Вскоре проявился еще один талант Блэквуда, та грань, что открывала ему навстречу сердца не только взрослых, но и детей. Писатель не завел своей семьи, но сколько добрых знакомых Элджернона с легкой душой оставляли на него детвору: мальчиков и девочек было не оторвать от дядюшки Пола. Почему – Пола? Так вышло, что имя литературного персонажа из его романа «Воспитание дядюшки Пола» (The Education of Uncle Paul, 1909), который создавался как раз в 1909 году в Швейцарии, сделалось «детским» прозвищем Блэквуда. «Всехний» дядюшка был неистощим на выдумки и, главное, умел без надменности и без сюсюканья говорить с детьми, до которых занятым взрослым часто не было особого дела. Этот полуавтобиографический роман посвящен «всем детям от восьми до восьмидесяти, что подвели меня к щели между мирами и с тех пор неустанно путешествуют вместе со мной в Страну между прошлым и будущим», как писал автор в эпиграфе. Одна из самых ярких сцен в романе – встреча героями утра в Стране между прошлым и будущим, когда навстречу солнцу поднимаются цветные ветра, яркими вымпелами вьющиеся над кронами деревьев. Способность растворить различные ощущения друг в друге и слить их воедино и составляет воспитание дядюшки Пола. Нестандартность детского видения, любознательность, так ярко переданная в образе Алисы современником и соотечественником Льюисом Кэрроллом, у Блэквуда присуща многим героям – детям и подросткам, начиная с Никеи, выведенной в «Воспитании дядюшки Пола». Через «щель» в ту Страну, где пребывают все мечты, где время вечно обновляется и где можно вновь подхватить оброненное слово, развить упущенные возможности и где томятся призраки сломанных вещей в ожидании тех, кто сможет их поправить и починить, можно проникнуть, только в достаточной мере «утончившись», то есть сумев сбросить груз повседневности. «У каждого есть места потоньше, вполне можно протиснуться», – говорит Никеи. Подобно лучшим произведениям для детей, книга эта мудра и читается на нескольких уровнях, в том числе мистическом. Поскольку она обращена к невинности, самому элементарному строительному блоку существования, Блэквуд считает, что так можно построить альтернативный привычному взгляд и разглядеть истинные Реальности в основе самого нашего существования. Бог был для писателя одним из аспектов таких Реальностей.

Путешествие весной и летом 1910 года укрепило его в этом убеждении. В мае того же года к Земле после 76-летнего перерыва подлетела комета Галлея, и многими овладел страх, замечательно переданный Артуром Конан Дойлем в романе «Отравленный пояс»: после прохождения планетой облака ядовитого газа гибнут почти все люди на Земле. Смерть Георга VII 6 мая усугубила дурные предчувствия. Однако 18 мая Земля прошла через хвост кометы Галлея без пагубных последствий. Блэквуд наблюдал комету в предрассветные часы с палубы парохода, плывущего по Средиземному морю в Черное, через Константинополь в Батум. Там он сплавлялся по стремительной порожистой реке Чорох, напомнившей ему Дунай, затем двинулся вглубь Малого Кавказа, поднявшись на одну из его вершин. Поездом добрался до Тифлиса, сущего Вавилона по смешению языков и пестроты типов, а в конце июня предпринял путешествие до Владикавказа на телеге. Перемещаться таким образом понравилось ему больше, чем на поезде: вокруг раскрывались благоухающие цветами долины, поражающие воображение панорамы, над которыми царил пик Казбека. Более недели бродил писатель по долинам вокруг Владикавказа и именно там, на более суровых северных склонах, определил место Врат в чудесный сад из романа «Кентавр» (The Centaur, 1911). Обратный путь до Тифлиса на автобусе занял каких-то двенадцать часов, что показалось Блэквуду непростительной спешкой: это вернуло его в современный ритм жизни. По возвращении в Европу, переполненный впечатлениями, он начал писать роман о существе, выжившем в современном мире с самых древних времен, но дело пришлось отложить, чтобы мысли устоялись. К середине февраля 1911 года он завершает давно писавшийся роман о человеке, помнящем все свои реинкарнации, «Джулиус Ле Валлон» (Julius Le Vallon, 1916), и только тогда вплотную садится за «Кентавра», который завершается звуками флейты Пана. Одновременно он пишет несколько рассказов и повестей, составивших опубликованный в следующем году сборник рассказов о природе «Сад Пана»(Рбт 5 Garden: a Volume of Nature Stories, 1912).

