Не доезжая до Гостиного двора, она поблагодарила своего возницу и расплатилась с ним. Анна едва держалась на ногах от усталости и недосыпания. Ужасно захотелось очутиться, наконец, в одиночестве и безопасности, отдохнуть, выспаться – но вот где? У Чернышева переулка Анна подозвала извозчика и велела отвести её на Дворцовую площадь, в дом Кусовникова, где располагался гостиный дом «Европа».

Позднее утро застало её в постели, в богато убранной незнакомой комнате, так что, только открыв глаза, она даже не сразу вспомнила, где находится – а когда поняла, возблагодарила Бога, что, кажется, её больше никто пока не преследовал, и можно никуда не спешить. Почувствовав голод, Анна оделась и спустилась в ресторан – он оказался не менее роскошным, чем комната. Ей подали превосходный омлет с грибами и чашку горячего шоколада; мелькнула тревожная мысль, что денег в её кошельке не так много – их, пожалуй, не хватит надолго! Анна маленькими глоточками пила шоколад, одновременно размышляя: как теперь быть? Вероятно, надо как можно скорее подыскать более скромное жильё! Ну, а что же потом?!

Ах, если бы рядом с нею оказался кто-нибудь взрослее, умнее и опытнее в житейских делах! Кто-нибудь не такой растерянный и перепуганный, кто подсказал бы, как выжить совсем одной, без средств – да ещё сделать так, чтобы Владимир и мачеха не нашли её и не попытались снова уничтожить!

Обращаться к знакомым нельзя – все считают её погибшей. У Анны не было задушевной подруги, которой можно было бы написать и попросить помощи или совета; не было у неё и близких родственников. Где-то в Выборгской губернии, к северу от Петербурга, как она слыхала, жила дальняя родня её отца, Алексея Петровича Калитина. Но Анна никого из них никогда не видела, не знала даже, живы ли эти люди. Да и как их разыскивать, куда именно ехать?

Можно было бы обратиться к доктору Рихтеру и его супруге: доктор дружил с папенькой и всегда очень заботливо относился к сёстрам Калитиным. Однако семья Рихтер обожала графа Левашёва и восхищалась им. Доктор ни за что не поверил бы, что Владимир пытался убить Анну – скорее мог решить, что «бедняжечка Анет повредилась рассудком после того страшного пожара» – и вернул бы её мужу и мачехе. Нет, идти к Рихтерам никак невозможно. Да и остальные их светские приятели и знакомые тоже ни за что не поверят, что граф Левашёв – убийца! Анну сочтут сумасшедшей; а что же ещё им останется думать? Доказательств вины мужа у неё нет. Ничего нет, кроме слов Любы, а Люба вряд ли согласится их кому-нибудь повторить – она сама боится Левашёва, ибо знает, что он способен на всё!

Анна почувствовала, как на глаза навернулись слёзы – она смахнула их сердитым движением. Что толку сидеть здесь и плакать: надо думать, думать! Ей повезло остаться в живых, повезло целых три раза! Значит, она обязательно должна выпутаться; по крайней мере, теперь она свободна от Левашёва, от мачехи, и, даст Бог, никогда больше их не увидит!

И потом – её разговор с князем Полоцким ещё не закончен. До этого момента Анна запрещала себе предаваться унизительному воспоминанию, как её отверг человек, в которого она влюбилась со всей своей девической пылкостью. Но если он к ней равнодушен, зачем же пытался помогать, предупреждал об опасности?

Полоцкий – единственный, кто мог бы рассказать Анне о матери. Возможно, Алтын жива, и князь знает, где она сейчас! А что, если Даниле было приказано отвезти Анну к её маменьке?!

С досады она едва не топнула ногой. Тогда отчего Вацлав Брониславович не поехал с ней сам, не объяснил всё толком, а вместо этого написал невразумительную записку и отправил её неизвестно с кем и неизвестно куда?!

