В афише «Соли жизни» мои музыканты значились как «Квартет Получше», но мне они показались совсем непохожими на джаз-бэнд. Басисты – это почти всегда солидные дядечки, но Макс (настоящее имя Дерек) Харвуд оказался невзрачным белым парнем лет тридцати с небольшим. Под пиджаком у него был простецкий джемпер в ромбик марки «Маркс и Спенсер».

– Когда я пришел, в группе уже был один Дерек, – пояснил Макс, – вот я и стал Максом, чтобы не было путаницы.

Сказав это, он вяло отхлебнул пива. По первой кружке всем поставил я и теперь ощущал некоторое разочарование. Макс работал в Лондонском метро специалистом по каким-то комплексным системам – вроде бы оповещения.

Пианист, Дениэл Хоссэк, получил высшее педагогическое образование и теперь преподавал музыку в Вестминстере, в школе для неизлечимо богатых. У него были редеющие светлые волосы и круглые очки в темной оправе. В колледже его природная доброта и тактичность наверняка давали повод острякам нижней шестерки^[17] (то есть, по новой системе, двенадцатого класса) всласть поиздеваться над ним.

– А как так получилось, что вы собрались вместе? – спросил я.

– Да как-то само собой, – ответил Джеймс Локрейн, барабанщик. Этот низенький воинственный шотландец преподавал французскую историю в Университете Королевы Марии. – Правильнее было бы сказать, что мы объединились примерно два года назад…

– Скорее уж три, – возразил Макс. – В пабе Селкирк, у них джаз по воскресеньям. Сай как раз живет неподалеку, так что он там завсегдатай.

Дениэл нервно перебрал пальцами по стеклу своей кружки.

– На сцену вышли какие-то дилетанты, они мучили… я уже даже не помню что.

– Может быть, «Тело и душу»? – спросил я.

– Да нет, – ответил Джеймс, – это был «Святой Томас».

– Которого они просто убили на фиг, – добавил Дениэл. – Ну, Сай и заявил вполне себе громко, чтобы и на сцене услышали: спорим, мол, что любой из нас сыграет лучше?

– А это, как ты понимаешь, не совсем этично, – вставил Макс. Все трое обменялись ехидными ухмылками. – Не успел я оглянуться, как мы уже сидели за одним столом, заказывали выпивку и говорили о джазе.

– То есть объединились, как я и сказал, – добавил Джеймс.

– Да, отсюда и пошло наше название – «Квартет Получше», – сказал Дениэл.

– И как, вы вправду были лучше тех?

– Не сильно, – ответил Макс.

– Честно говоря, даже хуже, – признался Дениэл.

– Но потом немного исправились, – рассмеялся Макс. – А репетировали у Сая дома.

– Причем много репетировали, – добавил Макс и осушил свою кружку. – Ну, парни, кому чего?

Во «Френч-хаусе» пиво не подается в пинтах, поэтому Макс взял на всех бутылку крафтового красного. Я заказал полпинты светлого – день выдался длинный, и к тому же ничто не вызывает такую жажду, как латинские склонения.

– Два или три раза в неделю, – уточнил Макс.

– Так у вас, стало быть, появились амбиции? – спросил я.

– Да нет, никто из нас не относился к этому особо серьезно, – сказал Джеймс. – Мы были вовсе не похожи на юнцов, которые стремятся высоко взлететь.

– Но репетировали все равно много, – заметил я.

– Ну, мы просто хотели научиться лучше играть, – ответил Джеймс.

– Мы же любители, – улыбнулся Макс. – Музыку играют ради самой музыки – понимаешь, о чем я?

Я кивнул.

– Он на тот берег за выпивкой пошел? – возмутился Джеймс.

Выворачивая шеи, мы оглядели пространство бара. Дениэл с трудом проталкивался через толпу к стойке, подняв вверх руку с крепко зажатой двадцатифунтовой бумажкой. Субботним вечером сходить на другой берег Темзы было бы, пожалуй, быстрее.

– А Сайрес? Он серьезно относился к музыке? – спросил я.

– Да так же, как мы, – ответил Джеймс.

– Но играл отлично, – сказал Макс. И добавил, прищелкнув пальцами: – Был саксофонистом от Бога.

– Оттого и женщины на него вешались, – добавил Джеймс.

Макс вздохнул.

– Мелинда Эббот? – спросил я.

– Да если б только она, – хихикнул Макс.

