– Что родители, в разводе?

– Да.

– Давно?

– Давно. Ты маленький был.

– Я с отцом знаюсь?

– Нет.

– Когда в последний раз виделись?

– Лет пять назад, может больше.

– Жаль. Мальчишкам отец нужен, – проговорил я и заранее встал, уверенный, что мне сейчас опять прилетит локтем в ребро. Но бабушка только посмотрела на меня выразительно сжав зубы, изображая ярость. Я улыбнулся ей в ответ. Сразу видно: она баба умная, сама понимает, что я прав. Я присел обратно на подоконник.

– Получается, со стороны отца проблем у меня быть не могло.

– Не могло, – подтвердила Эльвира.

– Иван, мой сосед по палате, сказал, что у меня сестра есть.

– Есть. Инна. Она на первом курсе меда в Минске училась, познакомилась с выпускником военного училища и вышла замуж. Он получил лейтенанта и был направлен служить в Пермь. Инна туда в мед перевелась, сейчас уже на четвёртом курсе.

– А Пермь отсюда далеко?

– Далеко.

– А мы, кстати, где?

– Брянская область. К Инке не наездишься. Она дочку прошлым летом родила. Правда, малышке там климат не подходит: за 8 месяцев уже 3 раза пневмонией переболела. Мать ездила к ним летом, после родов помочь. Я в сентябре с малышкой сидела: у Инки учеба в меде началась. Но вся наша помощь – мёртвому припарка. Малышка постоянно болеет, в ясли не ходит. Инка зимнюю сессию еле сдала. Одни тройки, стипендии лишили. Живут на одно жалованье мужа-старлея.

– Это, конечно, всё очень печально. Но, как думаешь, – я решил перейти на ты, – я же не мог из-за этого с моста прыгнуть?

– Нет, конечно, – согласилась бабушка.

– Какие у меня, вообще, отношения с сестрой?

– Никаких. Ваши интересы никогда не пересекались и не пересекаются.

– Хорошо. А что матушка, выходила замуж после моего отца?

– Нет.

– А у нас с Инкой один отец?

– Да.

– Выходит, со стороны семьи неприятности прилететь не могли, – констатировал я. – Остаётся профессиональная деятельность. Я ещё не работаю. Инка далёко. А вы с матушкой чем по жизни занимаетесь?

– Я и бухгалтер, и контролёр, и инженер. Сейчас на пенсии. На полставки подрабатываю на родном Механическом заводе. Полька экономист там же.

– Какая Полька?

– Мать твоя.

– А, понял. Полька это Полина?

– Аполлинария.

– Какое красивое имя, – удивился я. – Кстати, а как моего отца звали? Какое у меня отчество?

– Тарасович.

– Павел Тарасович Ивлев. А что, хорошо звучит.

– Дорасти ещё до Павла Тарасовича, – опять съязвила бабуля.

– Дорасту, куда я денусь!

Где-то в глубинах больничных коридоров послышалось: «Обед!». Я встал. Бабушка тоже. Она мне понравилась. Я взял её за руку и искренне произнёс:

– Бабуля Эльвира Эдуардовна. Очень, очень рад с Вами познакомиться.

Она смотрела на меня как на полоумного, но руку не забрала и даже немного улыбнулась. Надо все же продумать мне общение с близкими, а то совсем уж на сумасшедшего похож сейчас. Очень трудно оказалось вживаться в роль подростка. Взрослому мужику пацана изображать – задачка не из простых. Прожитые годы из головы не выкинешь. Но постараться надо, а то спалюсь.

Мы попрощались. Я попросил бабулю, если будет возможность, приходить еще. И пошаркал на полной скорости в сторону Хирургии к себе в палату. Навстречу мне буфетчица-хохотушка катила пустую тележку за очередной партией мисок с едой.

* * *

Эльвира Эдуардовна шла по коридору больницы и не могла прийти в себя. Мысли путались, заставляя ее то и дело замедлять шаг и в очередной раз прокручивать в голове разговор с внуком.

Павел был совершенно не похож на себя. Разговаривал очень странно.

Эльвира привыкла постоянно заботиться о нем, поскольку паренек рос хоть и смышленым, но совершенно бестолковым в бытовом плане. Внук был довольно общителен, друзья у него были, но очень уж незрелым и импульсивным был пока. Да еще и в Дианку эту влюбился, будь она неладна.

