Александр Зимний: Сущности. Прозрение

* * *

Пролог

Отчётливо видимый на фоне светлых стен, мужчина просто стоял и смотрел.

Как чёрная тень, словно плоский, вырезанный из картона, он не двигался, и, казалось, не дышал.

Одна из девочек в комнате набрала в грудь воздуха: визжать, звать на помощь, и подавилась им, услышав голос ночного гостя:

– Доброй ночи.

Голос оказался настолько приятным, обволакивающим и честным, что бояться незнакомца совсем не хотелось.

– Доброй ночи, – первой шёпотом откликнулась Мария и, одна за другой, воспитанницы детского приюта сели на своих кроватях.

Всё-таки десять лет – самый лучший возраст для того, чтобы не бояться ночных приключений.

– Я хочу рассказать вам кое-что. Послушаете меня?

Софья обвела подруг взглядом: все будто заворожённые смотрели на человека в чёрном, и кивнула. Тоже за всех.

– Вот и хорошо.

Незнакомец прошёл в середину комнаты, сел на край тумбочки, не претендуя на кровати девочек.

– Вы недавно рассказывали страшные истории. И что чувствовали?

Девочки молчали, потом Ксения робко прошептала:

– Страх. Сначала страх, потом уже спать захотелось.

– Правильно. Страх. А хотите, я вам расскажу о страхе больше, чем кто-либо другой может рассказать?

– И мы испугаемся? – вздрогнула обычно смелая Анна. Она даже как-то на крышу приюта залезла, чтобы на гнездо голубей посмотреть.

Незнакомец рассмеялся. Смех легко скользнул по комнате, проникая в самые дальние и тёмные углы, и заставил девочек улыбнуться в ответ.

– Нет, может быть, вы научитесь не бояться.

– Совсем? – уточнила Алина.

– А это будет зависеть только от вас.

Повисла тишина: каждая из девочек пыталась представить, каково это – не бояться совсем? Или хотя бы меньше бояться, чем сейчас? Вдруг получится ответить хулиганам из пятой комнаты? Или не съесть на завтрак противную кашу? Или…

– Вы знаете, что мир устроен сложнее, чем вам кажется? Что есть ещё то, чего вы не видите, но оно есть?

– Воздух?

– Тепло?

– Страх?

Чёрный кивнул:

– И это тоже. Но воздух, тепло и страх – вы чувствуете. А есть ещё кое-что, что вы ни видеть, ни чувствовать не можете.

– Привидения? – предположила Софья и уже готовилась засмеяться, как мужчина серьёзно кивнул:

– И они тоже.

– Привидения существуют?

– Не в том виде, в котором вы их себе представляли… Существуют некие животные, которые питаются вашим страхом. Каждый раз, когда вы боитесь – они растут. Они есть на каждом человеке, и вы можете попробовать научиться их видеть. И отгонять от себя.

– И тогда они не будут на нас жить?

– Не будут. Ни на вас, ни на ком-то рядом.

– А я от Мишки не буду отгонять этих животных! Пусть боится! – тут же высказалась Ирина, и остальные девочки одобрительно зашептались. Михаила они не любили: задавака, задира и драчун.

– А вы их можете видеть? – уточнила Софья.

Мужчина развёл руками:

– Могу, конечно.

– А покажите их!

Чёрный помолчал, а затем его ладонь скользнула к плечу Ксении, и он что-то с неё снял. И на ладони появилось небольшое – не крупней грецкого ореха – существо, похожее на комок странной серо-коричневой слизи…

Спустя десять минут мужчина стоял, наблюдая, как девочки одна за другой проваливаются в глубокий сон, а потом мягко вышел за дверь. Там встретился взглядом с воспитательницей, пришедшей в приют всего неделю назад:

– В этой комнате я рассказал правду. Третью – напугал. В шестой – уберу всяческий страх на ближайший год. Седьмая с самыми взрослыми – там настроил на боевой лад. Первая – контрольная группа.

– Благодарю, Чёрный. Посмотрим, как они поменяются.

Мужчина чуть улыбнулся:

– В конце концов… Если будет интересный результат – повторим. Нам нужно больше молодых Зрячих.

