Так вот. Звягину не раз доводилось слышать, что высшее советское руководство очень опасается за сохранность Транссибирской магистрали. Дескать, если врагу удастся ее повредить, то в этом случае на фронте неминуемо возникнут большие трудности. А вместе с ними заглохнет и победное наступление Красной армии, и освобождение оккупированных врагом земель. Правда, при этом советским руководством выражалась уверенность, что как-то существенно повредить Транссиб и парализовать его работу – дело непростое, можно даже сказать, нереальное. Магистраль находится в глубоком советском тылу, тянется через всю Сибирь. Даже добраться туда фашистским диверсантам и то большая проблема. Да и добравшись, они ничего существенного сделать не смогут. Потому что чтобы вывести из строя столь мощную и протяженную магистраль – усилий только одной или даже двух, да хоть даже трех или четырех диверсионных групп явно не хватит. Здесь, пожалуй, нужна как минимум дивизия. А как ее перебросишь скрытным образом в глубокий тыл? К тому же там, в тылу, также есть части Красной армии, которые, в случае чего, дадут диверсантам отпор. Но тем не менее относиться с беспечностью к такой гипотетической опасности все равно нельзя. Необходимо быть бдительным – во всех смыслах этого понятия.

Но что, если все-таки попробовать обмануть бдительность советской власти? Что, если несмотря ни на что, попытаться нарушить работу магистрали? Хотя бы на короткое время? Вот это и было темой ночных размышлений Звягина.

Он сам был родом из тех краев, он родился и провел детство в городке Мариинске. Этот городок аккурат располагался на Транссибирской магистрали. На магистрали путевым обходчиком работал отец Звягина, да и сам он также начинал свою трудовую деятельность там же – подсобным рабочим в паровозном депо. Правда, недолго, потому что вскоре его забрали в армию, а дальше были командные курсы и военная карьера…

Так вот почему бы, несмотря ни на что, не попытаться нарушить работу Транссибирской магистрали? Допустим, в районе того же Мариинска? Как это сделать? Тут у Звягина имелась замечательная, как ему казалось, мысль. Мариинск, да и другие соседние города, которые также расположены на магистрали или неподалеку от нее – это, ко всему прочему, еще и край лагерей, в которых содержатся заключенные. Множество заключенных, может быть, тысячи! И уголовники, и бытовики, и политические – всякие. И у всех у них – затаенная, а у кого и открытая обида на советскую власть. Даже и не обида, а ненависть! Ведь именно советская власть заперла их в лагеря и лишила свободы. Ну, а где обида, там и желание отомстить. Да хотя бы даже и не отомстить, а просто вырваться на свободу.

Но свобода, она дорого стоит. За нее надо платить немалой ценой. Иначе говоря: я помогаю тебе обрести свободу, а ты мне за это платишь. И не деньгами, и даже не золотом, а, допустим, выполняешь какое-то поручение. Допустим, нужно взорвать мост Транссибирской магистрали. Или вывести из строя несколько перегонов, подорвав на них рельсы. Или взорвать паровозное депо хотя бы в том же Мариинске. Да мало ли что можно сделать, чтобы нарушить бесперебойную работу магистрали.

Конечно, один или даже десяток освобожденных зэков с такой задачей не справятся. А если их объединить в отряды? Если дать им в руки оружие? Если поставить над ними правильных командиров, которые объяснят им, что и для чего они должны делать?

Где найти таких командиров? Допустим, заслать их в лагеря под тем или иным видом и предлогом. Где добыть оружие? Поднять в лагере восстание, разоружить охрану – вот тебе и оружие.

А дальше получится подобие снежного кома. Обязательно получится! За одним лагерем восстанет другой лагерь, за ним – третий, четвертый, пятый… Вот тебе и боевые отряды. И всем им поставить задачу: всячески стараться вредить Транссибу. Взрывать, ломать, крушить… Главное, объяснить, что все это – дело полезное и нужное, все это – святая и праведная месть советской власти, которая в свое время упекла их в лагеря… Вот это и будет идеология повстанческих зэковских отрядов. А где идеология, там и победа.

