Часть выпускников артиллерийского отделения Омской объединенной военной школы, докладывал председатель тамошней выпускной комиссии полковник А.А. Вейс, «производит впечатление окончивших школы ликбеза»; когда «им было предложено написать рапорт о прибытии в полк, то пришлось ужаснуться их неграмотности, многие не могли написать слово «артиллерийского» […]». Да и не только его… «Командир артелирийского звода литинат [орфография подлинника. – А.С.]», – выводили в рапортах командиру «стрилкового» полка выпускники-омцы; «одним словом, в трех-четырех строках 8—10 ошибок и самых грубых». «Только единичные товарищи, – продолжал Вейс, – могли правильно составить деловую бумагу, прочие же писали прямо достойное пера «Крокодила». В устной речи они искажали не только слова с иноязычными корнями («отЛегулировать», «эксКренно» и т. п.), но и обычные («одеются» вместо «одеваются», «средствá» и т. п.)60…

Соответственно, продолжал И.Е. Славин, и «письменное оформление распоряжений и донесений, графика, ведение карты – неумелое и недостаточно грамотное». Донесения выпускников Омской школы вообще были «не всегда […] понятны как по своему содержанию, так и [по. – А.С.] внешнему оформлению»)61.

Часть выпускавшихся в апреле 1936 г. командиров-артиллеристов показала также, что «не только не усвоила элементарных сведений по алгебре, геометрии и тригонометрии, но даже арифметику знает плохо, особенно действия с дробями». Естественно, об овладении теорией стрельбы не могло быть и речи. В итоге, констатировали экзаменаторы, правила стрельбы этими лицами заучиваются «без сознательного их понимания». Соответственно, они не могут и «делать практических выводов из теории» – прилагать ее к «конкретным боевым условиям», в которых проводится та или иная стрельба. Поэтому они «приучены к схеме, шаблону», то есть, будучи «натасканы» на определенных стандартных вопросах», «автоматически применяют» способы решения этих типовых стрелковых задач к любой стрельбе, «не вдаваясь в существо» стоящей перед ними задачи. И «при получении результатов стрельбы, несколько отличных от ожидаемых», «теряются»…

Понятно также, что отличавшиеся «полной неграмотностью», не умевшие даже бегло читать (!) выпускники 1-й Ленинградской артиллерийской школы демонстрировали «неумелое и медленное пользование таблицами стрельбы» и медленно готовили данные для стрельбы, что в принятии тактического решения у них тоже «наблюдался шаблон», что столь же малограмотные выпускники артиллерийского отделения Среднеазиатской объединенной военной школы не умели, «в соответствии с обстановкой, принять самостоятельное решение на подавление целей»62 (то есть опять-таки были плохо подготовлены не только как стрелки, но и как тактики).

Малоразвитыми оказались и лейтенанты, выпущенные в артиллерию осенью 36-го. «Изложение недостаточно связное», отмечал присутствовавший на октябрьских выпускных испытаниях в Московской артиллерийской школе помощник начальника 2-го отдела УВУЗ РККА майор С.Б. Софронин; «тяжелое и неправильное построение предложений, бедный язык – характерные черты большинства сочинений», «пунктуация – слабое место». Эта малоразвитость органично сочетается с другими наблюдениями Софронина: «решения часто принимаются шаблонно, не учитывая конкретной обстановки, местности», «особо необходимо подчеркнуть нечеткость и неконкретность распоряжений»63…

В 1-й Ленинградской артиллерийской школе «неуд» за письменные работы по русскому языку и математике получили соответственно 41 % и 52 % октябрьских выпускников (большинство их стало лейтенантами артиллерии со знаниями в объеме лишь 5–7 классов по русскому и 6–8 – по математике). Правда, с теоретическим обоснованием правил стрельбы «затруднилось» только 20 %, но это потому, что по стрельбе выпускников проверяли лишь на задачах № 5 и № 7, а эти задачи, напоминал уже известный нам полковник Вейс, «стреляют отлично даже младшие командиры полевой артиллерии без всякой теоретической основы. Для лейтенанта этого недостаточно, для лейтенанта нужны основательные теоретические знания, а не натаскивание в стрельбе»64…