Чёрный лишь на миг бросил взгляд на комнату, из которой вышел, а затем шагнул вперёд, растворяясь в воздухе.

Девушка-воспитательница повела плечами и сощёлкнула со всех стен рассевшиеся там грязные комочки, выжигая их дотла:

– На сегодня – брысь!

И отправилась в свою комнату: теперь работа будет интересней…

Глава 1

Май

В этом году тёплый апрель сменился неожиданно холодным маем. Ещё вчера из дома можно было выйти в джинсах и футболке, а сегодня с утра вряд ли кто-нибудь рискнул бы выехать со стоянки, не прогрев предварительно двигатель.

На календаре было пятое число.

Андрей Порохов, молодой перспективный хирург, прикрыл глаза, прислушиваясь к тому, как урчит двигатель трёхлетнего «Форда», и уткнулся лбом в руль. Сегодня ему предстояла сотая самостоятельная операция. Он прошёл долгий путь, он заслужил всё то, что имеет – заслужил сам, и не намерен был отступать с выбранного пути. Перспективность его была неоспоримым фактом, сам Яковенко – мирового уровня врач – выделял его ещё со студенческой скамьи, но сейчас отчего-то было муторно на душе.

То ли эта хмарь после яркого солнышка. То ли то, что с Диной вчера поссорились, и она, вопреки обыкновению, не позвонила с утра с примирительным: «Да ну тебя. Заедешь за мной вечером?». То ли недавний разговор с Лямцевым – главврач вызвал его к себе и некоторое время проникновенно рассказывал, как ему не хватает толкового хирурга, и что он готов даже помочь молодому специалисту, но вот очень надо – очень! – чтобы Андрей подтянул его племянника по анатомии. И Андрею не жалко было позаниматься с парнем, только племянник главного был скользким, словно болотная лягушка, и ни в грош не ставил слова Андрея. Порохов говорил про брыжейку, про удаление аппендикса, сыпал латинскими названиями костей в пояснично-крестцовом отделе, а племянник улыбался, словно принимал экзамен. А потом, когда Андрей спрашивал: «Понял?», пожимал плечами, мол, зачем это надо? Дядя поможет.

Андрею становилось тошно, он заканчивал занятие; и всё собирался Лямцеву сказать, что зря он родственника впихнул в медицинский, трижды зря продвинул на лечфак, да духу не хватало.

На стекло упали первые тяжёлые капли, и Андрей очнулся от размышлений. Выехал на широкую дорогу, приткнулся в крайний правый ряд пробки и поджал губы.

Нет смысла искать причины.

На сегодня у него мужчина. Сорок восемь лет, индекс массы тела – сорок пять, ожирение третьей степени. И ведь никаких гормональных нарушений: просто сидячий образ жизни, много вкусной еды, выпивка, стрессы… Назначено грыжесечение. Сама операция не сложная, Андрей делал её уже с десяток раз, но каждый такой пациент – это риск. У этого риски вроде были минимальны: Порохов лично проверил его анализы, удивился, разглядывая практически идеальную кардиограмму, и волноваться, получается, было не о чем.

Но на душе по-прежнему было неспокойно.

В операционной оказалось ожидаемо стерильно и удивительно тихо. Андрей постоял на пороге, рассматривая столы, выключенную сейчас операционную лампу, мазнул взглядом аккуратную стойку с лапароскопом и вздохнул. Не сегодня.

Гнетущее чувство не желало его покидать, как бы ему того не хотелось. Молодой хирург услышал позади шаги и посторонился, пропуская каталку с пациентом. Затем вокруг засуетились, забегали ассистенты и медсестры, протиснулся между Пороховым и стройной Лидой анестезиолог, кивнул приветственно всем и густым басом поделился новостями:

– Зам сегодня обещался проставиться.

– В честь чего? – отозвалась Лида, подключая к пациенту датчики.

– Да у него дочка родила.

– О, это дело. Кого?

– Неведому зверушку, – буркнул Андрей и кивнул анестезиологу: – Начинаем.