Но и это еще не все! Еще в район Мариинска нужно направить хорошо обученную и экипированную диверсионную группу. Так сказать, для общего руководства. Из кого она будет состоять? В принципе это не так и важно. Из немцев, из бывших красноармейцев, угодивших в плен… Из красноармейцев даже лучше, чем из немцев. Все-таки красноармейцы – свои, то есть местные, бывшие советские граждане. Они, в отличие от немцев, быстрее впишутся в действительность. А это очень важное условие – чтобы на тебя обращали как можно меньше внимания. Ну и, конечно, диверсионной группе нужен толковый командир. Впрочем, это уже не его, Звягина, дело. Это – как решат немцы.

И притом – всю эту операцию нужно провернуть как можно скорее! Сейчас февраль, а в апреле наступит весна. А с наступлением весны советские войска обязательно пойдут в наступление по всем фронтам. Так вот, нужно их опередить. То есть постараться к этому сроку парализовать работу Транссибирской магистрали.

А что касается восстания в лагерях, то его лучше всего поднять также в апреле. Сейчас зима, а в Мариинске – там сибирская зима. А зэк зимой на свободу не стремится – замерзнет насмерть. Весна – совсем другое дело. С наступлением весны зэка неудержимо тянет на волю. Вот и нужно воспользоваться таким зэковским порывом…

Вот только нужно поторопиться, потому что весна – она уже на подходе. А организационных дел, связанных с подготовкой и осуществлением операции, предполагается немало. Одна заброска диверсионной группы в Сибирь чего стоит. Ведь это же тысячи километров!

Как же назвать операцию, над которой размышляет сейчас Звягин? А если «Что делать?». А что – хорошее название и с чисто русским колоритом. Что делать – это исконный вопрос, всегда стоявший перед россиянами и Россией. Вопрос всегда был, а точного ответа на него никогда и не было. Ну, так пускай немцы и дадут, наконец, ответ на этот вопрос. А он, Звягин, им поможет. Подскажет…

Наутро Звягина вновь привели в тот самый кабинет, и вновь его встретили те же самые абверовцы – Эрлих и Штеле.

– О, я вижу, что вы не спали всю ночь! – с прежней своей ироничной насмешливостью произнес Штеле. – Надеемся, что причина вашей бессонницы была уважительной.

– Да, я почти не спал, – согласился Звягин. – Я размышлял и делал выводы…

– Вот как – даже выводы! – поощрительно произнес Штеле. – Очень интересно! Надеемся, вы поделитесь с нами вашими выводами. Мы заинтригованы.

По всему было видно, что Штеле не просто иронизировал, он не верил Звягину. А значит, ему не верил и другой собеседник – Эрлих. И это Звягина угнетало и пугало, но что он мог поделать? Он был в полной власти Штеле и Эрлиха, они сейчас были его судьями, а может статься, что и палачами.

Собравшись с мыслями, Звягин рассказал Эрлиху и Штеле о результатах своих ночных размышлений. И даже сообщил придуманное им название будущей операции. К немалой его радости, Эрлих и Штеле иронизировать не стали. Они обменялись взглядами, и только. Затем Штеле произнес:

– Что делать, что делать… Вечный русский вопрос…

– Именно так! – поддакнул Звягин.

– Хорошо, – сказал Штеле. – Результаты ваших ночных размышлений заслуживают того, чтобы над ними подумать. Ступайте к себе. Когда вы нам понадобитесь, мы вас вызовем.

Звягин вышел, испытывая при этом огромное душевное облегчение. Кажется, ему удалось убедить немцев в том, что он может принести пользу. А коль так, то очень может статься, что дальше все будет просто замечательно. Для него замечательно, для Звягина.

Глава 5

После ухода Звягина Эрлих и Штеле стали совещаться.

– Я вижу, что ты не веришь этому русскому полковнику, – сказал Штеле Эрлиху.

– Ты прав, – мрачно ответил тот. – Не верю.

– Думаешь, он блефует? – прищурился Штеле.

– Возможно, что и так, – ответил Эрлих.

– И это означает, что он не тот, за кого себя выдает?

– Именно.

– Да, но какой смысл в этой его игре? – Штеле встал и прошелся по кабинету. – Допустим, мы поверили в то, что он нам сказал. Идея действительно стоящая. Как ты сам знаешь, там, – Штеле указал пальцем вверх, – давно уже думают над тем, как перекрыть каналы снабжения для русской армии. И, между прочим, упоминалось и о Транссибирской магистрали. Причем не один раз и всерьез… Но, похоже, эти мудрецы в высоких кабинетах так ничего путного до сих пор и не придумали. Магистраль действует, и по ней все так же поступает все необходимое для Красной армии. Оттого она и перешла в наступление… И тут появляется русский полковник-перебежчик и практически с ходу предлагает нам интересную идею! Согласись, что идея и впрямь интересная.