Узнав о случившемся, женщина была готова увидеть сломленного, ищущего защиты и утешения подростка.

Но сегодня перед Эльвирой стоял совершенно другой человек. Враз повзрослевший, рассудительный, владеющий эмоциями. Ни тени произошедшего, ни слова жалоб. А от его обращения на «вы» и по имени отчеству вообще мороз пробирал по коже. А все эти рассуждения о возможных причинах прыжка с моста и расспросы о семье?!

Как же так могло произойти? Неужели человек в одночасье может так измениться внутренне?

Что же с ним такое произошло? – в очередной раз подумала Эльвира и, покачав головой, задумчиво вышла из больницы.

* * *

Я сел на свою постель.

На соседней койке Иван приподнялся на локте и спросил меня:

– Ну, как тебе бабушка? – поинтересовался он, многозначительно растягивая последнее слово.

– О, мировая тётка, – воскликнул я, не в силах сдержать своего восторга.

– Правда? – переспросил Иван с сомнением.

В этот момент к деду Митричу пришла его бабулька. Приятная такая маленькая бабулька, божий одуванчик, в платочке. Принесла деду домашней еды в кастрюльке и домашней выпечки. В палате так запахло пирогами с капустой, что я чуть слюной не захлебнулся.

Хорошо, что буфетчица очень скоро раздала нам по миске серого супа, гречки с биточками и по стакану компота. На обед полагалось два кусочка хлеба.

Я порылся в авоське, которую принесла мне бабушка, нашёл ложку, батон, коробку сладкой соломки к чаю и стеклянную бутылку кефира. В кастрюльке была гречневая каша, сваренная с салом и луком.

Я съел все, кроме супа, такое ощущение, что кроме рыбьих костей и кусочков картошки в нём больше ничего не было. Сразу видно, что сегодня четверг, рыбный день.

У меня осталась половина батона, коробка соломки и бутылка кефира. Оставил их на полдник.

Я лег, взял в руки коробку соломки, покрутил, понюхал. Нахлынули воспоминания детства. Маленьким я очень любил её.

Вернулось чувство умиротворения из далекого прошлого, когда всё было хорошо и надёжно, когда коробка соломки могла сделать тебя счастливым. Не было ещё в моей жизни потерь и горьких разочарований. Жизнь впереди виделась долгой и счастливой.

Я не заметил, как уснул. А снился мне советский Крым. Тёплый, солнечный, зелёный, мирный, неторопливый и добродушный. Ласковое теплое море и радостные лица счастливых советских отдыхающих.

Проснулся я от громкого смеха над ухом. Вероничка пришла к Ивану как обещала. Я встал и пошёл пройтись по коридору. Когда я вернулся, девушки уже не было. На лице Ивана блуждала улыбка глубоко влюблённого человека. Взгляд устремлён был куда-то сквозь стены. Наверное, в светлое будущее. Я знал, каким будет для милиции и всей страны это будущее. Но до него ещё 20 лет. Пусть помечтает.

Я лёг, размышляя о прошлом, о будущем и о текущей ситуации. Надо уже определяться, как жить дальше и что делать. Привычка планировать и контролировать происходящее постепенно возвращала себе утраченные позиции. Хотелось действовать, идти к какой-то цели. Но для начала надо из больницы выбраться. Задерживаться здесь совершенно не хотелось.

К Ивану пришли коллеги. Прямо в форме, в сапогах. Они, скорее всего, сейчас на службе. Мимо проезжали, решили зайти. Парни молодые, веселые. Один сел на стул, поставив его между нашими койками. Второй остался стоять, опершись о спинку койки. Тот, что сидел на стуле, мельком оглянулся на меня с интересом. Я кивнул головой здороваясь.

Мне было скучно. Нисколько не стесняясь, я повернулся в сторону этой компании и приготовился слушать.

– Ну, братцы. Что в мире делается? – спросил обрадованный Иван и сел в койке. – А то здесь газеты только в сортире.

– Лунное затмение сегодня, – сказал сидевший на стуле. – По радио слышал. А вчера в Лос-Анджелесе землетрясение было.

