Нет ничего удивительного в том, что сам Толстой не использовал в своем собрании полезных советов художественную литературу. Было бы странно ожидать от него признания пользы чтения романов. В конце своей жизни он пережил невероятный духовный кризис и практически отказался от «Анны Карениной» и «Войны и мира» – созданий грешного легкомысленного глупца. Неудивительно, что он обратился к Библии. Но я хотела бы поддержать позицию, противоположную занятой Толстым. Философия и религиозные тексты имеют право на существование. И душеполезные афоризмы древних греков всегда могут нас утешить. Но именно в литературе – в романах, пьесах или поэзии – мы видим настоящих себя. И, что еще более важно, видим, кем мы быть не хотим.

Но сначала я хотела бы сделать важную оговорку. Это не аналитическая работа, не оригинальное исследование и не диссертация по русской литературе. Я не планировала представить на суд читателя новейшую интерпретацию русской литературы. Здесь не будет сносок, хотя я старалась по возможности указывать источники цитат. Эта книга – инструкция по выживанию с помощью подсказок, спрятанных в великой русской классике. Это изучение ответов, которые давали писатели на жизненные вопросы, серьезные и несерьезные. В то же время это признание в любви дорогим моему сердцу книгам, которые в какой-то момент помогли мне найти себя и спасли меня, когда я снова себя потеряла. Кроме того, эта книга о моментах, когда человек ведет себя как идиот, что в моем случае случалось на удивление часто и продолжает случаться вне зависимости от того, насколько старше я становлюсь.

Русская литература достойна куда более многочисленных признаний в любви от полных идиотов. Она слишком долго принадлежала очень умным людям, которые не хотят ее ни с кем делить. Представление о том, что для чтения русской классики нужно принадлежать к тайному обществу избранных, не соответствует действительности. Совершенно не обязательно знать русский язык или планировать его выучить, хотя в моем случае именно помешательство на изучении русского привело меня к этим книгам. Даже историю России знать совсем не обязательно, хотя в процессе чтения вы совершенно точно многое о ней узнаете. И вовсе незачем переживать о том, насколько хорош перевод. Или о том, понимаете ли вы хоть что-нибудь. Или о том, есть ли у вас под боком самовар. Русская литература доступна всем нам.

У меня два диплома по русскому языку, и я потратила огромное количество времени, сочетая железную дисциплину с распитием зубровки, чтобы научиться на нем бегло говорить. Но несмотря на все это, я не эксперт. Эти книги подарили мне радость и надежду, чего я совершенно не ожидала и что продолжает меня бесконечно удивлять: я выросла в доме не из тех, где принято задавать друг другу вопросы типа «А тебе не кажется, что Николаю в „Войне и мире“ лучше было бы жениться на Соне?» (Честно говоря, мне сложно представить себе человека, который захотел бы жить в таком доме.) Главное, что я узнала о русских романах: их не надо бояться. И уж точно не стоит считать их уникально «серьезными» и «академичными», что значит, как все мы знаем, «пыльными» и «скучными».

Пора уже избавить такое чтение от всех сомнений, снобизма и претенциозности. Эта книга – ода искусству чтения как таковому, которое всегда остается делом совершенно личным; она призывает читателя позволить себе читать так, как хочется, не думая о том, что кто-то знает больше и что вы, наверное, неправильно все понимаете. Как бы мы ни понимали эти книги – мы понимаем их правильно. Я заявляю с полной ответственностью: если эти романы пугают вас своими размерами, читайте их по частям. Не бойтесь не закончить роман или вернуться к нему через несколько лет. Читайте медленно и не переживайте о том, что от вас ускользнет какая-то мелочь. Читайте классику в постели, в автобусе, в том месте, которое Владимир Путин назвал бы «сортиром». (Однажды он выступил со знаменитой речью, в которой заверил свой народ в том, что враги России больше нигде не чувствуют себя в безопасности, даже в сортире. Прошу вас, найдите как можно более безопасный сортир, о котором Путин точно не знает, и получите удовольствие от нескольких страниц «Трех сестер».)

