«О-с-о-з-н-а-н-н-ы-е с-н-ы-э-т-о н-е-п-л-о-х-о-э-т-о д-о-л-ж-н-о п-о-м-о-чь», – Вы мысленно смаковали каждую букву в этой фразе. Вы чувствовали, как всё вокруг крутится и вертится, крутится и вертится… Трудно было сопротивляться водопаду мыслей в голове, они то и дело перескакивали и обгоняли друг друга, да и буквы норовили собраться вместе, изображая чей-то облик. Казалось бы… женский? Длинные ресницы, греческий нос, смуглая кожа, овальное лицо, длинные каштановые волосы…

Как принять то, что ты понял? Когда именно остановиться? Легче представить, что Чай – это девушка. Пусть будет так. Вам так кажется. Быть может потому, что Вам сейчас может быть только одиноко, а не холодно или больно? Сон абсурден, сон сам диктует свои правила. Сможете ли Вы во сне бороться с преследующей Вас мыслью? А может, Вы никогда больше не проснётесь? Может, Вы уже вообще в аду? Нет. Вы давно не спали. И уж точно ещё не умерли. Наверное. Так Вам казалось, хотя Вы начинали предполагать, что назревают сомнения. Вам так много и так часто казалось, что впору было не креститься, а чертить вокруг себя пентаграмму.

В книжках об осознанных снах пишут, что надо представить чувство, которое возникло бы при встрече с объектом или субъектом твоего желания. Спроецировать.

И ладно, что Вы не знали субъекта встречи, сложнее всего было вообразить как раз это чувство, которое Вы испытаете при встрече с ним. Как она будет выглядеть, какой отблеск будет у её кожи при солнечном свете? Каким будет этот цвет: нежно-розовым или похотливо-красным? А может, цвет бледной луны предстанет во всём разнообразии искусственного освещения? Как можно придумать и насильно вызвать чувство? Это же тебе не лампочку включить. Особенно если ты не чувствуешь ничего, кроме страха. Каков будет окружающий мир? В конце-то концов, в каком Вы сами будете самочувствии, состоянии и настроении?

Люди часто не придают значения тем мелочам, которые происходят внутри них. Химическим процессам, влияющим на настроение. Об энергетических даже вспоминать не буду.

Возможно, в момент встречи к ядрам ваших клеток пытаются подключиться вирусы, взломать защиту и устроить диверсию. Или же внутри Вас уже вовсю кипит война между иммунной системой и вирусом гриппа.

Фагоциты и B-лимфоциты – штурмуйте, T-хелперы прикрывайте с тыла, T-киллеры занимайте позиции!

И пусть Вы сами не будете чувствовать симптомы, зато эти внутренние бои будут влиять на сумму, разницу и произведение восприятия в целом. Столько мелочей!

Да и как можно понять чувство, если не знаешь, с кем ты жаждешь встречи?! Понять чувство… Прочувствовать мысль. Глупость. Абсурд. И сюр.

Вам вдруг почудилось, что кто-то ударил вас в грудь, прямиком в солнечное сплетение. От удара Вы встрепенулись.

Опять эта назойливая мысль не даёт уснуть, отвлечься.

В страхе вы зажмурились, боясь открыть глаза и больше не закрыть по собственному желанию. Надо сосредоточиться.

Внутренняя и внешняя атрибутика каждого элемента встречи, материя и дух, недавние события, с которыми они пришли на встречу как со жвачкой прилепленной к подошве обуви; энергетика самого места: его прошлое, настоящее и будущее. И тонкое переплетение красных невидимых нитей между ними, как запахи, которые пронизывают всё в этом пространстве.

Так много деталей и мелочей… Слишком много, чтобы собрать всю картину воедино.

Даже на примере обычного чая. Зелёного чая из Китая. Если человек ни разу там не был, откуда он знает, что испытает? Откуда он знает, какие чувства поглотят его при встрече с желаемым? Любовь? Разочарование? А может, ничего? Ноль. Разве фильмы, книги или фотографии способны объективно раскрыть всё таинство китайской чайной церемонии? Интимной магии двух влюблённых? Атмосферу Италии или энергетику джазового концерта со смесью твоих процессов, субъективно протекающих внутри? Рассказы друзей?