Окружающие звуки слились в привычный фон. Несколько минут Порохов настраивался на операцию, осматривал инструменты. Он знал, что это сделали до него, но привычка проверить всё самому, выпестованная его учителем, не позволяла довериться кому-то.

– Готов.

Андрей повернулся к пациенту и повторил:

– Начинаем.

Главное сейчас – это успокоиться. Чтобы не тряслись руки, и не было этой паники, что захлёстывает почти с головой.

Вдох, выдох. Задержать дыхание. Снова вдох и выдох.

Андрей почувствовал, как нервозность отступает под натиском привычных действий, и позволил себе улыбку под маской. Всё равно никто не увидит.

– Скальпель.

Надрез он сделал твёрдой и уверенной рукой.

– Что там?

– Да всё нормально.

– Так кого родила-то?

– Девку, говорят. Крупная.

– Зажим.

– Зажим.

– Ух, отъелся! Стол там ещё не прогнулся?

– Где я?!

Вопль был настолько неожиданным, что Андрей вздрогнул. Он перевёл взгляд на пациента и понял, что тот, вопреки наркозу, не обращая внимания на маску на лице и на ошарашенного анестезиолога, проснулся. Проснулся и теперь смотрел на врачей вокруг таким взглядом, словно его разделывали на органы.

– Что происходит!?

– Где наркоз?

– Тише, не нервничайте. Вы на плановой операции, помните?

Лида умела успокаивать даже особо буйных.

– Операции?

Андрей сглотнул. Он не двигался – так и замер, когда пациент пришёл в себя. Ощущение небывалого провала накатило, затопило, закружило, и Порохов моргнул.

И чуть сам не закричал от неожиданности: когда он снова глянул на пациента, то понял, что его покрывают странные склизкие сгустки размером с футбольный мяч. Один такой отшатнулся от его руки, как только Андрей шевельнул пальцами.

– Не хочу! Уберите от меня всё! Я не буду! – ужас пациента хирург теперь тоже видел. Темные, зеленовато-черные жгуты вытекали из висков огромного мужчины, и к ним стремились странные мерзкие «футбольные шары», впитывая их в себя.

– Что это? – Андрей понял, что если он не спросит, то сейчас сойдёт с ума. Или уже сошёл?

Его не услышали.

– Что это? – повторил он чуть громче, и Андрею показалось, что за ним, за его спиной это же повторил и кто-то другой. Хирург замер, всё окружающее его пространство сомкнулось в одну точку – яркую, окружённую беспросветной тьмой, и в следующее мгновение взорвалось, ослепляя Андрея. Он медленно отнял руки от пациента, не видя вокруг себя ничего, поглощённый сиянием. Он слышал голоса, словно сквозь вату: они не цеплялись за сознание, скользя поверхностно, очень аккуратно. Голоса, ситуация, пациент, его страх и эти липкие склизкие сгустки остались где-то далеко. Тут с Андреем было нечто иное: тишина, которая затекала в его разум, обволакивала и вместе со светом отрезала от всей его жизни.

Андрей чувствовал – его сердце не бьётся. С того момента, как его ослепило, не было ни одного удара. Он не сделал ни одного вздоха, но – странно – его это не тяготило. Время, казалось, растянулось до бесконечности.

И сжалось.

Свет, который окружал Андрея, рванулся в него, и от его рук – вовне. Он распался на лучи, и липкие омерзительные комки испарились. Но свету этого оказалось мало: он потёк дальше, он скользил вперёд, и Андрей видел, что вокруг склизких комков становится больше. Они оказывались на других людях, на пациентах. Они пили их, паразитировали, сживались с ними.

И свет уничтожал их.

Хирургически точно – только эту непонятную гадость, только то, что напугало самого Андрея одним своим наличием.

Удар сердца оглушил Андрея.

Он пошатнулся, машинально схватившись за край стола левой рукой, соскользнул, попытался удержаться, но не смог, и рухнул на пол, чудом не запутавшись в проводах и трубках капельниц.

Первое, что услышал Андрей, вынырнув из темноты беспамятства, был голос главного врача. Слова хирург разобрать не мог – Лямцев говорил тихо, но Порохов понял, что говорят о нём.