Притом ужас, который охватывает подчас его героев, – не панический. Пан для Блэквуда – вовсе не языческое божество, а олицетворенный западной культурой способ общения с природой, Землей как всеобъемлющим живым существом. Греческая приставка «пан», как известно, придает понятиям значение всеобщности. Собственно, согласно одной из легенд, Пан уже в младенчестве был настолько жизнелюбивым, что доставлял всем великую радость: оттого его так и нарекли. А как мы знаем, древнегреческие мифы, аккумулировавшие в себе мудрость человечества доантичной эпохи в живых красках и образах, поддаваясь самым различным трактовкам, становятся своего рода набором концептов гуманизма в западноевропейской традиции, которая вычленила человека из природы, а последнюю наделила его качествами. В этом мощь и слабость гуманизма, поскольку природные силы неисчерпаемы в единстве взаимосвязей, но, приспособленные к нуждам человека, они могут искажаться в силу искажения ценностей в обществе: чрезмерная эксплуатация ресурсов нарушает гармонию и порождает цепную реакцию разрушения построенного людьми. Блэквуд больно переживал распад связей с природой и мечтал о ее восстановлении для большинства. Именно эта тяга к гармонии лежит в основе романа. И кентавром в таком понимании является каждый человек, несущий в себе миллиардолетнее наследие эволюции, от которого современные люди по неразумию отказываются, будучи не в состоянии ощутить напрямую связи с породившей их планетой.

Сборник «Сад Пана» открывала повесть «Человек, которого любили деревья» (The Man Whom the Trees Loved). Герой ее, мистер Биттаси, полностью настроившись на гармонию с лесом, сливается с ним и исчезает из мира людей: его жене остается только пустая оболочка. А для миссис Биттаси мир леса совершенно чужд. Тут Блэквуд являет картину невозможности сочетания представлений современного человека в его себялюбии с природным бескорыстием и существованием вне системы ценностей западной цивилизации, что не может не пугать верных ее чад. Эту повесть Блэквуд писал в особняке своих новых знакомых, барона Кнупа и его жены Майи, которой посвящены «Кентавр» и еще несколько произведений писателя. Повстречались они, скорее всего, на пароходе по пути на Кавказ.

Отец русского барона Йохана Кнупа (1846–1918), Людвиг, разбогател на текстильном производстве в Нарве, за что и получил свой титул. Братья Кнупы были баснословно богаты, к тому же они были меломанами и коллекционерами. Причем коллекционировали не что-нибудь, а скрипки Страдивари, собрав в итоге двадцать девять инструментов великолепного звучания. А Майя (настоящее ее имя было Мэйбл Стюарт-Кинг, но так никто ее не называл) стала женой барона, – вероятнее всего, именно благодаря тому, что играла на скрипке Страдивари – своем единственном достоянии: она рано ушла из дому в поисках своей крестной, немецкой принцессы. Всё странно было в отношениях этой пары, являвшей собой союз полных противоположностей: мрачный, нелюдимый барон был вдвое старше своей искренней, непосредственной жены, становившейся душой любой компании. А скрипку Йохан Кнуп у жены отобрал: он присоединил инструмент к своей коллекции и не разрешил Майе больше играть на ней. Эта история послужила для Блэквуда толчком к написанию рассказа «Пустой рукав» (The Empty Sleeve, 1911). Кнуп много ездил по делам фирмы, и у него были дома в Лондоне и Париже, а в Египте он открыл санаторий в Хелване неподалеку от Каира. Там же им был основан и отель «Эль-Хаят», впоследствии выросший в международную сеть. Зиму Кнупы проводили в Египте. Там в обществе Майи или неподалеку от нее несколько зим провел и Блэквуд.

Бесконечность Египта во времени и пространстве лучше всего ощущалась Блэквудом в пустыне, заворожившей его своим величием больше, чем пирамиды и Сфинкс. Он провел две ночи в ущелье Вади Хоф, оставаясь палящим днем в спальном мешке, а ночью впитывая в себя ощущение пустыни. Навеянный этими переживаниями рассказ «Песок» (Sand, 1912), в котором попытка вызвать древнего духа Египта приводит к катастрофическим последствиям для самонадеянных современных магов, проникнут физическим ощущением толщи веков, испытанным Блэквудом в Вади Хоф.

1910–1914 годы стали самым плодотворным периодом его жизни именно благодаря Майе – женщине, которая была самым духовно близким ему человеком, истинной музой.

Повесть «Проклятые» (The Damned, 1914) – красноречивый тому пример. В ней слились и воспоминания о непримиримом ригоризме евангелических встреч в родительском доме, и непреклонный образ барона, послуживший прототипом для Франклина. Башни с прилегающими угодьями сильно напоминают купленный Кнупом в 1903 году особняк на границе графств Кент и Сассекс, а героиня повести носит имя его музы – Мэйбл. Но примечательнее всего лейтмотив: сквозь все искажения мира, вызванные фанатизмом разных времен, прорывается убеждение, что никто не проклят, ничто, кроме зашоренного представления о праведности исключительно одной разновидности веры, не мешает людям проникнуться деятельной любовью друг к другу. Из гнетущего мира, где «ничего не происходит», может быть лишь один выход – понять и принять другого. Особенно запоминается зарисовка бытовой сценки – рыданий связанной мальчишками сестренки.