По этой причине Вы не любите ни слушать рассказы, ни смотреть фотографии друзей, привезённые из путешествий. Вы отлично понимаете природу происхождения Парижского синдрома. А всё из-за завышенных ожиданий, спровоцированных яркими картинками на открытках. Отсюда и ваша страсть к предвосхищению проблем. Пусть и к чрезмерному, утрированному, но Вы считали, что эта крайность в вашей черте характера намного лучше той крайности, которую предлагают туристам.

На отрезке любого качественно-оценочного события (объекта) всегда имеются две крайние точки – Радикалы. Для примера можно взять тот же страх. Радикалы страха – «самый трусливый» и «до безрассудства храбрый». Радикалы, безусловно – зло, именно они портят лояльность обычного гражданского к целым группам населений. От религиозных конфессий до ЛГБТ и других сообществ.

Но в данном случае Ваш радикал был меньшим из зол, он исходил исключительно из вашего собственного «имхо».

В любом случае, Вы старались. Старались представить чувство, которое хотели бы испытать, на которое рассчитывали. Старались создать сон или хотя бы проснуться. И Вы снова вздрагиваете в оцепенении от ощущения, будто резко провалились куда-то туда, в себя, в послепустоту.

Контроль. Взять под контроль.

Наконец, постепенно Вы начинаете ощущать наплывающую щекочущую вибрацию где-то в груди, чувство детской радости, взмывающей ввысь на качелях, но при этом Вы уверены, что это не то. Это скорее чувство предвкушения, то самое чувство, когда ты влюблённый ожидаешь свидания со своей возлюбленной. Ожидаешь того, чего очень долго ждал. Но чего ждать Вам?

Рядом тихонько нёс ахинею телевизор:

– Команда! Срочно взять рифы! Харибда на горизонте.

– Ненавижу эту тварь, её надо обойти! Засосёт, как моя бывшая.

– Не смешно! Штурман, приборы!

– Сорок семь!

– Что 47?

– А что, бл*дь, приборы? Анероид, анемометр и аксиометр зашкаливают!!

– А остальные что?

– А остальные НЕ РАБОТАЮТ

– Что на марсе? Заваливайте! Сейчас дрейфы пойдут! Заряжай брандскугель по правый борт! Левиафан наклёвывается.

– Сдох, гнида! Но барбеты снесены. Боеприпасы на исходе.

– Бочки с порохом и ромом тащите! Шевелите просаленными костями, морские черти!

– Только не рооом!

– Заткнись и тащи, если шкура дорога. Где Стрелок?!

– Лернейскую гидру травит.

– Капитааааан, Кракен по левому борту!

– Проклятый сундук мне в каюту, вот это день! Улов, что надо. Разрывными ему в зевало, главное до мозгов дорваться, а там он в фарш! Да гвоздей не жалей!

Но Вы уже не слышали телевизора. Вы даже не задались вопросом, откуда он появился. Глаза были закрыты. Разум ворковал с душой в иной атмосфере. Дверцы лифта, ведущие на этаж Морфея, захлопнулись за человеком.

…а ведь самая первая ваша мысль, очнувшись в этой пустой комнате, была такова: «Так, потолки высокие, значит не в камере. Ух.. уже хорошо.» -_-

Zzz
Zz
Zzzzz
Zzzz
Z/\7

z z z z z.7|7.z z z z z z

zzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzz

Комендант

– Ублюдки! У вас есть двадцать минут, чтобы закончить всё на этом участке!

Около тридцати, как на подбор мускулистых, но потных и в пыли, мужчин копали траншеи под палящим солнцем. Для чего, кого и зачем – никому не было известно. Ни нам, ни тем, кто следит за нами. Порой я задумывался о том, что мы копаем землю для того, чтобы копать. Это как ад, такой же бессмысленный и беспощадный. Под сжирающим эпителий солнцем дни длились неделями, а недели оставляли на нашей шелушащейся и высохшей коже морщины и ожоги.

Я поднял голову и смахнул пот со лба. Она – стройная, обтянутая в кожаные штаны и в корсете, стояла над нами напротив солнца и орала. Наш Комендант.