– Мелинда у него была для дома, – пояснил Джеймс.

– А еще были Салли, Вив, Толинн, – сказал Макс.

– И Дария, – добавил Джеймс, – помните Дарию?

– Я же говорю, – подытожил Макс, – его саксофон их так и манил.

Я заметил, что Дениэл с напитками пробирается к нашему столику, и встал, чтобы помочь ему. Поймав его оценивающий взгляд, я сразу понял, что он отнюдь не разделяет зависти Макса и Джеймса к любовным победам Сайреса. Я вежливо улыбнулся в ответ и расставил стаканы на столе. Макс и Джеймс сказали «Будем!», и мы чокнулись.

Они почти забыли, что я из полиции. Это было очень кстати, и я, как следует подумав, задал следующий вопрос:

– А что, Мелинда не возражала?

– Еще как возражала, – ответил Джеймс, – но поделать ничего не могла. Она же никогда не ходила на наши концерты.

– Ну, не нравился ей джаз, – сказал Дениэл.

– Ты же знаешь этих женщин, – улыбнулся Джеймс, – они против любого занятия, которое не связано с ними.

– Она увлекалась всякой эзотерикой, – сказал Макс, – ну, знаете, кристаллы, гомеопатия и все такое.

– Но с нами всегда была очень любезна, – вставил Дениэл, – и варила нам кофе во время репетиций.

– И пекла печенье, – грустно вздохнул Макс.

– С остальными девушками у него все было далеко не так серьезно, – сказал Джеймс.

– Если уж на то пошло, я даже не уверен, что он изменял Мелинде с ними. По крайней мере, пока не появилась Симона. Проблема с большой буквы «Пэ».

Симона первая из всех женщин Сайреса стала приходить к нему на репетиции.

– И сидела так тихо, что мы скоро о ней забывали, – сказал Дениэл.

Но Мелинда Эббот о присутствии Симоны Фитцуильям забывать не желала, и я ее понимал. Попытался вообразить, что было бы, если бы папа привел домой какую-нибудь женщину послушать его игру. Гарантирую, все кончилось бы плохо. Причем слезы были бы первым этапом.

Но Мелинда явно придерживалась иных правил хорошего тона, нежели моя мама. И поэтому она по крайней мере дождалась, пока посторонние уйдут, и только потом, фигурально выражаясь, закатала рукава и взялась за скалку.

– После этого мы перебрались в гараж, который Макс выбил для нас у Лондонской транспортной службы, – сказал Джеймс. – Там все время дуло, но зато обстановка была не такая напряженная.

– Только холод был собачий, – вставил Дениэл.

– А потом мы почему-то опять стали собираться у Сая дома, – продолжал Джеймс, – только кофе теперь не Мелинда носила, а очаровательная Симона.

– И давно? – уточнил я.

– Где-то в апреле-мае, – сказал Макс. – Весной, короче.

– И как Мелинда к этому отнеслась?

– А мы не знаем, – ответил Джеймс, – мы ее с тех пор особо и не видели, даже если она была дома.

– Я встречался с ней пару раз, – сказал Дениэл.

Все изумленно уставились на него.

– Ты не рассказывал, – сказал Джеймс.

– Она звонила мне, была очень расстроена, ей хотелось поговорить.

– Что именно она говорила? – спросил Макс.

– Не могу, ребят, – покачал головой Дениэл, – это очень личное.

Мы не стали настаивать. Мне удалось незаметно для музыкантов перевести разговор обратно к «мистическим» хобби Мелинды Эббот. «Френч-хаус» был уже забит под завязку и, хотя музыку для фона здесь не включали, теперь приходилось кричать, чтобы тебя услышали. И я предложил перебраться куда-нибудь поесть.

– Ого, Скотленд-Ярд нас сегодня кормит? – улыбнулся Джеймс.

– Думаю, небольшие представительские расходы я могу себе позволить, – ответил я. – Но в разумных пределах.

Джазмены согласно закивали. Еще бы, для любого музыканта слово «бесплатно» – волшебное.

Мы выбрали «Вонг Кей», что на Вордор-стрит. Кухня здесь сносная, правда персонал хамит, но зато столик можно найти даже в субботу в полдвенадцатого вечера – если, конечно, вы не против, что он общий. Я молча показал парню у входной двери четыре пальца, и он махнул рукой – мол, поднимайтесь на второй этаж. Там угрюмая девица в красной футболке указала нам на один из больших круглых столов.