О младшем комсоставе нечего и говорить. Для него, отмечалось в докладе начальника 2-го отдела Генштаба РККА командарма 2-го ранга А.И. Седякина от 1 декабря 1935 г. «Об итогах боевой подготовки РККА за 1935 учебный год и о задачах на 1936 г.», характерно «недостаточное общее развитие, мало выделяющее младшего командира из среды бойцов»65. О младших командирах переменного состава территориальных частей 43-й стрелковой дивизии БВО (комплектовавшихся из «малоразвитых» крестьян «районов, сильно отставших в культурном отношении») подчиненный Седякина И.П. Хориков 19 сентября 1935 г. вынужден был доложить совсем резко: «Младший начсостав из переменников в большинстве случаев – пустое место»66… После этого не приходится удивляться тому, что фиксировал в своей директиве от 29 июня 1936 г. замнаркома обороны Маршал Советского Союза М.Н. Тухачевский (младший командир РККА не проявляет инициативы в наступательном бою и не способен к «самостоятельному движению вперед»…)67.

«Очень многое [выделено мной. – А.С.] во всей работе командного и начальствующего состава упирается в недостаточную его общеобразовательную подготовку, особенно старших возрастов», – подчеркивал 8 декабря 1935 г. на Военном совете при наркоме обороны начальник ПУ РККА армейский комиссар 1-го ранга Я.Б. Гамарник68 (то же можно было сказать и о младшем комсоставе).

Это и методика тактической подготовки командиров, штабов и войск – прямо связанная с уровнем тактического мышления (а значит, и общего развития) обучающих. «Мы в области методики обучения идем по проторенной дорожке, по схеме, по шаблону […], – писал 2 февраля 1936 г., адресуясь своим подчиненным, командир 1-го стрелкового корпуса ЛВО комдив В.Н. Курдюмов. – А между тем н[ачальник] Г[енерального] ш[таба] РККА требует, чтобы «ведение всего обучения (даже одиночного бойца и отделения) проходило всегда на фоне кризисной обстановки, требующей быстрого, ясного и короткого решения от каждого бойца и командира». […] А мы стараемся даже в командирские занятия внести схему, статику. Впрочем, это легко объяснить: каков руководитель – таково и занятие [выделено мной. – А.С.]»69.

Это и методика огневой подготовки – овладению которой мешало то обстоятельство, что малограмотные командиры плохо знали теорию стрелкового дела. Жалобы на это мы находим и в годовом отчете КВО от 4 октября 1936 г., и в документах единственного стрелкового корпуса (15-го) и обеих стрелковых дивизий (44-й и 45-й) этого округа, от которых сохранилась документация за 1936 год, и в приказах по единственному такому корпусу БВО (23-му), и в документах одной из двух мехбригад БВО, от которых сохранились документы за первую половину 1937-го (4-й), и в докладе временно исправляющего должность (врид) начальника штаба ОКДВА комбрига Э.Я. Магона о состоянии боевой подготовки армии к 15 июля 1937 г. (основанном на материалах за май – июнь) … Плохое знание математики и общая малоразвитость не позволяла комсоставу «решительно взяться за сознательное, а не механическое изучение теории стрельбы»70, и бойцам он подчас – как, например, в 132-м стрелковом полку «ударной» (!) 44-й стрелковой дивизии КВО зимой 1935/36 г. – теорию просто не объяснял. «А отсюда неумение воспитать вполне сознательного и самостоятельного стрелка»71…

Вполне естественно, что особо «слабым местом» оказывались здесь сложные стрельбы из станковых пулеметов72. Они требовали очень серьезных математических знаний, а уровень теоретической подготовки тех, кто должен был обучать бойцов, виден уже из оценки, данной 4 августа 1935 г. на заседании полкового бюро ВЛКСМ пулеметному взводу одной из стрелковых рот 130-го стрелкового полка 44-й стрелковой дивизии КВО. Младшие командиры, отметил ответственный секретарь бюро, «не знают теории стрелкового дела» и поэтому не используют необходимую для сложных стрельб линейку Филатова; не использует ее и сам комвзвода73. И это в «ударной» дивизии передового округа…

Это, далее, знание топографии – которое у основной массы командиров РККА еще к лету 1937 г. было, как мы видели, плохим. Лейтенантов и старших лейтенантов, которые не могли (см. выше) вычислить, сколько процентов от 200 составит 6, явно поставила бы в тупик и задача, с которой не справился ни один из 35 проверенных в апреле 1932 г. курсантов ускоренного курса Среднеазиатской объединенной военной школы с их «недостаточным знанием простейшей арифметики»: перевести линейный масштаб в численный74. Или задача, которую в 1934-м не смог решить даже один из самых сильных в математике курсантов той же школы: определить масштаб карты, если расстоянию в 375 м на местности соответствует расстояние в 1,5 см на карте…

