Мобилизация организма (страница 4)
Вместе со Штефаном, другом детства, мы предприняли составление геологической карты Монтес-де-Толедо в Центральной Испании. На много недель мы разбили наш лагерь в Порсуне, крошечной деревушке в Ламанче. Этот лагерь представлял собой старый – даже по тем временам – автобус «фольксваген» с раздельными ветровыми стеклами и громыхающими боковыми распашными дверями, которые порой открывались во время движения; и трапециевидную вместительную палатку без подкладки, но зато со столом, стульями, портативной газовой плиткой, газовой лампой и всевозможными припасами – консервами и суповыми концентратами. Вечером, под открытым небом, свет этого газового рожка создавал в лагере подлинный уют. Мы раскладывали на раскладном столе наши находки – образцы пород и окаменелости, пристально их изучали и описывали. После этого данные заносились в полевой журнал вместе со сведениями о месте обнаружения или о пространственном положении слоев горных пород или, как говорят геологи, о «простирании породы». Это простирание устанавливается с помощью геологического компаса, который наряду с молотком, карандашом и полевым журналом считается важнейшим инструментом работы геолога в поле. Самое интересное, что в геологическом компасе запад и восток меняются местами, а деление лимба на 360° направлено влево, то есть против часовой стрелки. Это делается из чисто практических соображений, поскольку при работе с геологическим компасом, при наложении его на слои пород, стрелка должна всегда показывать на север. Для того чтобы надежно контролировать положение компаса, этот стандартный инструмент геолога снабжен миниатюрным водяным уровнем и маятниковым отвесом, с помощью которых определяют угол наклона слоя породы к поверхности земли. Результаты измерений переносятся на топографическую карту. Так, шаг за шагом, создавалась подробная геологическая карта Монтес-де-Толедо. Особенно полезными оказались данные черно-белой аэрофотосъемки, полученные нами перед отъездом из Мюнстера в архиве снимков с воздуха. С помощью отрегулированного полевого стереоскопа, работающего, как Viewmaster, которым пользуются в кинотеатрах и трехмерные изображения которого приводили меня в восторг еще в детском саду, мы смогли на нашем складном столе в Порсуне получить в высоком разрешении трехмерные изображения области, нанесенной нами на карту. Какой же это чудесный инструмент! Благодаря ему мы были избавлены от необходимости лично обходить местность, особенно те ее участки, которые изобиловали клещами и весьма живописными змеями.
Естественно, за этим складным столом не только хорошо работалось, за ним отлично елось и пилось. Деревенская молодежь с воодушевлением принимала участие в наших посиделках, которые иногда заканчивались поздно ночью в единственном местном баре «Лос-Эрманос» на центральной площади. Это было прекрасное отвлечение от тяжелых будней. Правда, местных служащих гуардиа-сивиль в их комичных треуголках с трапециевидным клапаном на затылке больше интересовала законность нашей странной деятельности. Но к этому мы были прекрасно подготовлены, так как запаслись в Мюнстере и Мадриде разрешительными документами на испанском языке со всеми положенными печатями.
Путь к этим исследованиям проторил немецкий геолог Франц Лотце. Он занимался ими в Испании и Марокко несколько десятков лет, имел полезные связи во всех инстанциях, вплоть до министерств, а с 1948 по 1968 год был директором Геолого-палеонтологического института Вестфальского университета Вильгельма в Мюнстере. Один из его многочисленных учеников, Лютц Бишоф, продолжил работу в Испании и специализировался в аэрофотогеологии, в области, которой я сильно заинтересовался, будучи студентом-геологом. Новые возможности аэрофотогеологии стали темой моей дипломной работы в узком смысле и привели меня к умению оценивать данные о геологическом строении Центральной Испании, полученные со спутника LANDSAT-2. К тому же я посещал Немецкое общество исследований с использованием авиации и космических аппаратов (НОИИАКА) в Оберпфаффенхофене, которое тогда именовалось такой ласковой аббревиатурой.