Рассматривая трудные моменты жизни на примерах из одиннадцати русских классических произведений, я буду также обращаться к примерам из биографий их авторов. Довольно часто наблюдается несоответствие между тем, к чему они призывают в своих книгах, и тем, что с ними происходило. Классический пример тут – Толстой. Многие из противоречий, нюансов и хитросплетений в «Анне Карениной» и «Войне и мире» можнообъяснить, зная о его последующем духовном кризисе. Когда Толстой писал эти книги, он глубоко сопереживал своим героям, стремясь показать их подлинные жизни и чувства. Впоследствии он стал жалеть, что потратил на них время, и перестал писать такого рода романы. Понимание этого внутреннего конфликта придает его книгам еще более глубокий смысл.

Меня всегда завораживало пространство между жизнью автора, жизнью читателя и самим текстом. Читателя и писателя объединяет то, что и тот, и другой реальны. Они знают, какой сложной может быть жизнь. Они также знают, как трудно передать человеческий опыт точно, живо и достоверно. Однако эти два человека встречаются на странице книги благодаря ее сюжету, истории. История подменяет человеческий опыт, как дублер на съемках фильма. Это мнимость, выдумка. Договор между писателем и читателем предполагает, что писатель должен заставить читателя поверить в выдуманную историю. И именно благодаря такому соглашению эти двое людей мысленно встречаются и «обсуждают» человеческую жизнь. Это удивительный договор, и в русской литературе он имеет особую силу.

Мне интересно, чему могут научить нас эти книги – чтобы нам не нужно было по-настоящему переживать то, что в них описано. Романы дают возможность примерить на себя жизнь других, оценить, простить и понять их. Они показывают нам не только как нужно жить, но и как жить не стоит. Пожалуй, последнее им удается даже лучше. Как отмечали многие критики, первое предложение «Анны Карениной» великолепно написано и врезается в память. Но его содержание не то чтобы подтверждается самим романом: «Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему». В книге нет счастливых семей. Если бы Толстой хотел показать нам счастливую семью, он бы это сделал. Но он поступает иначе. Он показывает нам множество несчастливых семей, у членов которых, по иронии, много общего: неспособность разговаривать друг с другом; постоянные мысли о том, что у кого-то дела обстоят лучше, чем у них; что в их жизни чего-то не хватает. Если Толстой и преподносит нам какой-то урок, то он должен называться так: «Как не следует жить». Часто его романы – не столько пособия по правильной жизни, сколько поучительные истории, предостерегающие от опасных ошибок. Возможно, такие истории более реальны, лучше запоминаются и поэтому полезнее любой книги по саморазвитию.

Поскольку жизнь – сложная штука и русская литература тоже непроста, некоторые из одиннадцати произведений, о которых пойдет речь, исключительны. Часть из них сложно назвать романами. «Евгений Онегин» Пушкина – это роман в стихах; «Реквием» Ахматовой – поэма из десяти стихов; «Три сестры» Чехова – пьеса, как и «Месяц в деревне» Тургенева. Гоголь утверждал, что «Мертвые души» – это эпическая поэма (на самом деле нет – это, со всей очевидностью, роман). Итак, моя книга в основном рассказывает о вымышленных мирах, но точнее будет сказать, что она о классических произведениях своего времени и о том, что они могут рассказать нам о жизни – на все времена.

В этом перечне могли оказаться и другие книги. Но мне пришлось отказаться от многих великих произведений («Братьев Карамазовых» Достоевского, «Героя нашего времени» Лермонтова, поэзии Марины Цветаевой), чтобы эта книга не сравнялась по объему с «Войной и миром». Приношу свои извинения русофилам, чьи любимые шедевры здесь не представлены. Одной из книг, которые я очень хотела сюда включить, была «Шинель» Гоголя. На мой взгляд, сюжет этого рассказа представляет собой краткое содержание всей русской литературы. В нем идет речь о мелком чиновнике, который откладывает деньги, чтобы купить шинель. Он копит нужную сумму на протяжении долгого времени. Очень долгого времени. В день, когда он наконец становится счастливым обладателем шинели, ее у него крадут. Вскоре после этого он заболевает и умирает. Это типичный для русской литературы жизненный урок.