Двое бледных американских студентов явно струхнули, когда мы расположились рядом. Кроме них, за столом никого не было.

– Добрый вечер, – улыбнулся Дениэл, – не волнуйтесь, мы абсолютно безобидные.

На обоих американцах были опрятные красные футболки с надписью «Пионеры МНУ^[18]», вышитой на груди. Они нервно кивнули в ответ.

– Привет, – сказал один, – мы из Канзаса.

Мы вежливо помолчали, ожидая продолжения, но ни один, ни второй так больше ничего и не сказали. В течение следующих десяти минут они доели, расплатились и устремились к выходу.

– Что такое МНУ? – спросил Макс.

– А кто его знает, – отозвался Джеймс.

Подошла официантка, шваркнула перед нами тарелки с едой. Я выбрал рваную утку с жареной рисовой лапшой, Дениэл и Макс взяли на двоих рис с яйцом, курицу с орехами кешью и свинину в кисло-сладком соусе. Джеймс заказал лапшу с говядиной. Все трое вдобавок решили выпить еще по пиву Циньтао, а я ограничился бесплатным зеленым чаем, который подавался в простом белом фаянсовом чайнике. Я спросил ребят, часто ли они выступали в «Соли жизни», и они почему-то рассмеялись.

– Всего-то пару раз, – ответил Макс, – и то по понедельникам, в обеденное время.

– И как, собрали толпу?

– Ну, вообще мы к этому стремимся, – сказал Джеймс. – Мы играли уже в «Бычьей голове», в фойе Национального театра, и в «Мерлиновой Пещере» в Чалфонт-Сент-Джайлз.

– В прошлую пятницу даже денег заработали, первый раз за все время, – добавил Макс.

– Что же дальше было в планах? – спросил я. – Контракт на запись альбома?

– А дальше Сайрес бросил бы группу, – сказал Дениэл.

Пару секунд все молча смотрели на него.

– Да ладно вам, парни, вы же понимаете, к этому и шло, – усмехнулся он. – Еще пара концертов, и его кто-нибудь бы заприметил. И тогда все: «с вами было прикольно, ребята, счастливо, не теряйтесь».

– Он что, настолько хорошо играл? – спросил я.

Джеймс мрачно глядел на лапшу у себя в тарелке. Потом несколько раз с бессильной злостью ткнул ее палочками.

– Настолько, – криво усмехнулся он, – и с каждым разом все лучше и лучше.

Джеймс поднял руку с бутылкой пива.

– За Сайреса и его саксофон, – сказал он, – ибо талант бессмертен.

Мы чокнулись.

– Ну, что, – сказал Джеймс, – если все уже наелись, не пойти ли нам куда-нибудь послушать джаз?

ТЕПЛЫМ летним вечером Сохо полнится табачным дымом и нескончаемыми разговорами. Из пабов толпы выплескиваются на свежий воздух, все кафе выставляют свои столики на узенькие тротуары, изначально призванные уберечь ноги пешеходов от лошадиного дерьма на мостовой. На Олд-Комптон-стрит подкачанные молодые люди в обтягивающих белых футболках и узких джинсах любуются друг другом и своими отражениями в витринах магазинов. Я заметил, что Дениэл призывно посматривает на пару сладких мальчиков, крутящихся у зеркальной витрины «Адмирала Дункана», но они не обращали на него никакого внимания. Был вечер пятницы, и эти ребята явно не для того ишачили в спортзалах, чтобы сегодня лечь с кем-то в постель меньше чем за десятку.

Мимо прошла группа молодых женщин в желтовато-коричневой униформе, с одинаковыми армейскими стрижками и не местным выговором – это военнослужащие дамы отправились кутить в Чайнатаун или в один из клубов на Лестер-сквер.

Мы с ребятами медленно брели по Олд-Комптон-стрит, глазея то на одну, то на другую компанию девушек. Джеймс чуть не упал, когда мимо продефилировала парочка белых девчонок в туфлях на шпильках и розовых ультракоротких трикотажных платьях.

– Е…ть, – выдохнул он, с трудом удержав равновесие.

– Размечтался, – беззлобно ответила, обернувшись, одна из девушек.

Джеймс сказал, что знает одно местечко на Бейтмен-стрит – маленький клуб в цокольном этаже, в лучших традициях знаменитого «Фламинго».

– Или клуба Ронни Скотта, – добавил он, – до того как он стал клубом Ронни Скотта.