После получения диплома мне предложили работу на полставки в геологическом институте, где мне предстояло участвовать в расшифровке снимков, переданных с борта космических аппаратов «Аполлон-15», «-16» и «-17». Эти работы велись в рамках особой области планетологии, системы «Земля – Луна», в лаборатории, расположенной в Вестфальском университете Вильгельма в Мюнстере. Эта лаборатория исследовала вопрос о том, была ли Луна изначально полностью расплавленной или в начале своего развития представляла собой холодное блуждающее тело, образовавшееся в ранней фазе развития планетарной системы. То, насколько актуален этот вопрос до сих пор, можно судить по тому, что китайский лунный зонд «Чан-5» в ноябре-декабре 2020 года был запущен среди прочего именно для исследования этого вопроса. Наши тогдашние расчеты скорости охлаждения массы Луны позволили прийти к заключению, что, если Луна с самого начала представляла собой полностью расплавленное тело, то сейчас на ее поверхности должны наблюдаться деформации и трещины, в особенности на обратной, высокогорной стороне нашего естественного спутника. Обратная сторона Луны, в отличие от ее видимой стороны, не подвергалась частым ударам метеоритов, не сильно деформирована и по большей части представлена более древними породами, нежели видимая сторона, что подтверждает область морей, так называемое Лунное море. Эта область, Мария, занимает 16,9 % поверхности Луны. Преимущественное расположение этой области на ближней к Земле стороне привело к возникновению так называемого лунного лика. Лунные моря возникли в результате наплыва застывшей затем лавы после грандиозного столкновения Луны с другим небесным телом, каковое произошло в промежуток между 3,1 и 3,8 млрд лет тому назад. Рассматриваемые деформации в высокогорных областях обратной стороны Луны, согласно нашим расчетам, геологически должны быть намного моложе, едва ли они старше 200 миллионов лет. Можно представить себе, что Луна, медленно остывая в течение миллиардов лет, съежилась, как забытое на столе яблоко. Действительно, мы смогли доказать существование этих тонких структур только с помощью снимков, полученных с «Аполлонов».
За эту работу мы подверглись сокрушительной критике, так как весь ученый мир придерживался того взгляда, что Луна – холодное небесное тело и всегда была такой. Тридцать лет спустя – в 2010 году – сижу я в Кафе де Норманди на Кантштрассе и читаю в Tagespiele сообщение, перепечатанное из журнала Science, в котором говорится, что одной группе американских ученых удалось получить убедительные доказательства того, что изначально Луна представляла собой полностью расплавленное небесное тело. Так-так. Все-таки работа нашей группы получила наконец признание. Впрочем, я в то время и сам, можно сказать, попал на невидимую сторону Луны и заблудился там, потеряв почву под ногами. Вероятно, я слишком далеко заплыл и, увлекшись, не заметил встречного течения. Мой американский научный руководитель не пришел в восторг, когда я признался ему в том, что изучаю медицину; стоит ли удивляться, что все кончилось крахом. Со мной не продлили трудовой договор, а просьба о предоставлении поощрительной стипендии была отклонена. Точка.
В течение следующих нескольких месяцев я занимал вакантное место ассистента в палеонтологическом институте и, в рамках проекта Немецкого научного общества Зауэрланда, раскапывал остатки игуанодонов – проще говоря, доставал кости динозавров – в отложениях мелового периода; эти исследования позволили реконструировать необычное скопление костных остатков в районе Брилона. Трезвый анализ моего положения показал: всякие притязания на геологическую и палеонтологическую карьеру в Мюнстере можешь забыть, а это означало: забудь вообще о геологии и палеонтологии и сосредоточься на изучении медицины. Довольно долго я решал, как мне быть с этой проблемой. Мама, как это ни удивительно, находила этот мучительный процесс, продолжавшийся больше полугода, скорее благом, причем я так и не понял: она считала, что это хорошо, потому что я должен был наконец разобраться сам в себе или потому что кто-то наконец обозначил мне границы? Как бы то ни было, она, как всегда, не стала делать из этого трагедию и, как бы вскользь заметив: «Посмотри, может быть, тебе это будет интересно», дала мне статью, опубликованную в Немецкой врачебной газете. Речь в статье шла о немецкой космической программе Spacelab-1 и о медицинских исследованиях, которые проводил в космосе доктор Ульф Мербольд. Действительно, это показалось мне интересным. До того момента я не знал, что эти исследования на борту космического корабля были основаны на работах физиолога Отто Гауэра. Незадолго до своей смерти он представил Европейскому космическому агентству результаты исследований изменения венозного давления в условиях невесомости; эти исследования были продолжены коллегой Гауэра, профессором Карлом Киршем.