Ну уж, нет! Больше Анна не станет доверять на слово никому на свете! Как только она устроится где-нибудь, наймёт скромную комнату, она напишет Полоцкому, не подписываясь – и предложит встретиться без свидетелей. Больше он не сбежит от неё вот так, молча! Анна заставит его рассказать о матери. В конце концов, она имеет на это право! А потом, если он не захочет её сопровождать, Анна поедет к ней сама…

Она вздрогнула, услышав знакомые голоса, поспешно опустила на лицо вуаль и прикрылась веером. Вовремя! В залу ресторана, громко смеясь и болтая, входила группа молодых людей – по-видимому, они договорились здесь позавтракать. Среди них был знакомый Анне светловолосый граф Шувалов, а с ним ещё один молодой человек в военной форме, имени которого она не могла сразу вспомнить, но точно встречала его раньше.

Господи, какую глупость она совершила, когда приехала сюда! Да этот ресторан, несомненно, посещает половина её петербургских знакомых!

Молодые люди велели сдвинуть несколько столов, приказали подать шампанского – они собирались чествовать кого-то из компании в связи с повышением по службе. Воспользовавшись суматохой в зале, Анна выскользнула из ресторана.

* * *

Вечером того же дня она обосновалась в скромных, но прилично обставленных меблированных комнатах на Гороховой улице. И уже следующим утром обнаружила, что её обокрали: Анна по недомыслию и неопытности не догадалась припрятать получше ридикюль, где лежали её туалетные мелочи и кошелёк с оставшимися деньгами. В отчаянии она кинулась к хозяину и пригрозила тотчас позвать городового и заявить о краже, если ей не вернут ридикюль. Хозяин комнат, уразумев, что пылкая барышня не отступится, сурово допросил половых, убиравших помещения – итогом этого разговора был «внезапно» найденный ридикюль со всеми её вещичками. Вот только денег в нём не оказалось.

Предаваться новому отчаянию было некогда; Анна поняла, что сделала большую ошибку, остановившись одна в таком месте. Её богатое платье и драгоценности слишком привлекали внимание – сегодня у неё украли ридикюль, завтра утром она не обнаружит ни одежды, ни ботинок, ни своих золотых серёг… Анна направилась к ближайшей модистке – продать своё дорогое бархатное платье и отороченную мехом пелерину с горностаевой муфтой. Взамен она приобретёт более скромный наряд, расплатится за комнату и подыщет подходящее жильё подешевле.

В модном магазине Анне наконец-то повезло: бойкую портниху, говорившую с сильным французским акцентом, как раз зашла навестить приятельница – изящная белокурая дама, одетая скромно и опрятно. Её звали Аграфена Павловна Лялина. Она с сочувствием обратилась к Анне и спросила, не пожелает ли сударыня нанять комнату у неё – очень недорого и на любой срок. В доме постоянно проживает только она с племянницей, и лишь временами их навещает кузен – очень воспитанный и приличный человек.

Анна согласилась, поскольку снова пускаться на поиски сил больше не было. Уже к вечеру она очутилась в тихой Колтовской улочке – и первый раз ненадолго вздохнула свободно… Впрочем, хотя хозяйка и была необыкновенной милой и внимательной женщиной, пользоваться её добротою Анне не позволяли ни совесть, ни воспитание. По совету госпожи Лялиной она отправилась к её знакомому ростовщику закладывать драгоценности – и уже к концу зимы все её золотые вещи, кроме браслета маменьки, достались господину Дорошкевичу. Дважды Анна отправляла письма князю Полоцкому по адресу его петербургской квартиры; там всякий раз отвечали, что барин изволил уехать, а когда вернётся – неизвестно.

Глава 5

Всеслав направлялся в скит, где ныне проживало племя Велижаны – вернее, те, кто из племени остался. За время своего существования «оборотни поневоле», которых остальные считали выродками, и правда, превратились в жалких, безвольных существ. Они боялись всех на свете, не умели себя прокормить, потеряли почти все навыки человеческой жизни, а новых, волчьих – не приобрели. У них не получалось ловко охотиться днём в зверином обличье, ночью же, в темноте, они плохо видели и не могли ни пахать, ни сеять, ни даже ягод-грибов как следует набрать. Плохо было то, что проклятье ведьмы касалось и их немногочисленных детей – те появлялись на свет точно такими же, как их родители – и конца-краю этому не предвиделось.

