и жара солнца, иначе железо, особенно кольчуги, раскаляется летом и быстро ржавеет в остальные сезоны. Скроили эти плащи из трех кусков ткани, центральная полоса – желтая, правое плечо и руку прикрывает серый треугольник, левое – красный. Вот так вот празднично. Для моей свиты сюрко сделали из тканей, выкрашенных яркими пурпурными порошками, для солдат гарнизона – из окрашенных дешевыми растительными красителями.

* * *

Подготовка, наконец, была закончена. Настал тот самый день.

Я вышел на балкон дворца. Рядом со мной встала жена. За плечами – знаменосец и оруженосец. Внизу, в дворике, скопились люди: солдаты; слуги; съехавшиеся со всего баронства ленные дворяне и старосты деревень. Подданные ожидали. Сегодня они приобретут законного властителя. Короткий период неопределенности закончится.