Следак молча указал рукой на прикрученный к бетонному полу табурет. Затем, откинувшись на спинку удобного кресла, ненадолго расфокусировал взгляд. Как результат на гладкой белой стене по правую руку от меня вспыхнул экран голопроектора. На экране знакомая крыша, и я на ней в обнимку с «Kinetics 15M» калибра 12,7 мм, скидываю с себя маскировочную ткань. Если быть точным – толстый усатый мужик с пропитой физиономией и густой неряшливой шевелюрой в синем джинсовом комбинезоне какой-то сервисной службы, перетянутый широкими ремнями эвакуационной системы, будто моряк-анархист из старого советского фильма пулеметными лентами. Весь этот реквизит по моему требованию был доставлен «доброжелателем» в назначенное мной место.

Пока что доказать мою принадлежность к этой роже вряд ли получится. К тому же все доказательства сгорели в ярком пламени. Смотрим далее. А дальше этот с виду неуклюжий господин берет в руки винтовку и, практически не целясь, начинает посылать из нее пули одну за другой.

Ракурс камеры меняется. Теперь на экране вход в «Голубую устрицу» и разбитая в хлам голова мага. Затем на мгновение промелькнула удивленная физиономия притаившегося на соседней крыше снайпера и его впечатляющий подскок после того, как моя пуля угодила точно ему в грудь. Далее смерть Романова, и под конец гибель облаченного в поповские ризы мужика.

Закончив кровавую миссию, толстяк бежит к противоположному краю крыши, прищелкивает карабин троса лебедки к ременной сбруе и лихо прыгает с крыши.

Далее зоркое око дрона незримо сопровождало меня вплоть до самого входа в подъезд съемного жилья. Получается, все мои манипуляции с маскировкой, переодеваниями и прочими ухищрениями оказались напрасными. М-да, «доброжелатель» (а это, вне всякого сомнения, его работа) оказался не таким уж доброжелательным. Сначала пытался уничтожить руками наемного убийцы. Затем снял интересное кино и подбросил полиции. Так вот почему меня удивительно быстро нашли. Слов нет, одни междометия: ах, ох, ух, ни хрена ж себе, ай да сукины сыны.

После того как голографическая проекция на стену погасла, следователь ухмыльнулся и впервые заговорил:

– Итак, Владимир Николаевич Ледогоров, я не ошибаюсь?

– Не ошибаетесь, – слегка охрипшим голосом после просмотра видео пробормотал я.

– Я – следователь прокуратуры по особо важным делам Анисимов Вениамин Юрьевич, уполномочен вести ваше дело. – Вежливый следак оказался, даже привстал, точнее обозначил отрыв задницы от кресла. – Может, водички? – не дожидаясь моего согласия, наполнил из стоящей на столе бутылки без этикетки пластиковый стакан и подвинул мне.

Я жадно опустошил емкость и благодарно кивнул прокурорскому.

– Спасибо, Вениамин Юрьевич!

– Еще водички?

– Благодарствую, не нужно.

– Итак, Владимир Николаевич, не стану тянуть кота за хвост. Имеющихся в нашем распоряжении доказательств вполне достаточно, чтобы суд вынес вам максимально возможный в подобных случаях приговор – четверть века виртуальной каторги. Чтобы избежать ненужных формальностей, предлагаю подписать явку с повинной. Не думаю, что вам скостят срок, но все эти досудебные мероприятия будут в значительной степени сокращены. А там, как говорится, раньше сядешь – раньше выйдешь. Ни вам, ни нам не выгодно затягивать следствие – все равно срок предварительного заключения судом не засчитывается и отбывать вам на каторге двадцать пять годков от звонка до звонка.

Следователь мне импонировал своей прямотой. Можно сказать, я его зауважал. Не было в нем той обманчивой слащавости или откровенного хамства. Обрисовал ситуацию так, как она есть, ни на йоту не приукрасив, не сгустив краски.

Немного поразмыслив, я пришел к решению все-таки согласиться с предложением следователя. Поскольку милостей от закона в моем случае ожидать не приходится, нет смысла тянуть быка за фаберже, усугубляя душевные муки.

– Я согласен. Присылайте нужные файлы на нейросеть.