Я вас предупредила.

1. Как найти настоящего себя:
«Анна Каренина» Льва Толстого
(Или «Не стоит бросаться под поезд»)

Все разнообразие, вся прелесть, вся красота жизни слагается из тени и света^[1].

«Анна Каренина» попалась мне в руки, когда я была подростком. Это событие совпало с тем периодом моей жизни, когда я все отчаяннее хотела узнать о своих корнях. Не помню ни одного момента в детстве, когда моя фамилия не казалась бы мне крайне странной, непонятной и в конечном счете необъяснимой. Узнавать о людях со столь же удивительными именами и фамилиями было для меня большим облегчением. Меня никогда не смущали странные имена в русской литературе. Это было мне знакомо. Я чувствовала солидарность с ними. Не пугало меня и то, что я не могла с уверенностью произнести их вслух, потому что выросла, не зная никакого языка кроме английского. Однако я достаточно пожила с непроизносимым именем; я понимала, что это не так уж важно, даже если кому-то казалось иначе. «Вив Гроскоп. Что за странное имя?»

Я выросла в Сомерсете на юго-западе Англии, в семье, которая считает себя совершенно обычной, нормальной и британской. Абсолютно точно британской. Я неоднократно слышала это в детстве. История нашей семьи не содержала ни намека на иностранное происхождение. Мой дед родился в Барри на юге Уэльса. Бабушка – в Манчестере. Отец – из Лондона, а мать и вся ее семья – из Северной Ирландии. Никто не родился за границей. Я ведь уже говорила, что иностранцев в нашей семье не было? Прадед и прабабка с материнской стороны были из Северной Ирландии, а с отцовской – родились в Уэльсе или на севере Англии. Маленькой девочкой я встречалась с некоторыми из них. Иностранцев среди них не было. Как видите, я достаточно убедительно, на мой взгляд, доказала, что никаких иностранцев в нашей семье отродясь не было.

Все, что мы делали, было очень британским. Или английским. В разницу между тем и другим лучше не вдаваться. В основном все же британским – мой дед любил при случае подчеркнуть свою валлийскость. Да и маму, родившуюся в графстве Антрим^[2], никто не хотел задевать. В детстве я проводила много времени с дедом и бабкой по отцовской линии. Дед, на протяжении тридцати лет державший бакалейную лавку, питал патологическую неприязнь ко всему иностранному, особенно еде. Лазанья, минестроне, чеснок – все это было «заграничной дрянью». В нашем доме любили то, что было предметом обожания владельца бакалейной лавки, предлагавшей широкий ассортимент полуфабрикатов: сухой мусс Angel Delight, заварной крем Bird’s, консервированный горошек. Это было гораздо безопасней заграничной дряни.

Единственным, что не встраивалось в этот образ консервированной, бакалейной, не подвергаемой сомнению британскости, была маленькая незадача с нашей фамилией; для меня это было загадкой – как можно быть такими закоренелыми британцами и носить фамилию Гроскоп. Я очень рано начала понимать, что что-то здесь не так. Еще до того, как узнала, что большинство членов семьи моего деда сменили написание своей фамилии с Groskop на Groscop. Так что кроме нас никого не звали Groskop. Еще одна загадка. Кого вы пытаетесь этим обмануть, думала я про себя, не забывая писать нашу фамилию через «c» на рождественских открытках для пожилых родственников, но каждый раз думая о том, как же все это странно.

Хитрый ход Гроскопов через «с» всегда казался мне совершенно безнадежным. Они сделали из фамилии, звучавшей по-иностранному, но все же доступной для восприятия, фамилию, звучащую по-иностранному и совершенно невероятную. В то время как мы, Гроскопы через «k», носили свой титул со спокойным достоинством – еще бы, мы не продались и не стали Гроскопами через «с»! – но, судя по всему, безо всякого интереса.