У него справа висела штатная кобура из коричневой толстой кожи. Такие же носили офицеры, когда я служил. Я вспомнил, что где-то читал, будто в советское время милиции не разрешали повседневное ношение табельного оружия. Только исключительно на опасные задания.

Я сел в койке и нагнулся, чтобы заглянуть в кобуру рядом сидящего милиционера. Тут же мне прилетел подзатыльник от его сослуживца, стоящего рядом. Я понял это, подняв голову и наткнувшись на его недовольный взгляд.

– Что потерял там? – спросил он. Иван и его сидящий сослуживец повернулись ко мне.

– Я где-то слышал, что вы пирожки в кобуре носите вместо пистолета, – сказал я, потирая затылок.

– Где слышал? – спросил стоящий милиционер.

– Да не помню, – отмахнулся я.

– Ты ж ничего не помнишь, – усмехнулся Иван.

– Я так и сказал: не помню, – кивнул я.

– А про пирожки в кобуре помнишь? – подозрительно глядя на меня уточнил Иван.

– Это тот дуралей, что в реку свалился? – спросил сидящий сослуживец.

– Тот самый, – подтвердил Иван.

– Ну что, дуралей, показать тебе пирожок? – спросил милиционер, вставая с табурета. Он открыл свою кобуру, потянул за ремешок и извлек пистолет Макарова. Увидев мои загоревшиеся глаза, он, усмехнувшись, вытянул из пистолета магазин и протянул ПМ мне.

Я двумя руками благоговейно взял оружие. Как же я мечтал иметь свой пистолет. Но простым гражданам России боевые пистолеты иметь не разрешается. Только газовые и сигнальные.

– Хочу такой, – пробормотал я.

Парни рассмеялись

– Дай сюда, – забрал у меня пистолет молодой мент. – Придёшь к нам служить и получишь.

– Пусть школу сначала закончит, – сказал Иван. – Он же не помнит ничего.

Да уж. Об экзаменах я старался пока не думать.

К Митричу пришла жена. Опять с авоськой. Довольный дед уселся на кровати и приготовился трапезничать.

По палате разлился аромат жареной картошечки.

Милиционеры сразу засобирались. Иван встал их проводить. Я увязался за ними, чтобы слюной не захлебнуться.

Мы стояли у окна в холле, милиционеры курили, рассказывали последние сплетни про сослуживцев, которых я не знал. Я слушал вполуха и смотрел в окно, думая о своём.

За окном сгущались сумерки. К больнице подошёл парнишка в толстых чёрных пластмассовых очках, в черной ушанке, в коричневом пальто и в укороченных валенках. Он увидел меня и помахал рукой. Одноклассник что ли мой? Не милиционерам же он махал.

Парнишка вошёл в больницу и, скромно улыбаясь, прямиком направился ко мне.

– Привет, Паш, – сказал он, протягивая ладонь для рукопожатия и косясь на милиционеров. Я пожал ему руку и жестом предложил перейти к другому окну.

– Короче так. Я ударился вчера башкой. Потерял память, – начал я, – ничего пока не помню. Тебя тоже. Ты кто?

Он растерянно смотрел на меня несколько мгновений, потом рассмеялся:

– Я понял. Ты шутишь.

– Да какие уж тут шутки. Мать родную сегодня не узнал.

– Не может быть!

– Может. Как тебя звать?

– Славка.

– Мы в школе вместе учимся?

– Ну, да. С первого класса.

– Дружим?

– Дружим.

– Школу прогуливаем?

– Ты что?! Мы же поступать готовимся.

– Да? Куда?

– В Ленинград, в мореходку, – медленно проговорил Славка. – Или ты уже не хочешь?

– Я не помню, что я хочу. А в последнее время я в школу ходил? Занятия не пропускал?

– Нет, не пропускал.

– А мы там со всеми нормально? Ни с кем не в контрах?

– Мы всегда в контрах.

– Не понял. С кем?

– С Тимуром и его командой.

– Это кто такие?

– Тимур Полянский и его команда.

– Одноклассники?

– Ну, не совсем. Полянский второгодник, а друзья его уже давно школу закончили: после восьмого класса ушли.

– Достают нас?

– Бывает. То с ног собьют, в грязи изваляют, то портфель на козырёк остановки забросят. Ты что, правда ничего не помнишь?

– Правда.

– И что гитару мне свою подарил тоже не помнишь?

– Нет, не помню.