Далее, как и обещал следователь, всё прошло весьма стремительно. Опасаясь физической расправы со стороны неведомого «доброжелателя» или «безутешных родственников», в общую камеру меня не перевели. Так и держали в одиночке. Я без претензий – не очень-то и хотелось видеть чьи-либо рожи, слушать всякую ерунду. Следственный эксперимент, несколько недолгих уточняющих допросов, душеспасительные беседы с назначенным судом адвокатом – молодой девицей Юлией Витальевной Варенбург, недавней выпускницей юрфака МГУ. Однако весьма симпатичная брюнетка. Вместо пустопорожней болтовни я бы с удовольствием с ней покувыркался напоследок. Но не суждено. Кажется, я ей также понравился, и при других обстоятельствах… Ух! Размечтался, мля. Закатай губенки, Лед, и постарайся с каменной физиономией принять наказание, которое тебе назначит справедливый суд.

Судебные слушания моего дела, несмотря на резонансный характер преступления, также много времени не заняли. Забельсон Эдуард Моисеевич мастерски продемонстрировал суду всю мерзкую сущность бывшего старшего прапорщика ВКС Ледогорова Владимира Николаевича. Слабые аргументы Юленьки о моих заслугах перед Отечеством и государственных наградах буквально потонули в рокоте поставленного голоса маститого мэтра от адвокатуры. В результате я получил максимальный срок виртуальной каторги – двадцать пять лет. Слава богу, суд отклонил требование адвоката обвинения о психической коррекции моего сознания после отбытия назначенного срока. И то хлеб. Не хватает выйти из застенков полным идиотом.

Виртуальные тюрьмы в России появились лет пятьдесят назад. До этого осужденных отправляли в специальные места отбывания наказания в зависимости от тяжести совершенного ими преступления. Теперь все иначе. После вынесения приговора осужденного отвозят в тщательно охраняемый подземный бункер с множеством автономных виртуальных капсул. В одну из них и помещают тело. Далее капсула заполняется специальным нанитовым гелем. Микроскопические квазибиологические организмы осуществляют сервисное обслуживание организма заключенного на протяжении всего срока отбывания наказания, не позволяя ему зачахнуть. Сознание осужденного помещается в виртуальное пространство, именуемое «Каторга», где ему суждено махать киркой, тянуть тачку, бегать по грядкам с лейкой или тяпкой, или валить лес тупым топором, при этом страдать скорее морально, ну немного физически. Ибо наказания без страданий и боли (хотя бы легкой) не бывает.

Единственное обстоятельство, вызывающее во всем этом некоторый оптимизм, то, что никакой дифференциации по мастям и воровским заслугам здесь нет и быть не может. Все равны перед законом, будь ты мелкий воришка или закоренелый пахан. Каждый будет впахивать на равных. Отказникам от работы попросту не засчитывают срок отбытия заключения и лишают пайки. Поскольку возможности отобрать что-либо у слабого на виртуальной каторге не существует, после нескольких голодных смертей и полной бесперспективности дальнейшего протеста даже самые упертые хранители тюремных традиций рано или поздно ломаются: охотно берут в руки кайло и лопату, с удовольствием бегают с тачкой и вообще ни от какой работы не отказываются. Как следствие, преступные рецидивы на воле заметно сократились. Мало кому из отбывших свои сроки захочется вновь оказаться в «неправильной» тюряге, где и самоутвердиться за счет других сидельцев не получится. Куда проще влиться в ряды геймеров и гадить людям в виртуальных мирах без каких-либо последствий для себя реального, да еще сшибать на этом неплохую денежку.

И еще один момент: в зависимости от тяжести совершенного преступления виртуальная каторга бывает трех типов. Первый – работа на свежем воздухе, окучивая грядки и занимаясь всякой прочей сельскохозяйственной деятельностью. Второй тип – лесоповал, также на свежем воздухе. Третий – самый хреновый – предполагает безвылазное нахождение в шахтах при свете керосиновых ламп, факелов и прочих примитивных осветительных приборов. Меня ожидает именно последний – третий – вариант. Ну что же, как там в песне поется: «А я Сибири, Сибири не страшуся! Сибирь ведь тоже русская земля!..»^[2]

После вынесения приговора меня отвели в персональную камеру. И потянулись тоскливые дни ожидания, когда же наконец «демоны» замуруют меня в капсулу виртуальной реальности и начнется обратный отсчет срока моего четвертьвекового заключения.