– Именно это меня и смущает, – мрачно произнес Эрлих. – Такие идеи с ходу не рождаются. Они – результат многодневных напряженных размышлений.

– Захочешь жить – придумаешь еще не то, – улыбнулся Штеле. – Хотя, конечно, в какой-то мере ты прав… Думаешь, это ловушка?

– Возможно, – коротко ответил Эрлих.

– И этот полковник, соответственно, подсадная утка?

На это Эрлих и вовсе ничего не сказал, лишь пожал плечами.

– Герд, – обратился Штеле к Эрлиху по имени. – Ты прекрасно знаешь, как я ценю твой трезвый ум и здоровый пессимизм. Однако на этот раз мне кажется, что ты неправ. Давай рассуждать логически. Допустим, этот русский полковник и в самом деле провокатор. И, соответственно, фанатик. Да, фанатик, – заметив, что Эрлих удивленно посмотрел, повторил Штеле. – Потому что выйти живым из такой рискованной игры – дело практически невозможное. Если мы его хоть в чем-то заподозрим, то сам понимаешь, что с ним будет дальше.

Штеле опять прошелся по кабинету и сделал несколько энергичных движений руками.

– Все-таки малоподвижная у нас с тобой работа, – скривился он. – Все больше приходится работать головой. А малоподвижность – это плохо для всего организма, в том числе и для умственных способностей. Получается заколдованный круг.

– Просись на фронт, – мрачно усмехнулся Эрлих. – Там движения гораздо больше. Что, безусловно, отразится на твоих умственных способностях.

– Узнаю своего друга Герда Эрлиха! – рассмеялся Штеле. – Но однако же по некоторым причинам я предпочитаю быть здесь, а не на фронте. Итак, позволь мне продолжить. Допустим, русские и впрямь решили затеять с нами игру и подсунули нам провокатора-фанатика в лице этого полковника. Но в чем суть такой игры? В чем, так сказать, высокий замысел русских? Делай со мной что хочешь, но никакого высокого смысла я не вижу. В конце концов, чем мы рискуем в этой игре? Неужели только тем, что мы потеряем группу диверсантов, заброшенную в глубокий тыл русских? Так невелика потеря… И, думаю, русские не стали бы ради этого затевать с нами какую-то игру. Не надо считать их дураками. Ну, а еще что мы здесь теряем? Ты молчишь, друг мой Герд Эрлих? Вот и я недоуменно умолкаю.

Выговорившись, Штеле сел на диван и закрыл глаза. Он думал. Думал и Эрлих. Они молчали долго.

– Там, – отозвался наконец Штеле и опять указал пальцем вверх, – наверное, уже головы себе сломали, размышляя, как оставить Красную армию без снабжения. Но, похоже, никто еще не додумался использовать для этого советских заключенных. Идея, прямо скажем, оригинальная и неожиданная. А значит, имеет шансы на успех. И потому я предлагаю подумать над ней основательно.

– Ты считаешь, что можно верить заключенным? – спросил Эрлих.

– В нашем положении можно верить хоть черту, – ответил Штеле. – Это во-первых. А во-вторых… Представь, друг мой Эрлих, что тебя за все твои старания взяли и засадили в концлагерь. Ну? Скажи, разве в этом случае ты не затаишь обиду на власть? Не захочешь ей отомстить – по мере своих сил и возможностей? И вот тебе вдруг предложили такую возможность… Конечно же, ты используешь эту возможность и подложишь взрывчатку под какой-нибудь мост. Разве не так? Получишь, так сказать, моральную компенсацию. И к тому же не забывай еще об одной компенсации – о свободе.

– Ты говоришь о психологических моментах… – в раздумье произнес Эрлих.

– А о чем же еще! – воскликнул Штеле. – Разумеется, о них!

– Да, но те, о ком ты говоришь, – заключенные. Убийцы, воры, возможно, те, кто отбывает заключение по политическим мотивам.

– Тем более! – развел руками Штеле. – Кому, как не политическим заключенным, быть мстителями? Это же принципиальные враги советской власти. Пригодятся и убийцы с ворами. Для них, как известно, главное – оказаться на свободе. И тут им предлагают такую возможность. Неужто они ее упустят? Опять же, друг мой Эрлих, я говорю о человеческой психологии.