Раз в неделю, по четвергам, она посещала занятия по кулинарии, проходившие в длинном, похожем на хлебную палочку металлическом строении неподалеку от вокзала. Этот курс подарил ей Гвидо. Туда она брала такси, а после урока он сам ее забирал, и они позволяли себе провести вечер вдвоем. Гвидо нравилась одна траттория в центре, славившаяся своей пастой карбонара. Анна знала ее прекрасно: с детства бывала там с Аттилио. И вот теперь муж занял место отца в углу справа от нее, на красном диванчике с венецианскими львами. За ужином говорили мало, она часто подолгу молчала, глядя в пространство, а Гвидо не пытался вернуть ее на землю. Они были рядом, но не вместе. Единственной темой разговора становилась овощная тарелка и курица на гриле.

Скука пожирала ее жизнь. Гвидо не прикасался к ней с тех пор, как она забеременела Наталией. Первая беременность протекала тяжело, и едва он узнал о второй – стал избегать Анны. Как медик он, конечно, понимал, что такие предосторожности излишни, но заниматься с ней любовью не мог. Временами она думала, что это может быть физиологическое расстройство, а когда переставала в это верить, то просто плакала. Пыталась понять, перетерпеть: может, через месяц-другой все рассосется. Но они так и продолжали спать по краям кровати, накрывшись каждый своим одеялом. Когда Гвидо накануне важной операции оставался ночевать в клинике, она чувствовала облегчение. Засыпала моментально, лежа на боку, уносясь мыслями в квартиру напротив садика и забывая о том, что она жена и мать.

3

Как-то в ночь на понедельник она проснулась от того, что Гвидо будто бы ходит по комнате на цыпочках. Приоткрыв на секунду глаза, она заметила мелькнувшую в дверях тень. И почти сразу же ей в глаза ударил свет мобильника. Гвидо стоял рядом, у ее тумбочки. Не успев осмыслить увиденное, она снова провалилась в сон.

Проснувшись утром, она увидела, что Гвидо уже полностью одет, побрит, причесан на косой пробор. В воздухе плыл аромат лосьона после бритья, из ванной падал слабый свет. Она взглянула на часы: семь. Понедельник. Кора уже должна была разбудить ее, принести завтрак и заняться Габриеле! Анна резко села в постели:

– А где Кора?

– Я не знаю.

Анна схватила мобильник и увидела сообщение: домработница извинялась, что опаздывает.

– О боже! – воскликнула она.

– Что такое?

– Кора приедет только в полдевятого!

– Ну и что страшного?

– Мне надо отвести Габриеле!

– Ну это все-таки садик, а не школа. Ничего не случится, если опоздаете.

– Да, конечно.

– Ну ладно, тогда я пошел. – Гвидо стремительно вскочил, точно его подбросило пружиной, и вышел.

Под душем Анна подумала, что теперь они точно опоздают. Надо взять с собой Наталию, воспитательница наверняка сможет присмотреть за ней пару часов.

Она вошла в детскую, подняла жалюзи и принялась одевать детей прямо в кроватках, стараясь делать все быстро. Наталия заплакала: она привыкла к своей утренней бутылочке теплого молока, которую пила под одеялом, а тут ее вдруг поставили раздетую перед этими перекладинами. У Анны все никак не получалось найти хлопковые маечки, попадались одни шерстяные, на мороз. В итоге она все же взяла шерстяную, потом натянула на дочь футболку, свитер и вельветовые брючки.

Посадив детей в гостиной перед телевизором, Анна поставила на стол печенье и побежала собираться сама, не имея понятия, что ей надеть. Для своих тайных свиданий она всегда подбирала что-нибудь особенное, стараясь выглядеть как можно привлекательней: например, обтягивающий свитер из ангоры. Но этим утром ей попадались лишь старые футболки, дырявые трусы и непарные носки. Сдавшись, она влезла в джинсы и балетки на босу ногу, понимая, что промерзнет до костей. Потом вернулась в гостиную и надела на детей пальтишки; те, уставившись с полуоткрытыми ртами в телевизор, едва обратили на это внимание. И снова метнулась в ванную: крем, пудра, немного туши для ресниц. Подхватив с тумбочки мобильник, она удивилась, что зарядка вынута из розетки. Это Гвидо сделал? Потом нашла сумочку, ключи и увидела, что Наталия своей пока еще неуклюжей походкой, придерживаясь за стену, вышла исследовать коридор. И в ту же секунду поняла, что ее нельзя будет оставить в саду. Дочь ни за что не согласится, начнет кричать, плакать. На глазах у Хавьера. А он не в курсе, что у нее есть еще один ребенок. И пока не должен знать. Ей не стыдно перед Хавьером, и чувство вины уже примолкло, но все же ей было бы очень неприятно, узнай он, что у нее такая маленькая дочь. Она бы чувствовала себя проституткой. Пусть и дальше думает, что каждый из них предает ровно двоих: супруга (супругу) и ребенка.