«– Мы собирались сжечь ее, сэр, – сообщил мне старший из мальчиков, а на мое недоуменное „за что?“ не замедлил пояснить: – Никак не хотела поверить в то, во что нам хотелось».

Действительно, почем им знать, что так делать не положено, ведь это «для ее же блага»; так же веками уверяли инквизиторы.

Восприятие «Кентавра» было неоднозначным: одни обвиняли автора в идеализме и наивности, другие – такие как Джордж Рассел (Ǽ) – восхищались созвучию собственным поискам. Особенно же Блэквуд ценил отклик Эдуарда Карпентера, слова которого из книги «Цивилизация: причина возникновения и способ исцеления» он поставил эпиграфом ко второй главе романа. Тот писал: «Должно быть, вами овладел приступ настоящей „страсти к Земле“, если вы смогли столь явственно ее передать»^[7]. Жгучая страсть и вера в возможность «счастья для всех» действительно позволила Блэквуду создать строки необыкновенной эмоциональной силы, заставляющие уже не одно поколение читателей помнить описание того момента, когда Врата из Рога и Слоновой Кости открываются О’Мэлли. Однако писатель жил в реальном мире и понимал, что так называемое продвижение цивилизации так просто не остановить. Единственным путем преодолеть разрушение он считал распространение красоты в умах и сердцах детей. Так родилось у него желание создать мюзикл «Звездный экспресс»(Starlight Express).

Память о воображаемых детских путешествиях в подаренном отцом вагоне слилась с впечатлениями от путешествий реальных, «Питером Пэном» (Peter Pan) Дж. Барри и мыслями, высказанными в «Воспитании дядюшки Пола». Результатом стала книга «Пленник Волшебной страны». Там дети с помощью своего дяди отыскивают волшебную пещеру, где собирается звездная пыль, с помощью которой можно «разпутлить» (unwumble) запутавшихся в повседневных заботах взрослых и вернуть им ясность видения красоты мира. Блэквуд всегда тяготел к театру: еще в Америке в поисках работы он дебютировал на сцене в роли тюремщика гастролирующей труппы Дж. Гилмура в 1894 году, в Англии знал многих актеров и драматургов того времени, впоследствии долгое время жил в семье выдающегося шекспировского актера Генри Эйнли (1879–1945); дети Эйнли были ему как родные. Вначале роман для сцены адаптировала Вайолет Перн, музыку написал талантливый композитор и певец Клайв Кэрри, началась подготовка спектакля, принятого к постановке в лондонском «Хеймаркет тиэтр». Но тут началась Первая мировая война, и на ее фоне история, предложенная Блэквудом, выглядела всё более и более оторванной от жизни и несвоевременной. Однако сестра Вайолет, Мюриэл Перн, актриса, «заболевшая» этой пьесой, внушающей надежду на перемены к лучшему, не оставляла попыток найти постановщика. Ее попытки увенчались успехом, когда владелица лондонского «Кингсуэй тиэтр» Лина Эшвелл согласилась поставить ее на Рождество 1915 года. Музыку для спектакля написал Эдуард Элгар (1857–1934), с которым у Блэквуда установились самые дружеские отношения до конца жизни композитора. Краткий – всего два месяца – постановочный период, конечно, сказался на недостаточном соответствии декораций духу пьесы, но выразительная игра как взрослых, так и детей позволила «Звездному экспрессу» выдержать сорок представлений – немало для военного времени. Однако выявилась и недостаточность драматического действия в этой мистической по существу пьесе, о чем Блэквуду писал позже Дж. Б. Пристли, которого тот просил адаптировать текст для более современной постановки. Важность заложенного в мюзикл подтекста заставляла Блэквуда неоднократно возвращаться к нему, но больше авторский вариант произведения так и не увидел свет рампы. Но вот ирония судьбы: мюзикл «Звездный экспресс» существует – хотя и без Блэквуда и Элгара; он рассказывает историю паровозика в мире современных локомотивов. Звездная пыль присутствует в нем лишь в виде пародий на эстрадных звезд современности и недавнего прошлого – Майкла Джексона и Элвиса Пресли. Не гнавшийся за земными богатствами и вещами Блэквуд не смог придать своей пьесе широкую известность, но символ его мечты эхом коснулся воображения множества детей в Америке и других странах мира, посмотревших мюзикл Эндрю Ллойда-Уэббера и Роберта Стилгоу начиная с середины 1980-х годов до нашего времени. «Звездный экспресс» считается наиболее долгоживущим британским мюзиклом после «Кошек».