Таким образом прошла неделя, за ней потянулась другая. Меня никуда из камеры не выводили, даже на полагающиеся осужденным до помещения в вирт-капсулу прогулки. Лишь кормили как на убой и позволяли валяться на нарах без ограничения – что, насколько мне известно, осужденным не разрешено. В конечном итоге такая ситуация начала меня напрягать. Не то чтобы я жаждал поскорее начать зарабатывать виртуальные мозоли, долбя виртуальную породу виртуальной киркой, но тюремный срок мне никто отменить не в силах. В таком случае, чего человека заставлять нервничать – отвезли в спеццентр, закрыли в капсуле, и забыли на долгие годы о его существовании.

Регулярные полугодовые видеоконференции с родными и близкими людьми мне не грозят, поскольку за все время моего предварительного заключения со мной пожелал встретиться лишь двоюродный братец – сын тетки по материнской линии. Этот крендель пытался меня убедить, что мои денежные средства и недвижимость будут в его надежных руках в полной сохранности, даже принесут мне приличные дивиденды. Ага, плавали – знаем. Его папенька с маменькой в сговоре с остальной родней однажды уже пытались обобрать несмышленого ребенка до нитки. Лишь благодаря Деду у меня сохранились накопленные родителями немалые средства, а также кое-какая недвижимость на берегу Средиземного моря и в США. Разумеется, кузен был мною послан в известном направлении в самой грубой, извращенной форме. В другой обстановке и при иных обстоятельствах я бы этому самоуверенному пузану настучал по репе и отправил в ближайшую больницу с многочисленными переломами и обширными ушибами. Впрочем, хватило обещания после отсидки оторвать прохиндею яйца, чтобы отбить всякую охоту этого свинорыла латать дыры в своем бюджете за мой счет. Похоже, информация о неудавшемся разводе дошла до остальной родни, и меня более никто не беспокоил. На суде также ни одного «родного» лица так и не появилось. Ну и ладно. Тьфу на них.

Однажды еще при жизни Дед в порыве откровения признался, что сам виноват в том, что взрастил несколько поколений откровенных бездельников и лоботрясов, привыкших тянуть из него деньги и не заботившихся о заработке. Единственным приличным человеком из всей этой оравы оказался мой батя, он никогда ничего у него не просил и добывал средства к существованию собственной головой. Неплохо так добывал, на зависть всей прочей родне.

В конце концов все заканчивается. Закончился и мой срок предварительного заключения. Однажды утром после завтрака в мою камеру пожаловали два мордоворота в гражданской одежде. Старший по возрасту – скорее всего, и по званию – скомандовал:

– Подъем, осужде́нный! – Дополнительно к браслету-нейрошокеру мне надели обычные наручники. – Следуем на выход! И без глупостей.

Несмотря на резкое обращение, негативных эмоций, исходящих от парней, я не ощущал. Поэтому задал вопрос в надежде получить правдивый ответ:

– На каторгу едем?

– Куда надо, туда и едем. Следуем молча, вопросов не задаем.

Мне осталось лишь пожать плечами – молча так молча. По моторике и характеру движения моих конвоиров понял, что это не обычные пентюхи-стражи с минимальной боевой подготовкой, под опекой которых я до сих пор находился. Как говорится, рыбак рыбака видит издалека, а уж спецура спецуру и подавно вычленит из любой толпы.

Интересно, всех зэков, приговоренных к виртуальной каторге, сопровождают бойцы со специальной боевой подготовкой, направленной на захват командных центров противника, средств массового уничтожения и проведения иных диверсионных мероприятий в тылу? А может быть, это мне такая уважуха напоследок, типа почетный эскорт? Да ну. Кто я такой? Не, что-то тут не то. Неужели ликвидация? Во, мля, «доброжелатели» все-таки дотянулись до Ледогорова Владимира Николаевича. Интересно, чем я им так помешал, что никак не угомонятся? Сука, даже сопротивления достойного оказать не смогу – достаточно мысленной команды одного из охранников, и меня скрутит от мощного удара током. Ну что же, остается принять смерть как данность с гордо поднятой головой.