Анна сняла с дочери пальто, отвела ее на кухню и, усадив на стульчик, вручила бутылочку. И вдруг заплакала – резко, нервно, хватая ртом воздух. Когда наконец приехала Кора, было уже без четверти девять. Габриеле валялся на полу. Анна вскочила, потянула его за руку:

– Давай, пошли!

Она вся вспотела, волосы были мокрые, на лбу выступили капли пота. Не здороваясь с Корой, она натянула на сына флисовую шапочку с ушами, вылетела на улицу, пристегнула Габриеле с детскому сиденью и тронулась в сторону садика. Машины еле ползли – ливень хлестал наискось не переставая, парализуя движение. Пробка сводила с ума, заставляла ее то и дело сигналить машине впереди, остановившейся на красный свет.

– Мама?

– Что такое?

Габриеле не отвечал, лишь повторял: «Мама, мама». Когда они доехали, Анна побежала к входу, таща сына за собой. Хавьера не было. Задыхаясь, она постучалась в дверь группы и с натянутой улыбкой пробормотала:

– Вот и мы, извините за опоздание.

Воспитательница присела на корточки:

– Габри, здравствуй!

Габриеле прижался к материнским ногам и, ухватившись за ее колено, захныкал.

– Габри, пусти меня! – резко бросила Анна.

– Иди сюда, Габри, – звала воспитательница с ангельской улыбкой, протянув к Габриеле руки.

Анна резко высвободила ногу и, тут же устыдившись, тоже присела на корточки и сняла с сына шапочку. Глаза его были полны грусти.

– Сыночек, иди, я вернусь через пару часов, все будет хорошо, – заговорила она.

– Нет! – запротестовал Габриеле. Он уже не хныкал, слезы просто катились по щекам.

– Мне нужно к врачу, я уже опаздываю, – соврала Анна.

– Габри, пойдем-ка строить башню.

– Нет!

– Пожалуйста, Габри! – попросила Анна, вытирая ему лицо рукавом.

– Мама.

– Ну что ты, дорогой, что ты?

Воспитательница умудрилась одновременно открыть дверь и придержать Габриеле, и Анна бросилась прочь. Вслед ей неслись набиравшие громкость крики сына. Выбежав из здания, она взглянула вверх, на окно. Хавьер был там, ждал ее. С непоколебимой уверенностью.

Не глядя по сторонам, она торопливо перебежала дорогу. Окоченевшие в балетках ноги проваливались в грязные лужи. Калитка открылась сама; Анна, не вызывая лифт, полетела вверх по ступенькам. Обычно ее нервозность была связана с детьми – когда она торопилась домой, или в парке смотрела, как бы с ними чего не случилось, или чувствовала вину за долгое отсутствие. Теперь же тревогу вызывало стремление отделаться от детей и страх потерять свободу. И чем выше она поднималась, тем сильнее ее трясло. Увидев Хавьера в дверях квартиры, взглянув в его полные ожидания глаза, она поняла, что и он испытывает нечто подобное. Мысль о том, что встреча может сорваться, повергла в смятение обоих. Вызвала один и тот же страх.

Хавьер даже не снял с нее пальто. Закрыл дверь и овладел ею прямо у входа. Наконец время стало замедляться. Хавьер остановился, замер, словно охраняя некое заветное спасительное пространство. Их секс всегда был вдумчивый, неспешный, хоть и сумасшедший. Они растягивали удовольствие не торопясь.

Анна прижала его к себе, перевела дух и прошептала на ухо:

– У меня есть еще дочка, девочка, Наталия, ей два годика, я поэтому опоздала.