Да, так проходят наши будни. Порой, когда мы были особо непослушны, или она была не в духе – брала хлыст и била нас. Свист и щелчок: она умела обращаться с хлыстом и это нас возбуждало. Обычно данный ритуал стабильно повторялся раз в месяц, чисто по женской физиологической причине. Но даже тогда я замечал, что получали все, кроме меня.

На самом деле «Комендантом» её никто не называл. Все остальные звали её сукой, стервой, кобылой, тварью… Я же всегда молчал в такие моменты, потому как для меня не было ничего прекрасней, чем она. Она, стоящая передо мной и орущая на них, вдохновляла меня. Когда я копал, я всегда посматривал на неё. Я думаю, она тоже смотрела на меня, но каждый раз, когда наши глаза встречались, она переводила взгляд на других и повышала голос. Всегда.

Иногда мне казалось, что она боится меня. И это неудивительно: из всего этого скота я был самым главным чудовищем, самым свирепым и безжалостным. Если бы в первые дни я её не принял, пожалуй, она не протянула бы здесь и пяти минут заката.

Она столь сильная духом по глупости уверовала в свои силы, даже в свою смену убирала надзирателей с вышек. Этим, конечно, сыскала уважение. Всяко лучше, чем оптика в спины, от которой волосы дыбом.

Она не боялась оставаться с нами наедине, хотя мы – отребье, могли сделать с ней всё, что угодно. В нас давно бурлила чисто мужская страсть, которую невозможно было снять никаким душевым уединением с порно-журнальчиками, никакие цепь с кандалами не способны были сдержать эту бурю. Эта страсть была настолько крепка, что мы привыкли жить только с этим. Изо дня в день с одним лишь голодом. Просыпались с ним, засыпали, и даже во сне он преследовал нас. Но никто, при всей своей ненависти, даже не думал что-либо сделать с комендантом. Она была под моей защитой, занята мной. Я же только об этом и думал. Я представлял эту сцену много-много раз. Ведь она была очень, ррррр, очень аппетитной в свете этих раскалённых будней. Софитом моих мрачных дней. Отдушиной, лейтмотивом, кетгутом, сшивающим раны.

Её лицо… Совсем не грозное, а наоборот – игривое, так редко встречающееся среди местных надзирателей. Глаза, блестящие кошачьими искрами, длинные чёрные, как смоль, волосы, а улыбка… Я лишь однажды увидел её улыбку на долю секунды, когда случайно столкнулся с ней. Пожалуй, другой за такое хамство сидел бы в карцере, а я был вознаграждён улыбкой, которая перешла в крик, но с такой фальшивостью в голосе, что меня даже рассмешило. Меня и рассмешило – вы только представьте!

Я часто представлял, как аккуратно, будто боясь сломать фарфоровую вазу, придерживал её за подбородок, пока целовал, как лавирую своими губами-лодками по её шее, ключицам, лопаткам, плечам, и прижимаю к себе. Иной раз представлял, как хватаю её за волосы, натягивая их тетивой, сжимаю её шею до синяков и опускаю вниз, продолжая душить. Мне было странно присутствие того, кто нежно её любил, но его образы нравились мне больше. Я даже не сразу заметил, что со временем в фантазиях с ней Дикий Я мелькал всё реже.

Тело… Мясо. Для нас, голодных и диких, если ты не думал о теле, как о мясе – значит, ты слабел. Мои фантазии становились невинными, всё более нежными и человечными. Когда люди говорят, что мужчина смотрит на женщину как на кусок мяса, они даже не представляют, насколько они далеки. Вот мы – да. Мы – лютые каннибалы, готовые сожрать человеческую плоть. Сначала совокупиться, а после – сожрать. Некоторые из нас даже не прочь были сделать это одновременно.

Время шло и, как известно, если дрессировщик, запуская животных, показывает свою слабину, то звери перестают слушаться. Это происходило постепенно. Твари вокруг меня начали огрызаться в мелочах, замечать, что комендант расслабился. В ней не было былой твёрдости, уверенности в себе. Как, впрочем, и у меня – их лидера. Я знал причину, знал, что её страх ко мне пропал, а моё недоверие к ней стёрлось, и последняя преграда была снесена под корень. Разумно ли было засыпать рвы вокруг замка и открывать ворота, когда в ночи скрывались варвары?