Многие из племени отчаялись и, будучи в человечьем облике, покончили со своей жизнью. Другие смирились, опустились, готовы были жить по-собачьи – радуясь лишь хорошему куску еды да тёплой конурке. В племени осталось не так много старожилов, которые всё ещё на что-то надеялись… Ну, а молодёжь, как и везде, часто бывала беззаботна – это всегда кончалось плохо.

При этом сама Велижана, которую несчастные «оборотни поневоле» давно звали своей княгиней, изо всех сил старалась не допустить соплеменников окончательно одичать и забыть о том, что когда-то они были людьми. Когда князь Полоцкий с Велижаной впервые увиделись, Всеслав почувствовал к ней уважение. Княгиня оборотней держалась спокойно и уверенно; только увидев Полоцкого, она поклонилась ему до земли и поцеловала его руку, не потеряв достоинства.

Велижана оказалась крупной, статной женщиной с золотисто-рыжей косой и твёрдыми, точно высеченными из гранита чертами лица. У неё были большие тёмные глаза, широкие скулы, крупные, пухлые губы и обветренная кожа. Всеславу рассказывали, что за своих оборотней она всякий раз готова была бесстрашно бороться. Если на них нападали, сама возглавляла оборону – в волчьем ли, в человеческом ли обличье. Будучи очень сильной, физически выносливой женщиной, Велижана, не задумываясь, бралась хоть за дубину, хоть за топор или даже саблю – у племени имелось немного оружия, добытого у людей.

Вокруг скита сейчас, ночью, было спокойно: видно, местный пристав всё-таки добился, чтобы беспорядки вокруг владений князя Полоцкого прекратились. Только вот надолго ли?

Всеслав спешился и только собирался постучать в крепкие дубовые ворота, как раздался скрип засова – похоже, оборотни его уже заметили или услышали. Всеслав прищурился: в глаза ударил свет факелов. В отличие от него, «оборотни поневоле» не обладали острым ночным зрением.

Встречающие поклонились ему в ноги; хорошо уже, что часовые исправно охраняли ворота. Всеслав пригляделся и заметил среди них сына Велижаны – крепкого рыжеволосого парня, очень похожего на мать.

Они вместе подошли к дому – простому, бревенчатому, в два этажа. На верхнем этаже находились комнаты Велижаны и её родичей, на нижнем – всех прочих. В дневное время, становясь волками, «оборотни поневоле» либо спали в подклети, либо бродили среди деревьев в границах скита, не выходя за ограду. Ну, а если кто выходил, на свой страх и риск, назад мог и не вернуться.

Велижана всё-таки заставляла своих подопечных кое-как засевать огороды, ухаживать за садом, собирать фрукты. И даже по ночам, в немногие свободные часы, она обучала детишек читать и писать – либо настаивала, чтобы это делал за неё кто-то из старейшин.

Всеслав поглядел на неубранные затоптанные грядки с остатками растений, на неухоженный двор и полянку, где валялись мусор, разбросанные дрова, кинутые, будто за ненадобностью, пилы и топор… Грязь и разруха… Сын Велижаны заметил его взгляд и виновато потупился.

– Нехорошо, Велимир: если уж взялись за дело, надо делать как следует. Почему не держите в порядке двор? Коли тяжело, скажи – я пришлю сюда моего Данилу с подручными, они помогут, подправят всё, научат, если забыли…

Всеслав уже знал, что несколько недель назад Велижана потеряла мужа – того самого сына старосты, про которого говорили, что он связался с ведьмой-мельничихой. Однако её горе – это её горе, оно вовсе не оправдывало лени и небрежения остальных «оборотней поневоле».

– Вы бы матушку навестили, государь, – попросил Велимир. – А если Данила поможет – век будем благодарны.

Всеслав прошёл в плохо прибранные сени; ему встретились несколько оборотней, и каждый, только увидев, пугливо кланялся, а то и падал ниц. Почти все они в образе людей были неопрятны, лохматы, немыты, в истрёпанной, давно не чиненой одежде, босые.