Для того чтобы выбраться из затруднительного положения, в каком я оказался в Мюнстере, мне следовало обеспечить себе место обучения, поменять его, разорвать порочный круг, как выражаются нынешние консультанты, причем как можно скорее, и уехать как можно дальше от Мюнстера. Легко сказать, но сделать это было тогда так же трудно, как и теперь, поскольку нужно найти партнера по обмену. И я его нашел в 1984 году в Берлине. Там я раньше был только один раз, незадолго до окончания школы, в 1973 году. Стояла промозглая туманная январская погода, когда мы с классом на пару дней туда приехали. За четыре года до того случая у меня была теоретическая возможность посетить этот разделенный город. В конкурсе сочинений, проведенном организацией католической молодежи Северной Рейн-Вестфалии, моя работа «Мои предсказания на следующие тридцать лет» получила первую премию – поездку в Берлин. Прекрасная награда. К сожалению, я не смог ею воспользоваться, потому что к тому времени мне еще не исполнилось шестнадцати. Зато я получил денежный приз, на который купил новенький мопед, что значительно расширило область моих поездок на поиски окаменелостей в Зауэрланде. Этот серебристый мопед я нарек именем Дино, что мои родители восприняли спокойно, хотя и сдержанно, а одноклассники посчитали чудачеством и тихо посмеивались надо мной. Мои предсказания относительно тридцатилетнего будущего – с 1970 по 2000 год – между прочим по большей части не оправдались; мы не заселили ни Луну, ни Марс и не научились создавать новые нервные клетки введением искусственных медиаторов. Но, может быть, оба предсказания сбудутся через пару-тройку десятилетий.
В круговом обмене, в котором участвовали четыре университета, я смог найти учебное место в Берлине. Студентка-медичка по фамилии Глюк абсолютно не чувствовала себя счастливой в Берлине, и в особенности в Нойкельне, где она проживала, и просто не могла поверить свалившемуся на нее счастью: нашелся человек, который хотел поменяться с ней учебными местами. Она с радостью уступила мне свое место на медицинском факультете Свободного университета и отбыла в Западную Германию. Я же был просто очарован этим обменом и переездом в Берлин, потому что туда же занесло мою первую любовь. Ее отец, известный колбасный фабрикант, продукция которого, украшенная эмблемой в виде мельницы, была очень популярна, смог «организовать» для своей дочки вожделенное место обучения на медицинском факультете Свободного университета. Теперь она жила в уютной старинной квартире на четвертом этаже дома, стоявшего в глубине Гледичштрассе в Шенеберге. Именно туда я приехал с двумя чемоданами в первые мартовские дни 1984 года и скоро съехал оттуда, когда нашел квартиру на Дройзенштрассе, неподалеку от Курфюрстендамм в Шарлоттенбурге. Это мое новое местожительство имело одну астрономическую особенность: один раз в год, в день летнего солнцестояния, около полудня, солнечные лучи падали в окна первого этажа, но только в том случае, если были откинуты створки окон седьмого этажа впереди стоявшего дома. На берлинском наречии эта часть дома называлась садовым павильоном. Маленькая темная двухкомнатная квартирка стала на последующие годы моим убежищем и местом набегов многочисленных друзей из Западной Германии. Оказавшись в Берлине, я наконец пришел к решению, что будет лучше, если я отрешусь от прошлого и начну в темпе заниматься новой карьерой.