Это, наконец, и элементарное управление войсками и их обучение. «Большинство» командиров, закончивших военные школы, отмечал в 1930 г. начальник управления военно-учебных заведений Главного управления РККА (УВУЗ ГУ РККА) А.И. Тодорский, «не могут ясно докладывать и отдавать распоряжения. Многословие часто не позволяет красноармейцу уловить, чего требует от него командир»75. При охарактеризованном выше уровне знания выпускниками военных школ русского языка такие случаи должны были быть частыми и в середине 30-х. Еще в начале июня 1937 г. бойцов 8-й стрелковой роты 62-го стрелкового полка 21-й стрелковой дивизии ОКДВА приводили в недоумение вопросы командира полуроты: «Какую задачу занимает пехота?», «Где занимаю [sic! – А.С.] станковый пулемет в обороне?». А помощника начальника 2-го отдела штаба ОКДВА капитана Воронова – формулировка, которую выдал 13 мая 1937 г. на занятии с младшим комсоставом командир 3-й стрелковой роты 6-го Хабаровского отдельного стрелкового полка старший лейтенант Л.В. Симонов: «Цель настоящего урока, товарищи, дать практику в определении сторон горизонта, по части света, солнцу и как определить»76…

Командование РККА пыталось повысить общеобразовательный уровень комначсостава, организуя для него обязательные занятия по русскому языку, математике, географии и физике. Распоряжением начальника Генерального штаба РККА Маршала Советского Союза А.И. Егорова от 6 января 1936 г. высшим и старшим командирам с неполным средним образованием на занятия общеобразовательной подготовкой (не считая времени на выполнение домашних заданий) отводилось 8 часов в месяц, молодым командирам выпусков 1934 и 1935 гг. – 12, комначсоставу с низшим образованием – 16. Однако общеобразовательная подготовка комначсостава в войсках была крайне малопродуктивной.

Во-первых, обучаемые систематически пропускали занятия. В 1935-м «низкий процент посещаемости» общеобразовательных занятий был «обычным явлением почти во всех частях» РККА77. Зимой 1935/36 г. у среднего комначсостава КВО процент явки составлял обычно 65–75, а у старшего 40–50 (в 51-й стрелковой дивизии в январе и феврале 1936 г. – и вовсе 15)78. В 1936-м в МВО посещаемость составляла 60–85 %, в ЛВО – 50–80 %, в КВО – 65–75 % (в 4-й тяжелой танковой бригаде в июне – июле отмечалась 79—85-процентная явка, но в 133-й механизированной в ноябре – лишь 50—60-процентная)79. Не лучше было и в БВО; так, на общеобразовательных занятиях в 5-м стрелковом полку 2-й стрелковой дивизии 4 марта 1936 г. вместо 95 командиров присутствовало лишь 40… В начале 1937 г. у среднего комначсостава этого полка процент явки на эти занятия составлял не более 50, у старшего комначсостава 4-й механизированной бригады БВО – 50–60, у комначсостава 133-й мехбригады КВО – 40–50. Только в четвертом из известных нам с этой стороны соединений трех самых крупных военных округов – 21-й стрелковой дивизии ОКДВА – этот процент доходил тогда до 60–65 (в 61-м стрелковом полку), 70–75 (в 21-м артиллерийском) и даже до 70–80 (в 62-м стрелковом)80.

Во-вторых, обучаемые плохо готовились к занятиям, систематически не выполняя домашние задания. Согласно докладам и годовым отчетам политуправлений КВО и БВО (с 1936 г. за общеобразовательную подготовку отвечали политорганы), в 1936-м это было общим явлением; о том, что командиры и младшие командиры-сверхсрочники занимаются плохо, заместитель начальника политуправления КВО корпусной комиссар Н.О. Орлов докладывал и в марте 1937-го. «Все еще низкая подготовка по заданному материалу к занятиям»81 отмечалась тогда и в тех соединениях трех округов, от которых остались подборки политдонесений за начало 1937 г. – в 1-й тяжелой танковой бригаде БВО и 21-й стрелковой дивизии ОКДВА.