4

Аттилио вызвал ее подписать кое-какие бумаги. Договорились встретиться у семейного нотариуса, Леопольдо Вассалли. Анна, затянутая в голубое пальто, сидела на обитой парчой кушетке и сквозь солнечные очки разглядывала помпезный коридор с римскими статуями, расставленными через равные промежутки. Догадался ли отец, что происходит в ее жизни? Это не рассеянный и отстраненный Гвидо; отец слишком внимателен, знает ее как облупленную, ощущает малейшие перемены настроения, читает язык тела.

Аттилио опоздал на десять минут. Поцеловал ее в лоб:

– Все хорошо, милая?

– Хорошо, папа.

Нотариус пригласил их в тесный кабинет с секретером красного дерева и полками с рядами томов по юриспруденции с бордовыми корешками. Свет шел лишь от маленькой зеленой лампы, – казалось, наступила ночь.

– А ты похудела, – отметил отец, глядя, как она выскальзывает из пальто.

– У тебя цветущий вид, Анна, – вставил нотариус и, водрузив на нос очки, принялся за чтение.

Аттилио погладил ее по коленке.

– Скажите мне наконец, зачем мы собрались? – спросила она и, узнав, что отец хочет завещать свою квартиру внукам, удивилась: – Зачем, папа?

– Иначе, если что-то случится, налог на наследство будет астрономический. Это наше семейное имущество. Что ты станешь с ней делать? Продавать?

– Нет, конечно.

– Переселяйтесь туда, солнышко.

Отцу уже семьдесят девять; понятно, почему он об этом заговорил. Анна мыслями перенеслась в роскошную, отделанную каррарским мрамором квартиру, где ее вырастил отец. Ее мать, Урсула умерла, когда Анне было два года. Она сама обнаружила тело (отец в ту ночь оперировал) и, постояв какое-то время рядом, вернулась к себе в комнату. До шести лет она не переступала порог родительской спальни, потом стала иногда туда заходить. Она любила этот дом, однако совершенно не видела себя в его огромных пространствах вместе с мужем и детьми, хотя время от времени все же лелеяла эту мысль, представляя, как Наталия растет в ее бывшей спальне с видом на абрикосовое дерево. Эта комната сейчас казалась ей печальной и заброшенной. Как примириться с тем, что отец может умереть?

Выйдя на улицу, они оказались в потоке слепящего яркого света.

– Выпьем кофе? – спросил Аттилио, пряча подбородок в шарф.

– Мне надо бежать, Габриеле в час уже заканчивает.

– Как у вас дела?

– Хорошо, папа, все хорошо.

– Гвидо совсем заработался, знаю. Тебе нужно набраться терпения.

– Это не страшно.

– Правда?

– Я уже привыкла. – Анна улыбнулась: под делами она подразумевала их с Хавьером дела.

– Я заметил, что он часто в клинике ночует.

– Просто так удобней иногда.

– Да?

– Ага.

– Муж и жена всегда должны спать вместе. Совместный сон скрепляет отношения, – произнес отец, но прозвучало это не как упрек, а скорее как совет.

Аттилио, напомнив, что ждет их скоро на ужин, развернулся и медленно пошел к машине. Необыкновенно высокий рост, который и в молодости привлекал к нему внимание, сейчас еще больше бросался в глаза на фоне его длинных поскрипывающих конечностей, будто сделанных из дутого стекла.

В машине Анна снова подумала о Хавьере. Она увидит его мельком, и они, скорее всего, проигнорируют друг друга, как максимум – поздороваются, и все же в их телах – точно под воздействием некоего магнитного поля – начнет разгораться жар. Она соврала отцу. Ее жизнь наполняется ложью и недомолвками. Первая ложь – и вышло так естественно. А с Гвидо еще проще: он ни о чем не спрашивает и сам почти не говорит.

Она вела машину медленно и осторожно, хотя уже опаздывала. Припарковалась на обычном месте, поправила волосы. Рядом с садом заметила мать одного мальчика из группы Габриеле – трехлетнего тирана, кусавшего других детей. Недавно и Габриеле досталось. Анна ненавидела его и его мамашу, которая не придавала этой ситуации значения и даже не пыталась извиниться. Вместо этого, она каждый раз настойчиво приглашала ее на идиотские мероприятия, от которых Анна ловко уклонялась.

– О, какие люди! Никак тебя не поймаю, куда ты пропала?

– Никуда. – Анна спешила, хотелось увидеть Хавьера.